Неисповедимы пути

      Пути Господни всегда были известны только Ей. Никому из Её детей не было дано понять их и постичь, даже им, Её первейшим созданиям.       В первую очередь им.       Они помогают Ей во всём. Они помогают Ей создавать мир, который Она уже любит, хоть он в большей мере всё ещё всего лишь план. Они помогают Ей воплотить его и реализовать, облечь Её Любовь в форму и вдохнуть в неё смысл. Они всегда с Ней, связаны неразрывно и навечно.       В ту пору это казалось им вершиной достижимого и желаемого блаженства. Но даже в ту пору уже ничто не было вечно.       Очевидно, что Она знала, чем всё закончится. Очевидно, что Она знала, что рано или поздно Тьма прорастёт в чьём-нибудь сердце. Иронично было лишь то, что она проросла в сердце светлейшего из них. Впрочем…       Света не существует без Тьмы, равно как и Тьма бессмысленна без Света. А Она всегда была мудра и дальновидна во всех своих начинаниях.       Падение было неизбежно. Битва была неизбежна. Рождение Смерти было неизбежно. Без Него Жизнь не имеет сама в себе смысла — даже такие, как они, ощущают это на себе. Естественный отбор и рок, предопределённый безжалостным, но справедливым судьёй.       Лишь так — и никак иначе. В противном случае Бытие обратится обратно в Хаос, замкнувшись само в себе.       Падение было неизбежно. Битва была неизбежна. Смерть была неизбежна. Тьма в сердцах половины из них была неизбежна. Часть из них сознательно предалась ей, часть пленилась речами лжеца, а части просто было суждено случайно попасть под раздачу, чтобы уравновесить баланс.       Половина на половину; предательство, что было предопределенно намного раньше возникновения самого понятия; кара, что скорее сочувственная данность — Мне жаль, дети мои, но кто-то всё равно должен был это сделать. Кто-то всё равно должен был оказаться за гранью, по ту сторону для того, чтобы ваше рождение и созидание не было напрасно само в себе.       Когда-нибудь, возможно, кому-нибудь из них откроется истина и придёт понимание. Но сейчас же всё предрешено заранее.       Падение было неизбежно. Битва была неизбежна. Боль была неизбежна. И был лишь настоящий момент. Была пьянящая разум эйфория. Была вера в то, что они всё делают правильно.       Вельзевул была там, разумеется. Она стояла справа от вождя, открывшего им глаза. Она, что ещё недавно тонкими чувствительными пальцами создавала тончайшую ювелирную работу и вдыхала в неё жизнь, создавая насекомых, теперь стояла по правую руку от бунтовщика и мятежника. И верила ему, и верила в него, и разделяла с ним все его убеждения, и…       Ни о чём не жалела.       Падение было неизбежно. Битва была неизбежна. Поражение было неизбежно. Деморализованные предательством братьев ангелы и воодушевлённые в грядущем триумфе демоны — они стояли друг напротив друга двумя сторонами, готовящимися к битве. Своим противостоянием дали жизнь второму Всаднику, и Война покорно встала рядом со Смертью, наблюдая и благословляя.       Они стоят друг против друга — вчерашние братья и товарищи, вместе трудящиеся во славу Её и вместе восхваляющие Её. Держат в руках оружия, и Гавриил трубит призыв, громом решительности содрогающим горы.       Печалью и горечью стягивающим сердца.       Михаил ведёт легионы вперёд, и они врезаются в стан врага. Первые жертвы находят свою смерть под градом ударов братских — вражеских — мечей.       Гавриил прорывается вперёд. Он — Трубящий Призыв, он — идущий пред всеми наравне с главным Архистратигом. Рукояти мечей в его руках скользкие от крови и всё его белоснежное одеяние запятнано ею, выкрашиваясь в алый. Он сокрушает и повергает предателей, преподносит их в качестве кровавого дара Первым Двум из Четырёх и старается не думать о том, что большинство из них он приветствовал не так давно в радости и блаженстве.       Правая рука Мятежника с неистовством и иступлённой яростью мечется от ангела к ангелу, обрушивая на них всю мощь собственного могущества. С её командиром сражается Михаил, и никто не смеет вмешиваться в этот бой. И потому Гавриил, вероятно, настигает именно её.       До этого боя они не были знакомы лично, но, очевидно, были наслышаны друг о друге. Вельзевул скалится, и злорадство уродует, пропарывает её некогда красивое лицо. Глаза её сверкают безумием, и без раздумий и сожалений она бросается на своего врага.       Убей или будь убитым.       Грохот их сражения не многим уступает размаху сражения Михаил и Люцифера. От него также дрожит земля и обращаются в пыль горы. Течёт реками кровь и остаются ужасные раны, увечья, которые не дано исцелить ни одному лекарю.       Они бросаются друг на друга — снова и снова, и ни одному не дано повергнуть другого. Лишь ранить, задеть, но не убить, как бы сильно ни было желание.       Как бы глубока ни была печаль и боль.       А потом наступает ночь. И армии отходят каждая в свой стан, уставшие. Бессмысленное сражение, ход которого предопределён изначально, и результат, конечно, очевиден им всем.       И Бог сама вступает в игру, в мгновение ока создавая отверженным и предавшим тюрьму и вотчину, роднее которой им более не сыскать. Потом наступает день и ещё одна ночь, и ещё один день, и ещё одна ночь — шесть их всего случается кряду. Ведь созидать сложнее, чем разрушать, и времени и сил уходит на это куда больше.       В конце концов, даже Ей свойственно уставать. — Оно действительно того стоило? — единственный вопрос срывается в миг затишья с губ Гавриила тогда, когда он смотрит на восстановленный вновь мир.       Стоили ли того все труды, что они приложили до этого? Стоило ли того всё разрушение, что пришло с Войной? Стоила ли того вся боль, что перенесли они, все они, и оставшиеся ангелы, и новообращённые демоны? Стоили ли того все смерти и павшие в бою, чьи имена остались разве что в Её памяти? — Оно действительно того стоило? — единственный вопрос срывается с губ Гавриила сейчас, когда он скользит взглядом по напряжённой фигуре Вельзевул в первый миг после не свершившегося Апокалипсиса.       Ответом ему не служит тишина или незнание. Ответом ему не служит стыд или смирение. Ответом ему служит короткое, хлёсткое, как пощёчина, и уверенное слово, которое Гавриил, конечно, и сам без того знает. — Да.