1. Сегодня
18 августа 2019 г. в 21:25
Мягкими пальцами отбивал дрожь по-осеннему холодный, но удивительно спокойный дождь, что начался ещё вчера вечером, но так и не думал заканчиваться, даже когда большая стрелка часов достигла восьми утра. Погодные условия Скрэнтона никогда не радовали его жителей: мерзкая слякоть на улице была практически круглогодично, исключая лишь летний период. Хмурость туч передавалась и людям. Думается, каждый четвёртый гражданин, вынужденный жить в этой дыре на северо-востоке соединённых штатов, мучился от хандры и апатии, а каждый десятый — от депрессии. Рикки, пусть и проклинавший тот день, когда ему пришлось переехать сюда из-за серьёзных финансовых проблем в семье, не привык жаловаться на дождь, вспоминая, как их топило в Сиэтле. Но вот сильные перепады температуры действительно заматывали его в колючий шарф недовольств.
Промозглое утро выбило парня из колеи, едва он успел раскрыть пару стеклянно-пустых серых глаз. Недопитый со вчера кофе, холодный, прям как бушующий хаос за окном, лишь немного встряхнул Олсона, что всё равно являлось неплохим эффектом для такого неживого создания. Путаясь в своих же движениях, юноша измученно блуждал по комнате, кидаясь из стороны в сторону в поисках своего форменного батника, попутно прикуривая сигарету. На самом деле, квартира Рикки давно стала напоминать одну большую пепельницу: окурками был украшен каждый угол, а из пепла выстилался тонкий ковёр. Иногда ему в голову даже закрадывалась мысль, что можно будет построить собственный дом из бычков, когда арендодатель выселит его. Но она тут же исчезала, затмеваясь более насущно важными вопросами, так тяжело давящими на разум.
Сегодня абсолютно всё шло не по плану, сегодня парень впервые опаздывал к началу смены. Нужно сказать, что живя в южной стороне города на Бельведер Драйв, ему нужно было около часа езды, чтобы добраться до кофейни «Dunkin’» на Адамс авеню, где он, собственно, и работал. Но он прогадал, понадеялся со вчерашнего вечера, что утром не будет дождя, как, следовательно, и пробок. Промокшие насквозь кроссовки неприятно тёрли ноги, раздражая настолько, что любой прохожий мог услышать скрежет зубов, если бы осмелился подойти к Рикки ближе положенного. С каждой секундой он всё больше ненавидел сегодня, погоду, Скрэнтон, весь мир и, в конце концов, себя. Нервозность проглядывалась в каждом движении: кулаки периодически сжимались, тяжелый шаг всё больше утягивал в лужи, а брови грозились встретиться у самой переносицы. Казалось, уже ничего не может испортить день, который, считай, только-только начался, ещё сильнее, но тут из рук выпадает последняя сигарета, безвозвратно утопая в дождевой воде. Рассерженно бросив пустую картонную пачку в урну и даже тут не попав в цель, Олсон бьёт ногой по асфальту, чем делает только хуже своей же одежде, забрызгивая последние сухие места на джинсах.
Неудивительно, что самый бедный район города не оснащён ни ливнёвками, ни даже нормальным тротуаром. Пробираться по мрачным кварталам к остановке, что была относительно далеко от дома Рикки, было тяжело, как минимум, морально. Атмосфера подпитывала демонов, живущих внутри юноши, а они в свою очередь отдавали все свои силы, чтобы безжалостно и неудержимо сжирать своего «хозяина» (тогда как главными на самом деле в этом теле являлись они). И вновь, и вновь затягивая петлю на шее парня, который уже и без того был готов сдаться и отдать себя на растерзание своего самого главного монстра — депрессии. Официально диагноз был поставлен не так уж и давно, каких-то два месяца назад, когда в действительности суицидальные наклонности, паранойя, панические атаки и периодичная апатия ко всему происходящему вокруг вновь появились ещё в том году, сразу же после тяжелого переезда. Психиатр говорил очевидные вещи, что это всё последствия стресса, что Олсон сам виноват в доведении себя до такого, и теперь без его желания чудесного исцеления одними таблетками ему никто не сможет гарантировать. Но парень на всё это плевал, хотя бы потому что к врачу его отправила мать, приезжавшая в то время погостить, но оказавшаяся полностью разбитой после обнаружения своего достаточно взрослого сына, которому, как ей казалось, уже не под стать эти детские замашки с самоповреждением, с перебинтованной рукой. Да, у парня уже были подобные проблемы, но тогда это было легко объяснено школьным психологом. Олсона и сейчас заточенным лезвием полосовали те слова о привлечение внимания, чего на самом деле подросток вовсе не хотел. Он наказывал себя раз за разом за каждую ошибку, которую тогда совершал, но ведь это было сугубо личное дело его и демонов, живущих в голове, которое не должно было касаться никого из окружения. Но мать вмешалась совсем не вовремя, что тогда, что, возможно, и сейчас. Рикки не хотел лечиться, компания из давящих мыслей казалась такой родной и привычной, что он даже уже научился с этим существовать. Хотя, таблетки он всё равно пил, но только потому что ему нравилось играть со своим организмом. Он ни разу не сделал так, как велел психиатр, мешая препараты, отпущенные по выписанному рецепту, в своевольном порядке, наблюдая за тем, что для него нового выкинет его мозг. Иногда он вовсе ничего не принимал неделями, ловя своеобразный кайф от синдрома отмены. Впрочем, сейчас как раз и был уже четвёртый день без антидепрессантов, так что трясущиеся руки и дико гудящая голова были сродни обычному делу. Самому Олсону нравилось это ощущение, но не сегодня, сегодня всё было не так.
Озябший до мозга костей, парень обхватил себя за плечи, пытаясь таким образом хоть как-то согреться, что, естественно, являлось пустым действием. Чёрное тонкое худи совсем никак не вписывалось в погодные условия, но было настолько обожаемо своим обладателем, что даже протёртое в некоторых местах до дыр, надевалась практически ежедневно. Возможно, будь Рикки не так всё равно, что он с лёгкостью может сейчас свалиться с температурой под сорок и жутким насморком в свою жёсткую, неудобную кровать, он бы накинул сверху хотя бы джинсовку, но ему было плевать. На самом деле, он бы целыми днями лежал в постели, проигрывая у себя в голове сюжеты другой жизни, которой у него никогда не будет, но сжимающие со всех сторон обязательства вынуждали зачем-то просыпаться, зачем-то себя куда-то нести, да и, как итог, зачем-то жить. Парень часто пялился в одну точку красными от недосыпа глазами, потому что, как он считал, смысл закрывать их давно был утерян, ровно как и счёт разочарованиям. Колючий клубок шерсти окутывал брюнета неумолимо быстро, с каждым днём вытягивая и так почти израсходованный запас ниточек с желанием жить.
Будучи, как он сам гнусно заявлял самому себе, великим и, как ему же и казалось, самым большим неудачником в этой бесконечно множественной вселенной, брюнет не сомневался, что раз такая цепочка бед охватила его с самого пробуждения, то она просто обязана идти по накатанной. И это, как бы странно не прозвучало, с вероятностью во все сто процентов, единственное, с чем Олсон сегодня точно не прогадал.
Мозг отказывался концентрировать внимание хоть на чем-то, Рикки просто шёл, повинуясь условно выработанному инстинкту. Так было пять дней в неделю: в понедельник (то есть сегодня), вторник, четверг, субботу и воскресенье. Смена его длилась ни больше ни меньше как десять часов. Он приходил ровно к одиннадцати утра, когда остальной персонал во всю хлопотал, а уходил в девять вечера, в то время как все уже были дома. Такой график вполне устраивал, потому что чем меньше он находился дома, чем меньше у него было свободного времени, тем меньше он думал. А мысли, как известно, наши самые главные враги. Стоя за прилавком в кофейне, успевшей уже тысячу раз осточертеть, парень полностью абстрагировался от мира. Его тело не принадлежало больше его мыслям, он научился быть безвольным роботом, браво выполняющим свою работу. В какой-то мере, это было даже приятно. Не чувствовать ничего намного лучше, чем разрываться каждый раз с новой силой, сжимаясь до радиуса пулевого ранения, когда очередной монстр, закравшийся в твою голову по полочкам раскладывает почему же ты такое недостойное ничего ничтожество. Рикки определённо нравилось чувствовать эту зияющую пустоту посреди груди по десять часов пять раз в неделю.
Всё также продолжая идти по давно заученному маршруту, мысли хоть раз посмотреть по сторонам не появлялось. Последний год парень жил под весьма пессимистичным лозунгом: «собьёт — хорошо, не собьёт — в другой раз». Временами это казалось забавным, он думал, что такой неудачник как он просто не может попасть под машину, как минимум, потому что он иногда слишком сильно этого хотел, чтобы подобное сбылось. Это действительно было смешно, пока не случилось на самом деле.
Олсон только и успел, что очень сильно зажмуриться и рефлекторно сжаться, от звука скрежета колёс по асфальту. Как бы водитель белой ауди не пытался за считанные секунды остановить машину, выжимая тормоз на полную, избежать неминуемого столкновения не представилось возможным. Оглушающий сигнал всё ещё эхом отдавался в ушах Рикки, когда тот обнаружил себя полностью сидящим в луже, с колющей болью где-то в районе бедра. Даже громкий хлопок двери не смог вытащить парня в сознание, он так и влип, совершенно потерявшись на границе реального мира. На какое-то ничтожно малое мгновение ему успело показаться, что его душа (если таковая вообще была) начала покидать его, возносясь куда-то вдаль. Возможно, так оно и было, и оклик высокого темноволосого парня, вышедшего из машины, каким-то чудом вернул беженку в тело, а возможно (скорее всего), Рикки просто хотелось думать, что все его муки наконец закончились, что, к превеликому сожалению, правдой не являлось.
— Парень, ты как? — слова доходили до ушей словно сквозь вакуум, а мозг брюнета, был настолько затуманен, что уловить хоть что-то из сказанного не удалось бы ни при каких усилиях. Лишь почувствовав тонкие пальцы, невероятно сильно сжимающие плечи и тянущие вверх, Олсон подал признак жизни, три раза вопросительно моргнув и простодушно открыв рот, из которого так и не вылетело ни единого слова. — Чёрт, — коротко выругался его несостоявшийся убийца, пытаясь поставить Рикки вертикально, чтобы проверить серьёзность травм пострадавшего. К счастью водителя, сбитый не издал ни одного звука, который мог бы свидетельствовать о боли в тех или иных местах, а то, как он уверенно встал, давало надежду, что удастся отмазаться от последствий парой купюр. Впрочем, это было неудивительно, автомобиль едва коснулся парня, больше напугав, чем навредив.
Словно по щелчку приходит горькое, точно чистая лакрица, осознание, что пусть машина его и сбила, но Олсон всё ещё жив. Вот он дышит, глубоко в лёгкие вбирая пропахший озоном воздух, моргает, вглядываясь снизу вверх в лицо водителя злополучного авто, что так и не смог подарить вечный покой, недовольно потирает место, на которое так удачно приземлился, даже не порвав джинсы. Минутный шок сменился весьма недовольным взглядом. Брови враждебно съехались, так и стремясь встретиться друг с другом, а вся злость, накопившаяся за какие-то пару часов бодрствования, но уже переполнявшая чаны терпения, так и была готова выплеснуться на парня, стоявшего прямо перед Рикки. Он, к слову, был выше где-то на две головы, но по комплекции ничуть не уступал Олсону. Худые плечи, обтянутые чёрной вискозной рубашкой, остро торчали, словно две палки старого, усопшего дерева, а длинные костлявые руки точно принадлежали персонажу какого-нибудь фильма ужасов.
— На пешеходе нужно останавливаться, ублюдок, — взвесив все «за» и «против» (признаться честно, «за» не рассматривалось как вариант вообще), парень не решился на большую грубость. Да и, если быть уж совсем откровенным, последнее было произнесено одними губами, так, что тот, кому это адресовывалось, уж точно не смог бы разобрать. Но лицо Рикки говорило за себя. Чего только стоил его пропитанный раздражённостью взгляд. Он уже было собирался обойти этого жуткого типа и направиться на работу, на которую сегодня точно опоздает, в лучшем случае, на час, как причина одного из его утренних несчастий уверенно перегородила ему дорогу, всем своим видом показывая, что прохода не даст, пока не договорит.
— Я отвезу тебя в травмпункт? Ты не выглядишь в порядке. — Растерянный взгляд был встречен только ещё более сердитым, заставляя водителя смутиться. Ничего так сильно не доставляло дискомфорт, как эти горящие искры гнева, осыпавшиеся на него из пристально смотрящих глаз.
— Конечно я не выгляжу в порядке, чувак! Ты только что сбил меня на своей чёртовой машине, а теперь я ещё и не успел на свой автобус, так что мне неизвестно каким чудом я теперь должен добираться до работы. И это всё, чёрт возьми, из-за тебя, потому что ты, мужик, не мог просто открыть свои глаза пошире и следить за грёбаной дорогой. — Рикки больше не мог сдерживать гнев, он буквально выплёвывал каждое слово. Учитывая его рост, сейчас он как маленькая собачка, точно какая-нибудь чихуахуа, лаял на огромного ризеншнауцера, коим в его глазах представлялся стоящий перед ним парень. И пусть он тоже был виноват в том, что даже не подумал проверить дорогу на наличие машин, но ведь это его не волновало, его волновало только то, что он после этого всё ещё жив. Если стрелять, так только на поражение, а сейчас здесь просто развезли грязь.
— Если я тебя подвезу, я смогу хоть как-то загладить этим свою вину? — Олсон недовольно окинул насквозь промокшего под не сбавившим обороты ливнем водителя. Стоит признать, его немного поражали спокойный тон и отсутствие какой-либо видимой реакции на грубые слова, можно сказать, что это даже настораживало. Казалось, этот парень и правда считал себя виноватым. Поджав губы и с минуту поразмыслив, брюнет пришёл к умозаключению по типу: «бьют — беги, дают — бери» и согласился с собой, что всё-таки имело смысл выловить хоть немного пользы из случившегося.
— «Dunkin’» на Адамс авеню. — Раздражение в голосе сменилось на тихое смирение. Рикки осторожно прихлопнул дверью, садясь на заднее сиденье (ему никогда не нравилось сидеть впереди, детские страхи иногда были сильнее здравого смысла), стараясь не смотреть в сторону немного жуткого водителя. Нет, не то чтобы он был страшным уродом, но достаточно острые, почти грубые черты прослеживались практически во всей его внешности: угловатые скулы и подбородок, брови так же стояли, как говорится, домиком. Можно было даже сказать, что он красив, но только в своём исключительном ключе, что не притягивало взгляд, а наоборот — врезалось в память с первой секунды, да так, что этого больше не хотелось видеть.
Поездка длилась в режущей слух тишине, которую точно было невозможно разрушить, настолько она пропитала собою воздух. Конечно, владельцем машины была предпринята попытка развеять это напряжение, застывшее в салоне каменной стеной, но почувствовав крайне неодобряющий взгляд на своей руке, тянущейся к магнитоле, это действие было пресечено им же самим.
Тем временем в Олсоне вновь пробудились гнетущие мысли, что обвиняли его в произошедшем, обвиняли его в том, что он вновь приносит одни неудобства, обвиняли в том, что он всё ещё жив. Снова, как и в миллионы других раз, отыскав себя вжавшимся в кресло в предпаническом состоянии, Рикки тяжело вздохнул, не оставляя попытки заглушить мысли, вонзаясь своими чёрными острыми ногтями в ладонь. Боль отрезвляла, давала сил закрыться от мира, не позволяя расстройствам брать верх над телом, показать его слабость. Королевой бала всегда была она. Брюнет считал деревья за окном, отвлекая себя на что-то такое обыденное, попутно таким образом создавая мнимое спокойствие разума. Нужно сказать, что это было достаточно тяжело не только из-за зверей, рвущих остатки его рассудка в клочья, но и изучающий взгляд через зеркало заднего вида внушал немало тревожности.
Каким счастьем было для Олсона покинуть салон машины, исключительно из вежливости кинув короткое «спасибо», пускай, учитывая обстоятельства такой невиданной щедрости, этого можно было и не говорить. Парень негласно вынес вердикт, что лучше бы он поехал на автобусе чем с этим странным типом, что разглядывал его всю дорогу. Всё равно ведь опоздал. Конечно, на каких-то пять минут, а не на час, как это могло бы быть, но будучи сегодня слишком не в духе, да и по своей натуре любителем поворчать, он просто не мог этого не сделать.
Как и всегда, шумная и многолюдная кофейня встретила Рикки довольно радушно, оповестив всех присутствующих звоном дверных колокольчиков. Избежать хмурый и явно осуждающий его внешний вид взгляд главного баристы не удалось, но что скрывать, брюнет и не пытался этого сделать, зная, что ему ничего за это не будет — босса на работе сейчас быть ещё не должно, он приезжает только под вечер. Быстро прошмыгнув в подсобку, Олсон занялся своей одеждой. Как минимум стоило бы оттереть немалый слой застывшей грязи с джинс. Как ни крути, последствия падения были ощутимые: бедро чертовски болело, а сам Рикки был готов поспорить, что под одеждой расплылся космических размеров синяк, вероятнее всего, даже не один. Так до конца и не справившись с джинсами, парень натянул свой форменный коричневый фартук с двумя разноцветными «DD» на его правом верхнем углу и вышел в зал. Замечания по поводу внешнего вида уже обрушились на него не только в виде неодобрительных взглядов, но зная Винни, который никогда не говорил ничего всерьёз, брюнет продолжал не обращать на это внимание, принимая свой первый заказ у довольно миловидной девушки. И не было ни одного удивлённого возгласа, когда бариста, запнувшись об угол стойки, пролил и на себя, и на всё вокруг только что взятое из холодильника соевое молоко для веганского латте.
Сегодня был беспросветно ужасный день, в этом сомнений оставаться больше не могло.