Перигелий

Когда Киришима проснулся, стакан воды исчез с подоконника, а постель Бакуго пустовала. Обнаружился он быстро: на том же месте, что и накануне вечером — свернувшийся под собственным одеялом на диване. Киришима прошмыгнул мимо него на кухню и под предлогом того, что роется в холодильнике, громко хлопнул дверцей, потом для надёжности ещё постучал дверцами шкафчиков и вернулся в зал. Как и ожидалось, Бакуго принял сидячее положение и, не снимая одеяла, потирал глаза. — С добрым утром! — прощебетал Киришима, прекрасно слыша, как фальшиво это прозвучало. Но он хотя бы попытался, ведь Бакуго не сделал ничего плохого, ничего неправильного — просто-напросто вёл себя как обычно: отгораживался. Бакуго нечленораздельно проворчал в ответ. Выглядел он уставшим, под глазами залегли мешки. Наверное, этой ночью он ещё долго не мог уснуть. Киришима хотел поинтересоваться его самочувствием, но знал, что Бакуго воспримет это в штыки. Ему хотелось заверить, что Бакуго может рассказать ему что угодно — Киришима выслушает, не осуждая. Может, ему полегчает, если он поделится своими тяготами; может, тени, что его преследуют, потускнеют, если вытащить их на свет. Подобными словами он наверняка заработает себе взрыв в лицо. Киришима устал. По крайней мере, день для этого был подходящий. Он устало высидел урок по технике безопасности, на котором они просто читали текст на компьютере и выбирали ответ из предложенных вариантов; устало высидел обед; устало высидел практическое занятие, где им демонстрировали оказание первой помощи в условиях низких температур. И вот, на склоне дня он вместе с Ашидо и Бакуго вернулся в коттедж, пока студенты из 1-Б остались болтать с одноклассниками. Бакуго вошёл первым; Киришима и Ашидо едва успели снять обувь в прихожей, как он уже скрылся в своей комнате, захлопнув дверь. И это было нормально. Бакуго всегда был одиночкой. Он ни в ком не нуждался. Он не нуждался в Киришиме. И если кто-то заметит, что Киришима хандрит, завернувшись в старый плед в углу дивана, ну и пусть. Он мог себе это позволить. Когда к нему подошла Ашидо, Киришима не обратил на неё внимания. Сама должна понять, что он занят — рефлексирует. — Эй, Красный, какая муха тебя укусила? — всё же спросила она тёплым, озабоченным тоном. Киришима пытался сохранить непроницаемое лицо. Ему не требовалась ничья помощь. — Никакая. Ашидо села рядом и протянула ему горячий шоколад. И нет, Киришима вовсе не ощутил укол вины за свою холодность в ответ на её дружеское участие. Он просто проявлял независимость. — Ладно тебе, ты весь день какой-то смурной. Онлайн-тест не смог решить, что ли? — Нет, просто... Всё нормально, честно. Ашидо вздохнула, и вздох почему-то прозвучал ни капли не раздражённо, а сочувственно. Непреклонность Киришимы таяла с каждой секундой. Он глотнул шоколада. Тот был очень вкусным, и понимание, что он приготовлен специально для него, в знак заботы, делало жест особенным. Причём не кем-либо, а Ашидо, которая даже рисоваркой не умела пользоваться. — Дело не в оценках, верно? — спросила та. Покосившись на неё, Киришима увидел её сведённые брови и задумчиво приставленный к губам палец. — Это ты скрывать умеешь. Тут дело в чём-то ещё. Киришима торопливо отвернулся. Он не хотел говорить об этом, но прекрасно знал, что если взглянет Ашидо в глаза, то сломается и выдаст всё как на духу. Он не мог себе этого позволить. Иначе рано или поздно и Бакуго всё узнает. — Если не хочешь рассказывать, я не в обиде. Уверена, что бы тебя ни гложило, ты с этим справишься. — Положив руку ему на плечо, Ашидо наградила его тёплой улыбкой, полной веры в него. — Ты всегда справляешься. Это было неправдой. Киришима никогда не ожидал справиться со своими чувствами к Бакуго, перебороть их. Он рассчитывал просто продолжать жить, и после выпуска бережно хранить драгоценные воспоминания о своих школьных годах дружбы с Бакуго, пока тот будет отдаляться от него всё дальше, завоёвывая мир. В одиночку. И всё же он был признателен Ашидо за поддержку. Она в него верила. — ...Спасибо. Некоторое время они сидели в тишине, потягивая шоколад. Тот правда был очень вкусным; горячая сладость будто постепенно заполняла холодную пустоту в груди Киришимы. Ашидо всегда умела утешить. — Давай, прекращай хандрить, порадуйся хоть немного сегодняшнему вечеру! — воскликнула та, поставив допитую чашку на стол. — А что будет сегодня вечером? — недоуменно нахмурился Киришима. Ашидо с улыбкой раскинула руки. — Обмен подарками! Точно. Киришима так погрузился в свои мысли о Бакуго, что забыл о Рождестве. — Ты на обеде явно витал в облаках, — усмехнулась Ашидо. — Мы договорились, что вечером достанем все свои закуски, приготовленное печенье, сделаем чай и горячий шоколад, и создадим атмосферу уюта! У Цунотори в телефоне есть плейлист с рождественской музыкой, так что всё будет по-праздничному! И камин, разумеется, разожжём. При упоминании камина поднявшееся было настроение Киришимы вновь упало ниже плинтуса. Но он тут же запретил себе расстраиваться из-за своих откровенно односторонних чувств. Ему надоело чувствовать себя плохо. Если Бакуго не испытывал нужды в общении с Киришимой, это не значило, что тот должен сидеть в одиночестве. Напротив — он не Бакуго. И не хотел им становиться. Он весело проведёт время с остальными своими друзьями. Он поставил кружку на стол, стянул с себя плед, встал и стукнул кулаки друг о друга. — Так и сделаем! Что насчёт декораций? Ашидо засияла ярче фейерверка; улыбка её слепила, а в чёрных глазах мерцали звёзды. Зрелище было, как всегда, заразительным, и сегодня Киришима был за это особенно благодарен. Было так легко вобрать в себя её жизнерадостность. Он так и сделал, ощущая, как её свет согревает его, прогоняет остатки холодной пустоты, растягивает его губы в улыбке. — Цунотори прикупила кое-что на рынке, оно у нас в комнате, сейчас принесу! Ашидо спрыгнула с дивана и помчалась в спальню. Киришима обвёл глазами гостиную, размышляя. Тут мало что можно было сделать, разве что передвинуть диваны и освободить место у камина, чтобы посидеть там на полу. Ашидо вернулась с пакетом в руках, и они принялись за дело. * * * Уже по возвращении Кендо, Цунотори и Тецутецу они переместились на кухню. Гостиную они украсили за несколько минут: пусть из декораций у них были лишь ёлочный венок с гирляндой для камина и красная скатерть со снежинками для кофейного столика, атмосфера разительно поменялась. После этого все сгрудились на кухне: раскладывали по тарелкам угощения, готовили горячий шоколад, кипятили воду для чая. Бакуго так и не показался из спальни, и, честно говоря, Киришима наслаждался этой передышкой, той лёгкостью, с какой они работали все вместе. И словно в отместку за то, что он посмел чувствовать облегчение, в гостиной материализовался Бакуго: стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы. Впервые за всё время отпуска на нём был всего один свитер, чёрный. — Бакуго, ты как раз вовремя! — воскликнула Ашидо, избавив Киришиму от подыскивания нужных слов. — Вот, отнеси-ка эти тарелки. Бакуго запыхтел, но подчинился. Взяв в обе руки по тарелке, он перенёс их на кофейный столик. Однако, вернувшись на кухню, скрестил руки и прислонился к стене со скучающим, придирчивым видом. Все его игнорировали, пока Ашидо с агрессивно-весёлой улыбкой не всучила ему кружку горячего шоколада. — Не мог бы ты снова разжечь огонь, Взрывака? Помоги добавить праздничной атмосферы. Мы все ждали этого дня, в особенности Пони. Вместо того чтобы наградить её характерным мрачным взглядом, Бакуго отпил шоколада и направился к камину. Поставив чашку в своём излюбленном уголке дивана ближе к огню, он взялся за дрова. Через несколько минут, перетащив оставшуюся еду и напитки, все присоединились к нему с подарками в руках. Мина шлёпнулась на пол перед очагом и поставила перед собой коробку; Цунотори села рядом с ней на диван, стоящий лицом к двери. К ней присоединились Кендо и Тецутецу, оставив Киришиме место рядом с Бакуго. Киришима сел, поставив между ними подарок для Кендо и пытаясь исподволь оценить настроение Бакуго. Тот сидел по-турецки, потягивая какао и излучая только ауру нетерпения. Он уже не выглядел уставшим, однако по-прежнему казался неприступным, отчуждённым. Это расстраивало, потому что Киришима научился очень хорошо читать Бакуго, а сейчас прочесть не мог. Он знал, что Бакуго делает это намеренно. Ну и ладно. Если таково его желание, Киришима будет игнорировать его поведение и сосредоточится на других, полных нервозного предвкушения сокурсниках. Тецутецу явно пришлось хуже всех: он не переставая кусал губы и царапал ногтем керамическую кружку. Неудивительно, на самом деле: Кендо наверняка догадается, кто выбирал для неё этот в высшей степени романтичный подарок. Киришима попытался послать другу ободрительную улыбку, но как только их глаза встретились, Кендо тоже повернулась к Киришиме, и тому пришлось спешно опустить взгляд. — Ну что, начнём? — Кендо обвела всех глазами и, не услышав возражений, с широкой улыбкой отдала подарок Ашидо. — Счастливого Рождества! Остальные последовали её примеру. Ашидо передавала коробку осторожно, стараясь не качать, но они всё равно услышали звон. Цунотори вручила Тецутецу нечто хрустящее; тот кинул подарок через стол, в руки недовольно поймавшего его Бакуго. Киришима нагнулся, не вставая с дивана, и протянул подарок Кендо, принявшей его с улыбкой. Бакуго перегнулся через подлокотник, поднял с пола красный пакет с ярмарки и бросил Киришиме на колени. Пакет был просто сложен вдвое — ни подарочной упаковки, ни ленточек. Содержимое было мягким на ощупь — может, свитер? Было бы логично — за эту неделю Бакуго явно полюбил свитера. Ашидо первой сорвала упаковку со своего подарка и, отшвырнув бумагу, обнаружила три больших шара, завёрнутых в целлофан. — Бомбочки для ванны? Отпад! Кендо просияла от радости. — Тебе нравится? Я видела в ванной твой спрей для тела и подбирала похожий запах. — Ага, я испытаю их дома на Новый Год! — Приоткрыв упаковку, Ашидо понюхала бомбочки и счастливо завизжала, после чего протянула их Бакуго. Немного поколебавшись, тот нагнулся понюхать и фыркнул. — Охренительно, — закашлялся он. Тецутецу, Кендо и Цунотори взялись за свои подарки. Тецутецу развернул первым, используя ту же технику, что и Ашидо: без капли сомнения порвав бумагу на клочки. Внутри были две огромные пачки чипсов. — Спасибо, Пони! Ой, а что это? Чипсы из зелёного картофеля? — Из капусты кале! Я нашла их в местном магазине. В Японии я таких ни разу не видела, так что не знаю, пробовал ли ты их. В них железа столько же, сколько в шпинате, но на вкус они куда вкуснее! По мере её объяснений лицо Тецутецу осветилось чуть ли не благоговением, и он тут же вскрыл одну упаковку и запихнул пригоршню в рот. Глаза его округлились. — Если тебе понравится, могу дать рецепт, их очень просто готовить. — Офигенно! — отозвался он, зачерпывая вторую пригоршню. Кендо тем временем развернула подарочный шоколад и весело поблагодарила Киришиму, однако с лукавой улыбкой покосилась на Тецутецу. Киришима рассмеялся. Его смех привлёк Тецутецу; тот перевёл взгляд с Киришимы на Кендо и медленно залился краской. Кендо развернулась к нему, и он торопливо набил рот чипсами, заставив её засмеяться. Цунотори озадаченно обвела взглядом конструкцию у себя на коленях и посмотрела на Ашидо. — Это рождественский колокольчик! Зажигаешь свечи, и он начинает крутиться. — Ашидо перегнулась через подлокотник дивана и вытащила из коробки медную лошадку. — Ну разве эти карусельные лошадки не очаровательны? Цунотори со смехом опустила взгляд, зардевшись. Улыбка Ашидо затмила ярко пылающий камин за её спиной. Пока остальные отвлеклись на колокольчик, Бакуго вскрыл упаковку со своего подарка и вытащил его наружу как раз в тот момент, когда все повернулись обратно. Череп на лыжном шарфе-маске ухмылялся ему. Принт был рассчитан на нос и рот, изображая только нижнюю часть черепа, и Бакуго поднял его, приложив к лицу. — На удивление, что-то полезное, — сказал он Тецутецу. Несмотря на снисходительный тон, выглядел Бакуго вполне довольным. Первая его эмоция за весь вечер. Тут Киришима осознал, что остался последним. Нет причин затягивать. Он развернул пластиковый пакет и вытащил содержимое. И уставился на него. Это был шарф. Красный, покупной, превосходно связанный шарф, и Киришима протянул его сквозь пальцы сначала до одного края, потом до другого. Аккуратной вышивкой — такой тщательной, что сразу и не определишь ручную работу, — на обоих концах шарфа красовались чёрные надписи, «КРАСНЫЙ» на одном, «БУНТАРЬ» на другом. Киришима продолжал пялиться, обводя пальцами стежки — так много, что и не сосчитать. Подарок нёс такой огромный смысл, что Киришима не мог уложить его в голове, поэтому тупо сидел без единой мысли. Он не знал, что сказать, но знал, что должен сказать хоть что-то. — Ты. Ты их. Сам вышил? Он с трудом оторвался от чёрных букв и поднял взгляд к лицу Бакуго, и, видимо, слова он всё же подобрал неверные, поскольку тот больше не выглядел ни сдержанным, ни довольным. Он выглядел сердитым. — А откуда они, по-твоему, там взялись? — рявкнул он, раздражённо скривившись. — Почему? — не сдержался Киришима, отчасти боясь услышать ответ. Вопрос прозвучал почти умоляюще, и Бакуго физически отшатнулся на дюйм, оскалившись. — В каком, нахрен, смысле «почему»? — выплюнул он, резко, отрывисто взмахнув рукой. — Я должен был тебе что-то подарить. Он произнёс это так, словно Киришима идиот, и словно его бесит то, что Киришима идиот. Он уже давным-давно так не делал, и это было неправильно, больно, обидно, и Киришима не понимал. Всепоглощающее чувство в его груди сжалось в чёрный, тугой, холодный комок. Кто позволил Бакуго так поступать: небрежно разжигать тлеющие угольки его надежды, превращая их в пылающий костёр, только чтобы в следующий миг растоптать их в пыль, подобно ломкой трухе. Разве он не понимает? Или он никогда не воспринимал Киришиму всерьёз? Внезапно тот почувствовал ярость: на полнейшее равнодушие Бакуго, на его неспособность признать свои собственные поступки. Ну кто так делает? Кто тратит долгие часы, готовя кому-то подарок своими руками, а потом ведёт себя так, словно для него это была вынужденная обуза? Киришима не собирался это терпеть. Впившись пальцами в шарф, он поймал взгляд Бакуго. — Так что это, пустяк? Ничего не значащий? — Он даже не пытался скрыть гнев в голосе. Бакуго заслуживал каждую каплю за такое. Киришима имел в виду куда большее, имел в виду их, его; хотел, чтобы Бакуго признал, что Киришима для него не просто случайный знакомый, удобно находящийся под рукой; потому что Киришима знал, что это неправда, и знал, что Бакуго это знал и должен был признать. — Именно. Ничего, — выплюнул тот, с лёгкостью имитируя его агрессию, стиснув кулаки и вжимая их в бёдра. И Киришиме не хотелось иметь с этим дела — с этой его нелепой обратной гордостью, — не хотелось доставлять себе ещё больше боли. Только не сегодня. Поэтому он сдался. Если Бакуго желал выставить всё так, то ради бога. — Отлично. — Он произнёс это со спокойной окончательностью, в противовес бушующему внутри гневу. — Отлично. — Бакуго прошипел это как проклятие, как прицельный удар, однако Киришима остался невозмутим. С него было достаточно. Даже Ашидо не пыталась остановить его, когда он удалился в их с Бакуго комнату и закрыл за собой дверь. * * * Бакуго пришёл позже, намного позже. Наверное, через несколько часов. Киришима не спал. Он пялился в днище кровати над собой, и его не волновало, что щёки и нос у Бакуго были красными, словно всё это время тот провёл на улице. Он не смотрел на Бакуго, пока тот молча стоял посреди комнаты. Даже тишину Киришима слышал с трудом, поскольку внутри него по-прежнему клокотал гнев, и его безмолвный рёв заглушал все звуки. Ощущение было приятным. Может, поэтому Бакуго так часто злился. Ему не хотелось думать о чувствах Бакуго. Чувства Бакуго могут отправляться псу под хвост. С этих пор безразличие будет взаимным. Бакуго продолжал стоять. Киришима продолжал кипеть. Тишина была тяжёлой. — Стальная морда смухлевал, — спокойно произнёс Бакуго, словно то была нейтральная фраза, а не совершенно рандомное обвинение. И как Киришима раньше не замечал, насколько Бакуго выматывающий? Он с глубоким вздохом помассировал виски. Теперь Бакуго ополчился на Тецутецу? Киришима так. чертовски. устал. — Чего? — выдавил он. — Мой подарок выбирал не он, — продолжил Бакуго, и его нарочито нейтральный тон начинал выводить Киришиму из себя. — Да, не он. Но это же ничего не значит, верно? — передразнил он тоном самого Бакуго этим вечером. Серьёзно, неужели тот уже забыл? Реакция последовала незамедлительно: ладони Бакуго задымились. Наконец-то. Он не должен быть таким спокойным. Он этого не заслужил. — Чёрт, почему ты такой… Бакуго осёкся, и Киришима подхватил, сев на постели и гневно на него уставившись: — Какой такой? Раздражающий? Могу то же самое сказать о тебе. — Он выразил голосом всё своё неуважение, всё разочарование, и Бакуго сорвался. — Я, значит, раздражающий? Вообще-то это ты сохнешь по мне уже хрен знает сколько! — крикнул он, и мир Киришимы раскололся на куски. Он знает? Бакуго знает??? Гнев испарился в мгновение ока. Киришима ощутил себя обнажённым донага. Он чувствовал… чувствовал сжимаемые в собственных кулаках простыни, чувствовал горячие слёзы в глазах, чувствовал ком в горле, мешающий вдохнуть… Он слышал тяжёлое дыхание Бакуго, ощущал сверлящий его взгляд. Он не мог поднять глаз. Взгляд Бакуго требовал объяснений. Киришима не мог объясниться. В этом и заключался смысл подарка? Принудить Киришиму к открытой конфронтации? Обманом вырвать из него признание, чтобы у Бакуго появился шанс сказать «нет»? Это имело смысл — извращённый, бакуговский, но тот и не смог бы придумать иного способа поднять эту тему. Так вот как всё обернулось. Киришима пытался внушить себе облегчение. Всё кончено, больше нет нужды волноваться о том, заметит Бакуго или нет. Он уже заметил. И, похоже, давным-давно. И всё это время наблюдал неуклюжие попытки Киришимы скрыть свои чувства. Киришиму замутило. — П… — Он поперхнулся комком в горле и начал снова: — Прости за причинённые неудобства. Ты мог бы что-нибудь сказать. Бакуго был, как обычно, неумолим. Безжалостен. — Я же только что это сделал! Я… Чего ты, блин, от меня ждёшь? Киришима был опустошён. — Ничего, чувак. Мне всё ясно. Этой ночью он не постучал по столбику кровати. И это был самый громкий звук на его памяти.