Ундина

      Дверь у Руслана Эдуардовича была железная, массивная, выкрашенная в темно-серую краску. Я стоял возле нее несколько минут, всматривался в холодный металл и искал хоть какое-то подобие адекватности, поступаю ли я правильно или все это дурацкая навязчивая идея. В прошлый раз мою попытку признаться испортил кофе и спазм в руке, в этот раз, кажется, моя нерешительность сделает свое дело; я приближал и отдалял указательный палец от звонка. Шекспир думал, что главный вопрос человечества «быть или не быть?», так вот, а для меня главным вопросом было: «звонить или не звонить?». Я помялся еще пару минут, мы с ним взрослые люди, он нравится мне, нужно лишь знать испытывает ли он ко мне симпатию – и мы можем убежать в радужный закат, держась за ручки, вполне по-взрослому. С сомнением я потянулся к дверному замку еще раз, но опять отдернул руку, как от кипятка. Я тяжело выдохнул, не мог решиться ни позвонить в звонок, ни написать ВК и договориться о личной встрече – я ничего не мог, я просто стоял на лестничной площадке, как придурок, и топтался на одном месте. Как жаль, что в подъезде нельзя курить - большое упущение для всех, кто признается в любви. Может мне с букетом роз встать под его балконом и спеть серенаду, в младших классах я даже ходил в музыкальную школу, могу сыграть что-нибудь на гитаре и спеть Меладзе. Я немного посидел на ступеньках, потупил взгляд в окошко, подумал о смысле бытия, решил, что если не сейчас, то никогда. Подошел к двери, ставшей уже родной, коснулся звонка и… развернулся - нажать сил не хватило.       Я зарылся руками глубже в карманы джинсов и поплелся вниз, на свой одиннадцатый, уже зная, что попытка с кофе была менее постыдной, чем мои потуги постучаться в дверь.       - Ну что, забрал?       Ксюша что-то готовила на кухне, я понял это по приятному запаху в коридоре.       - Что?       Перед тем, как в восемь вечера пойти к соседу, пришлось придумать какое-то разумное объяснение для сестры, и ничего лучше, чем «я пошел забрать тетрадку у Руслана Эдуардовича», я не придумал. Не скажу же я ей, что мужчина, который на десять лет старше меня, преподаватель, и есть предмет моих воздыханий. Раньше я откровенно посмеивался над парочками, в которых разница в возрасте больше пяти лет, это же абсолютно разные возрастные категории, отсюда несовместимость взглядов и интересов, отсюда и полное непонимание, но карма сука. Мне казалось, что все возрастные рамки между нами стираются и мне уже не важна цифра в паспорте, важно лишь то, чтобы он любил меня так же, как и я его.       - Тетрадку?       Я уже успел забыть, о чем мы вообще говорим, невнятно кивнул головой и ушел в свою комнату.       Последние несколько вечеров я лежал и смотрел в потолок, думая, что это может решить проблему экзистенционального кризиса. Сартр, наверное, посмеялся бы надо мной, потому что я испытывал совсем не кризис, это было что-то граничащее с тоской и безысходностью, мне словно дали ключи от всех дверей, но забыли показать, как открывать их. И я просто бездумно шлялся в своих размышлениях о любви, и о том, как было бы хорошо не влюбляться в Руслана Эдуардовича, я бы и дальше задротил с парнями в игры, спокойно учился и писал статьи. В тот же момент я бы никогда не променял эту влюбленность на чистое безразличие.       Я вышел из комнаты на клич Ксюши о готовности ужина.       Она положила мне на тарелку картофельную запеканку и с преувеличенным интересом смотрела, как я беру в рот первый кусочек.       - Ну как? – глаза у нее горели завороженным блеском.       - Очень вкусно.       Было и правда вкусно: курица, картошечка, в меру специй и заправки. Хоть что-то хорошее в этот мрачный перводекабрьский вечер. Мрачный он был по моим субъективным критериям, но в целом зимняя сказочная атмосфера сохранилась и набирала обороты, пока я страдал под одеялком.       - Ксюша, а ты завтра в ночь?       - Да, - улыбнулась она и украсила запеканку зеленью.       - Можно я позову парней?       - Конечно! Угостишь их запеканкой.       Женя с Даней были неимоверно рады моему предложению провести нашу постоянную воскресную «пати на хате» у меня, особенно рад был Даня, у которого мы собирались последний год. Они завалились в обед, безостановочно гудя о новой части фар края, причем по долетающим до меня ошметкам их спора, я понял, что Жене игра не понравилась, а Даня был в таком восторге, что через полчаса чуть ли не душил Женю за его хейтерские высказывания. В общем, все как обычно, и мне стало так легко, будто не было этих ужасных двух недель, когда я только огрызался на них и толком не разговаривал, все встало на свои места.       - Ксюша приготовила запеканку.       - Ого! – Даня похлопал в предвкушении.       - С каких пор она начала готовить? – Женя подозрительно посмотрел на меня. – Ей становится лучше?       - Да, вроде, - я был слишком сосредоточен на том, чтобы не уронить противень по пути от духовки к столу. – Но, если хотите, я могу заказать пиццу. За мой счет.       Даня фыркнул.       - Выглядит потрясно, накладывай уже, - недовольно пробурчал Женя.       Сытые и довольные мы развалились в зале перед моим небольшим телевизором, который отличался от Даниного тем, что был раза в три меньше.       - Слышали, вышел сериал новый, «пацаны» называется? - Даня отвлекся от ленты телефона.       - Говорят, классный, - откликнулся Женя.       - Ну, давайте посмотрим. Щас ноут подключу, - я лениво поднялся с дивана.       Пока мои пацаны смотрели «пацанов», я с раздумьем смотрел на открытый диалог с Катей. Мне было ужасно стыдно перед ней, и я понимал, что если не извинюсь в ближайшее время, то буду корить себя до конца жизни и умру в самотерзаниях. Я вспомнил ее светлые глаза, в которых стояли слезы, ее холодный тон и осознал степень своей тупорылости.       Прости меня, Катя.       Стер. Это как-то слишком сухо, нужно написать настоящее письмо, как в девятнадцатом веке, со всеми признаниями и готовностью искупить вину.       У меня был тяжелый период, прости меня за то, что я сказал. Я не хотел обидеть тебя.       Стер. Хотел обидеть, очень хотел, я шел в библиотеку с четкой целью сделать ей как можно больнее, начинать извинения с вранья не лучшая затея. Рассказать ей, что я ревнивец, который всю жопу себе спалил из-за наблюдения за флиртом этих двоих? Хотя, наблюдая за этими их милыми беседами, любой здравомыслящий человек заподозрит что-то неладное.       - Что делаешь? – Даня пододвинулся ко мне и заглянул в телефон.       Я вовремя заблокировал экран, но, видимо недостаточно, так как Женя, который подсел с другой стороны, успел прочитать имя адресата.       - Екатерина Ример.       - А это не та девочка, которую мы недавно видели в институте? – Даня хитро улыбнулся.       - Да, мы ее видели, потому что она учится на нашем факультете, - я попытался вырваться из ловушки, составленной из друзей, но они обхватили меня за руки и не дали встать.       - Так вот чего ты такой ебнутый был, - Женя, сама тактичность, переглянулся с Даней.       - Наш Мишаня влюбился, - Даня потрепал меня за щеки, я оттолкнул его руку и смог вырваться. Парни пододвинулись друг к другу и с любопытством уставились на меня, будто ждали, что я сейчас разыграю спектакль.       - Да, я влюбился.       Они дали друг другу пятюню и я вспомнил, как Ксюша говорила о том, что «мужики больше женщин любят сплетни», я к своему неудовольствию находился в окружении двух самых больших сплетников.       - И что?       - Что? – я сложил руки на груди.       - Вы с ней типа вместе?       - Она даже не знает, что нравится мне.       - Мишган, ты должен сказать ей, - Женя выдвинул экспертное мнение. Я уже второй месяц пытаюсь.       - Я боюсь, что она откажет мне, - я потер лоб и вернулся в положение между ними.       Даня цокнул.       - Слушай, я видел, как она тебе улыбнулась тогда и еще так волосы убрала за ухо, помнишь, да? – он толкнул Женю.       - Да, определенно, - Евген ободряюще потряс меня. – Она запала на тебя, а ты на нее, скажешь ей завтра и все будет по красоте.       - Мишаня и Катюшка, - мечтательно произнес Даня. – Он, че, только что взорвался?       - Блять.       Внимание Жени с Даней быстро отвлек сериал, и я обрадовался тому, что какой-то непонятный чел распластался по экрану кровавым месивом.       Смотрел ли на меня Руслан Эдуардович так, как смотрят на тех, кого любят? Я не мог найти ответа на этот вопрос, лишь надеялся, что смотрел.       На следующий день я дождался Катю возле поточной аудитории, пока Женя и Даня внимательно наблюдали за нами с другого конца коридора. Интересно, будут ли они поддерживать меня с таким же энтузиазмом, когда узнают, что влюблен я совсем не в Катю.       - Катя, погоди. Пожалуйста, послушай меня.       - Отвали, Кшиштовский! - она недовольно оттолкнула мою руку, когда я попытался взять ее за запястье.       - Прости меня, - она стремительно шла в противоположную сторону. Вот же упрямая девчонка. – Остановись на пару минут, господи! – выкрикнул я.       Она остановилась, развернулась так медленно, что я приготовился к пощечине, девушка с вызовом подняла подбородок и с отвращением посмотрела на меня.       - Ты сказал пренеприятнейшую вещь мне, Миша. Я не хочу с тобой разговаривать. И извинения свои оставь при себе.       Она откинула волосы за спину и продолжила путь.       - Я люблю его.       Я сказал это не очень громко, чтобы не услышали окружающие, но достаточно громко, чтобы услышала Катя. Она резко замерла. Когда она повернулась, то на лице у нее красовалось такое же выражение, как у Дани с Женей вчера – хитрющее с примесью заинтересованности. Она пригласила меня в небольшое кафе возле университета, чтобы поговорить в спокойной обстановке.       Кшиштовский Михаил 15.40: Мы пойдем в кафе, не ждите меня.       Поперечный Данила 15.40: ЕЕЕ БОЙ!       Баженов Евгений 15.40: Так держать, мужик!!!       Придурки.       - То есть ты ревновал? – Катя смеялась уже несколько минут, мое эго это нехило так задевало.       - Ну просто ходили разные слухи, - я рисовал невидимые круги на столе пальцем. Катю похоже данная новость не удивила.       - Стоит мне быть дружелюбной, так все сразу считают меня вертихвосткой.       Если она хотела пристыдить меня, то у нее получилось.       - Знаешь, - она подняла пластиковую вилочку вверх и указала на меня, - мне кажется, ты ему тоже нравишься.       Я напрягся.       - Он всегда с такой заботой спрашивал о тебе. Ты знал, что он прочитал все твои статьи?       - Не знал, - я заметно засмущался.       - Руслан Эдуардович прекрасный человек, они с моим отцом вместе проходили журналистскую практику. Но он не станет долго ждать, пока ты созреешь, - она улыбнулась, - ты же знаешь, он немного сучечка.       Знаю, еще как знаю.       - Поговори с ним, Миша, - Катя положила в рот кусочек чизкейка, - перестань мучить себя и его.       - Спасибо, - сейчас я был искренне благодарен ей за это.       - Я принимаю твои извинения в качестве этого чизкейка, - девушка рассмеялась, - он правда хорош.       После нашей милой беседы с Катей я вернулся в университет. На кафедре Руслана Эдуардовича нет, значит, он либо уехал домой, либо сидит где-нибудь в лекционной аудитории проверяет контрольные. Он всегда говорил, что кафедра – это то место, где хорошо посидеть с другими преподавателями, попить кофе и поговорить о Мандельштаме, а что касается рабочей обстановки, то нет для этого места лучше, чем пустая аудитория.       - Можно?       Как я и предполагал, он сидел в аудитории, где у него была последняя лекция сегодня.       - Здравствуйте, Михаил, - холодно ответил он, - да, проходите.       Ауч, прямо ножом по сердцу – вот и сучечка показалась.       - Простите меня, Руслан Эдуардович, - я неловко стоял напротив него, пока он смотрел на меня снизу вверх.       - Ничего.       - У меня просто был сложный период, я ото всех отдалился, не думайте, что я вас специально избегал…       Пиздишь, как дышишь, Миша.       -…можно мне к вам как-нибудь подойти насчет статьи?       Руслан Эдуардович перевел взгляд в свой блокнот, я отметил, что декабрь у него расписан буквально по часам, конец семестра давал о себе знать.       - Как обычно, в пятницу, - утвердил он.       Лед и равнодушие в его голосе разбивали мое сердце.       - Спасибо.       Он кивнул, улыбнулся уголком губ и вернулся к заполнению каких-то бумажек. Я посмотрел на него еще немного и понял, что скучал по нему даже больше, чем мне казалось раньше. Я скучал по его волосам, глазам, голосу, по длинным пальцам, по его губам и рубашкам. Мне было даже страшно насколько моя привязанность к нему сильна и безгранична; в этот момент я окончательно решил, что скажу ему о своих чувствах в пятницу.       На улице шел снег, я скрылся под козырьком и закурил. Я оперся спиной об балку и повернулся в сторону здания института; в одном из окон я заметил темную фигуру, которая наблюдает за мной – я узнал в ней Руслана Эдуардовича.