Эйфория

Мэл достаточно пролила слёз под дверью Гарри, но никакие слова не вынудили его открыть дверь. Ломка. Ей нужна доза. Ей нужно что-то, что поможет заглушить всю ту ненависть к себе, заглушить эмоции и выпустить пар, потому что иначе ей кажется, что она просто умрёт. Она не управляет собой, она не знает, что делает, просто идёт. Спешит домой так, что не замечала никого и ничего вокруг, даже чуть не сбившую её машину она проигнорировала, потому что бежала к свету, прямо когда ты уходишь в мир иной и проходишь длинный тёмный туннель, чтобы выйти на этот белый свет в конце и встать под крылом Бога. Но сейчас нахуй Бога, в которого Мэл и не верила никогда, но с иронией соглашалась, будто отдав свою жизнь Иисусу Христу, она найдёт покой в своей душе. Нет. Нахуй такой покой, ей нужно что-то более материальное, действенное, жёсткое… «Now I need your help with everything that I do…» Она открывает дверь дома. Тишину разрывает лишь шум телевизора из гостиной. Материнской сумки не было, дома был только отец. Папа. Папочка. — I hope I don't murder me… — прошептала Мэл и на ватных ногах направилась в гостиную. Аид расслабленно сидел на диване, смотря какую-то комедийную передачу и изредка посмеиваясь над шутками комика. Заметил дочь, скромно подошедшую к нему. Мэл аккуратно присела рядом на диван, нервно теребя правый рукав кофты и опустив голову. — Мэлли, всё хорошо? — обеспокоился всегда чрезмерно заботливый отец. — Где мама? — сухо отозвалась девушка. — Ещё на работе, вернётся поздно, у неё завал с документами, — растерянно пробормотал Аид. — Что случилось? «Fallin' again, I need a pick-me-up.» Она резво подскочила с дивана и села сверху на отца. Мужчина удивился, что она сама проявила энтузиазм, но ничуть не смутился и тут же опустил руки на тонкую талию. Мэл склонилась к его уху и прошептала: — Папочка, пожалуйста, оттрахай меня до потери памяти. И когда бы он отказался?.. Было противно от самой себя, но, в то же время, это помогало забыть. Забыть всё на свете. Мэл из-за всех сил сосредоточилась на отцовских губах, что так терзали её до крови; на мужских руках, блуждающих по каждому изгибу маленького девичьего тела; о большом члене, проникающим в неё жёстко и грубо. На диване, секс на кухонном столе, в ванной… Оргазм сладкий, как сон, но, по правде говоря, лучше бы она закидывалась таблетками где-нибудь в подворотне… Захлопнула за собой дверь комнаты и скатилась по ней на пол. Беспокойно зарылась пальцами в фиолетовые локоны, чувствовала слёзы на глазах, но было такое ощущение, что хоть одна слеза, и она просто сломается вконец. — I'm sick and I'm tired too, — голос дрожал, её всю трясло от отвращения — к своей жизни, к своей семье, друзьям, к самой себе. Как бы хотелось сейчас просто уплыть. Окунуться в глубокое синее море и плыть, просто плыть, и петь песнь океана. Она была бы китом. Да, была бы. Кит с грустными зелёными глазами. Одинока в этой воде, и будет петь песнь, и звать на помощь своих близких и друзей, пока однажды не поймёт, что… Что никто не придёт. И она одна. И она будет всё глубже опускаться на дно океана бескрайнего. «I think I could see the beach…» Мэл, если бы была китом, умерла бы вечером. Это был бы летний вечер, и солнце, уходящее за горизонт, было бы особенно тёплым. Она умерла бы вечером, чтобы в последний раз согреться лучами заката, последний раз почувствовать, что жива… Была. Идёт ко дну, жизнь пронеслась бесследно. Ни друзей, ни родных, и всё это время она просто существовала в этом глубоком синем море, в отчаянии ища кого-то, кто сможет услышать её песню, и подхватить, и запеть вместе с ней, чтобы она больше никогда-никогда не была одинока. Одна. Просто тварь с плавниками, не более. «I think I could see the beach…» В груди образовалась тяжесть, стало тяжело дышать, а сердце так сильно стучало об рёбра, что было готово их сломать. Входная дверь хлопнула. Отец вышел за продуктами. «I think I could see the beach…» «I think I could see the beach…» «I think I could see the beach…» Её крик отчаяния заполнил комнату, но опустошил душу. А сейчас, кажется, всё возвращается. Гарри был здесь, был рядом. Просто скинув вещи, оставшись лишь в белье, они целовали друг друга, и сейчас лежали на мятых простынях, разглядывали звёздное небо на потолке, держались за руки… Голова кружится, она одурманена моментом, просто пьяна или под наркотой. Как назвать эти ощущения, что происходят сейчас? Мэл не знала. Но ей было определённо ясно — всё решила для себя, — что хватит. Хватит наркоты, инцеста и обречённости. Ей совершенно не хотелось умереть от какой-то «аскорбинки» — вечером, и будучи согретой заката лучами. Ей совершенно больше не хотелось позволять родному отцу трахать её, пока мать гуляет вне дома. Ей совершенно не хотелось продолжать просто существовать. Ей хочется начать жить. Да, этому нужно время и силы, чтобы вырваться из этой залежалой коробки, уже смутно напоминающую гроб. Но это потом. Сейчас, переплетая пальцы с пальцами Гарри, она впервые за очень долгое время улыбнулась. По-настоящему, искренне. И это было лишь важно. Она видит берег…