***
Мои дни проходили однообразно: я старательно сжимала пальцы на руках и ногах, разрабатывала коленные и локтевые суставы, сгибая и разгибая их, пыталась перевернуться и приподнять спину. Поначалу родителей это волновало, но потом они стали гордиться, что их девочка такая активная. Я старательно разрабатывала глаза, старалась смотреть в разные стороны или же, наоборот, концентрироваться на одной точке. Это было удобно делать в небольшом огороде, что был за домом, в котором мы жили. После нескольких таких прогулок мне удалось рассмотреть свое новое место жительства — это оказался небольшой, но добротный домик. Жили мы не то, чтобы бедно: еда на столе была всегда, но частенько я видела, как мама латает уже изрядно поношенные и застиранные вещи. Первый год жизни прошёл в саморазвитии собственного тела и принятии данной реальности. На восьмой месяц жизни я смогла сделать свои первые шаги. Ну, как, первые. До этого я уже пыталась ходить, пока родители не видели, но я не стала их шокировать и скрывала свои умения. Но в тот раз — это был ужин: папа ел какую-то лепешку с чечевичным супом, в то время, как меня кормили кашей из той же чечевицы. Когда меня посадили на подушку рядом, я, взявшись за дастархан, встала. Родители были сначала шокированы, а потом их переполнила радость. На самом деле, год прошёл не столь продуктивно, как хотелось бы, но по меркам этого времени — даже очень плодотворно. В год я объяснялась вполне ясно. Мои родители оказались здравомыслящими людьми и не фантазировали по этому поводу — они спокойно воспринимали то, что у них такая одаренная дочь. Второй год жизни я почти всё время была на огороде с мамой или рядом с ней, где-то старалась помогать. Была просто подарком. Но я заметила, что не всё так хорошо, как было раньше. Всё чаще отец задерживался допоздна и всё чаще наш стол был почти пуст. Хотя рядом со мной они старались улыбаться, я понимала, что всё становится сложнее. Также, в этот год случилось кое-что удивительное: мы пошли с мамой на опушку леса, собирать ягоды и полезные травы. Именно тогда я заметила одну вещь: я откуда-то знала, какие растения нам нужны, стоило маме произнести их названия и немного описать их внешний вид. Уже дома я поняла, что это было — у меня была фотографическая память. Нет, я, конечно, не жалуюсь, у меня и раньше была хорошая память, но сейчас… Стоило мне только заострить на чем-то внимание, как эта вещь навсегда оставалась в моей памяти. Это что, такая плюшка в дар к перерождению? После того, как я это осознала, жить стало ещё проще, но и в равной мере сложнее. Я старательно слушала родителей. Точнее, подслушивала их и смотрела на всё, что делает мама. Супер память мне как никогда помогала. Так, наблюдая за мамой, я запоминала тонкости ткачества и готовки, училась шить и запоминала правила. Мама радовалась, что я такая смышленая. Она не раз говорила, что с моими талантами и смиренным характером мне легко будет найти достойного жениха, но подслушивая её разговоры с отцом, я понимала, что не всё так хорошо. С каждым месяцем финансовое состояние семьи становилось всё хуже. Я примерно прикинула ежемесячный процент упадка и рассчитала, сколько осталось ждать до полного краха. Прогноз был не радужный: ещё около года — и всему придёт конец, если не свершится чудо. Да и то, ещё не факт, что и чудо поможет. Но было кое-что хорошее: я узнала, какой сейчас год. Идёт 1522 год и на престоле сидит десятый султан Османской Империи — султан Сулейман Хан Хазретлери. Когда я впервые это услышала, то вспомнила сериал, который когда-то смотрела из-за советов подруг. Значит, я попала во время сериала. Интересно, но что это мне дало? Да ничего. Меня это не касается. Я — обычная крестьянская девчонка. Помимо того, что я свободная мусульманка, у меня больше ничего нет. Ну, ещё мои знания. Нужно ими воспользоваться и устроить себе жизнь получше, чем эта. Следующий год прошёл не более активно. Я смогла убедить мать в том, что я вполне взрослая, чтобы учиться шитью и различать травы. Ничего сверх важного мне не доверяли, но заштопать пару дырок мне позволялось, и то, только после того, как я сделала это под непрерывным контролем мамы. Травы тоже было не так и сложно запоминать. Среди растений все было проще: ягоды я отличала, а этого было достаточно для матери, но однажды я смогла даже найти железницу. Не знаю, как я её отличила, но я была уверена, что это именно она. Третий год моей новой жизни был более плодотворным, чем прошлые. Мало того, что в глазах родителей я уже показала себя вполне самостоятельной и смогла расширить свои умения, так я ещё поняла, что легко читаю на турецком. Ну, как, читаю... Если я внимательно смотрю на текст в тот момент, когда кто-то читает мне его, я запоминаю слова и в следующий раз могу сама прочитать этот же текст. С другим могут возникнуть проблемы в плане того, что я не могу узнать неизвестные мне слова, как бы я не пыталась. Когда отец увидел мои способности, он взялся за мою учёбу. Его арифметика была наипростейшей. Я в школе сложнее примеры решала. Но как я могу сравнивать науку прошлого и будущего? С каждым моим успехом он становился в равной мере счастлив и печален. Я не понимала, почему так, пока не услышала однажды. Они с мамой опасались, что кто-то может узнать обо мне, так как я слишком взрослая для своих лет. Тогда я впервые подумала, что не думала о последствиях, когда старалась быть старше. Я впервые так радовалась тому, что мы живем в отдалении от города и у нас нет соседей. По крайней мере, в зоне видимости других домов нет. Четвёртый год был невероятно скучным. Единственное, что радовало, так это то, что меня стали оставлять одну дома. Ну, и то, что кризис пока миновал — отец смог выгодно продать свою лавку и найти место для торговли. Теперь оно, конечно, находилось не в центре, но, тем не менее, всё складывалось неплохо — жить можно. А вот, на пятый год гром нагрянул внезапно. До моего пятого дня рождения оставалось ещё три месяца. Мы с мамой как раз вернулись из лесу и собирались готовить ужин, когда к нам пришли незваные гости — это оказались люди местного кадия. Из подслушанного разговора я поняла, что что-то случилось с отцом. А точнее — с его лавкой. Я так до конца и не поняла, что произошло, но на следующий день мама взяла меня с собой и мы направились к кадию. Это был мой первый выход в свет, если так можно сказать. Я была приятно удивлена, увидев, насколько улицы чисты и аккуратны. Мне казалось, что всё будет хуже, но я рада, что мои ожидания не оправдались. Мы прошли от окраины и до центра. Дорога почти не изменилась — это говорило о том, что за городом тщательно следят. Молодцы здешние правители, о простом люде не забывают. В доме кадия, скорее, на своеобразном суде мы узнали, что отец должен вернуть деньги, что брал у ростовщика. Меня это удивило, так как я никогда ничего подобного не слышала. По удивлённый глазам матери я поняла, что и она ничего не знала. Я не знаю, что говорили мои родители, но они смогли договориться о паре днях — на раздумья и поиск выхода из данного положения. Обратная дорога для меня была, как в тумане. У нас ничего не было, поэтому в моей голове складывалась не самые лестные картинки будущего. Я не знала, как они собирались выйти из этого положения. Лучше бы и не знала. Родители думали, что я уснула, а я смогла послушать их рассуждения. — Эфенди, ну как же нам быть? У нас ничего нет. Как мы вернём долг? Да и не так я уже молода, чтобы взяться за работу, и ты, признай, уже не так молод, чтобы скакать по лесам в поисках добычи. Раньше хоть шкуркой откупиться могли, а сейчас что же? У нас кроме нас самих и нашей Кальбимин ничего нет, — я ещё не подозревала, к чему может привести этот разговор. — В этом ты права, жена, но ты так же права, что у нас есть Кальбимин. Мы можем отдать её во служение в дом нашего Паши. Если Аллах пошлёт нам свою милость, Паша согласится взять её в служанки. В таком случае, она останется свободной и сможет зарабатывать, чтобы оплатить долг. — Но как же так можно? Наша дочь, наше с вами сердечко… Эфенди, как мы можем так поступить с ней? Она же совсем ребёнок. Многие её сверстницы только-только начинают учиться по дому помогать. — Они только начинают учиться, а наша Кальбимин уже это всё может. У Паши с супругой своих деток нет. Они могут сжалиться над нашей ситуацией и взять её себе. Хватит накручивать себя, женщина. Я же не предлагаю её продать, я предлагаю попытаться устроить её на работу. Зато она будет жить в большом доме, не знать нужды в еде и одежде, не будет в холоде. Ради этого немного и по прислуживать можно. Всё. Я всё сказал. Завтра же пойдём к дому Паши. Если Аллах нам поможет — всё получится, — я не ожидала таких слов от отца. Мне всегда казалось, что он очень меня любит, а сейчас… Он так просто сказал, что оставит меня. У меня, конечно, не было особой привязанности к этой семье, но всё же… Я только привыкла к этой жизни, как сейчас опять что-то изменится. Хотя, я могу его понять. Отец правильно сказал: немного поприслуживать. Невелика цена за все те плюсы, что я и они получим. Будь я обычным ребёнком, для меня бы это могло стать ударом, но я ведь не ребёнок. А ещё, я прекрасно понимаю, что другого выхода нет. Да и перспектива гораздо ужаснее, чем это. На следующий день меня ждал серьёзный разговор. Мне не хотелось смотреть на то, как они мучают себя, пытаясь сказать горькую правду. Я просто согласилась на это. Сразу после мама убежала на кухню плакать, а отец куда-то ушёл. Я так думаю, что он ушёл договариваться с прислугой Паши. В тот день я была предоставлена сама себе. Я ушла прогуляться, набрала трав для лечебного чая. Несмотря на всю их активность, мои родители уже не молоды: нужно успеть сделать как можно больше перед тем, как я навсегда покину этот дом. По идее, я же иду просто работать, то есть, и домой можно будет ходить, но мне не хочется. Если уходить, то нужно оставить прошлое в прошлом. Как только дверь этого дома закроется, я не захочу её открывать. Для меня будет только путь вперёд. Я не знаю, как отцу это удалось, но факт остаётся фактом: прямо сейчас я стою перед Капланом-агой и жду указаний. Ничего свыше ожидаемого, сложного мне не поручали. Показав свои умения в шитье под строгим присмотром калфы, мне стали доверять работу у портных. Я работала на посылке у главной калфы. Мой возраст играл мне на руку: мне понадобился месяц, чтобы покорить сердца прислуги. Строгий Каплан-ага не мог пройти мимо, не потрепав меня по голове; всегда собранная и сердитая Сельви-калфа не могла не выделить меня в окружении служанок, как и сами девушки. Наш повар, Назик-ага, всегда придерживал для меня вкусненькие блюда и подкармливал сладостями. Я никогда не пользовалась своим особым положением, из-за чего оно только крепло. Всем нравилось то, что я остаюсь кроткой и трудолюбивой девочкой. Однажды, когда я ухаживала за цветами в саду, ко мне подошла девушка и сказала, что меня ожидает госпожа. Мне до этого не приходилось с ней сталкиваться, но по рассказам остальных я знала, что наша госпожа очень добрая и всегда щедро вознаграждает за верную службу. Меня привели в главные покои и сказали ждать. Не знаю, сколько времени прошло, но я успела заскучать, пока она пришла. Это была статная, немолодая женщина в темно-синем бархатном платье, поверх которого был надет красивый кафтан строгого кроя. Вокруг неё витала строгость и величие. Может, я говорю это потому, что раньше не встречалась с людьми высокого сословия, а может, она и была такой. — Так это ты — дочь того торговца? Не слишком ли ты мала? — Через несколько дней исполнится пять, госпожа, — я присела в неглубоком поклоне, как меня учила Нур. Мы живём с ней вместе и она первое время, да и сейчас тоже, помогала мне осваиваться. Учила тому, как быть незаметной, но всегда готовой выполнить приказ. — Как тебя зовут? — несмотря на её величественный взгляд, в ней чувствовалась какая-то нежность. Скорее всего, ей было жаль ребёнка, которого родители отправили работать, чтобы решить свои проблемы. Ну, мне это на руку. — Моё имя — Кальбимин, госпожа. Я мала, да удала. Не смотрите на мой маленький возраст. Я рано поняла, что в этой жизни нужно трудиться, чтобы чего-нибудь достичь. Эта работа для меня большой опыт и первая ступень, — по её глазам видно — мне удалось её заинтересовать. Надеюсь, так будет и впредь. С такой женщиной лучше дружить. Своего человека она прикроет и поможет, а взамен попросит только верности. Ну, и, может быть, помощи, если ты станешь хоть кем-то в этой жизни. — Ты действительно рассуждаешь не как дети твоего возраста. Меня радует, что ты понимаешь то, что мир не сказка. И мне интересно, раз эта работа — первая ступенька, то куда же ведёт твоя лестница? — она хочет поймать меня на глупости. Хоть её лицо и осталось безэмоциональным, в глазах пляшут весёлые искорки. Эх, мадам, я не обычный ребёнок и такими фокусами меня не провести. Посмотрела бы я на тебя на собрании акционеров, где каждый из этих индюков пытается перетянуть на себя кусок повыгоднее. Будущие политические игры похуже ваших гаремных интриг будут. — Я ещё не знаю, госпожа, но надеюсь, что она приведет меня в спокойную жизнь и чтобы моим детям не пришлось узнать того, что узнала недавно я. — мой ответ немного шокировал её, но видно, что она довольна. Конечно, не каждый пятилетка такое скажет. — Я буду старательно трудиться и, надеюсь, буду вам полезна. — Возможно. Иди, дальше выполняй свою работу. Хандан, принеси мне обед и подготовь в моих покоях. Сегодня Паша будет ужинать дома. После того разговора прошло около двух недель. Я иногда помогала портнихе и возилась с цветами в саду, частенько выполняла роль посыльного у Сельви-калфы и Каплана-ага. Кстати, он оказался не так и стар: недавно ему минуло только двадцать три года. С учётом не такой высокой приживаемости, то он уже очень даже зрелый мужчина. То есть — евнух. Но для меня это не возраст. В будущем в этом возрасте большинство людей ещё чёртовы дети, если только жизнь их хорошенько по носу не щелкнет. Я сидела на кухне и кушала жаренные каштаны, когда подошла Хандан и сказала, что меня ищет госпожа. Я сразу отставила тарелку в сторону и закинула пару лакомств в рот, после чего побежала в направлении покоев Дильнур-хатун. Вдогонку мне слышались крики Назика-аги. Снова буду лекцию слушать о вреде перекусов на ходу. Когда я пришла в покои, я оказалась в них один на один с госпожой. На этот раз, на ней было красное платье. Она сидела на тахте и пила шербет. После того, как я зашла, она поставила стакан в сторону и подозвала меня поближе. Мне предложили сесть на подушку, что я и сделала. — Знаешь, я частенько вспоминала нашу беседу. Мне нравится, что, несмотря на твой возраст, ты очень зрело рассуждаешь. В тот вечер я поговорила со своим мужем и он согласился со мной. Не так далеко от Эдирне есть относительно небольшая деревня. Главным её достоинством является то, что там проживает одна женщина. Раньше она служила во дворце Топкапы, была там учителем. Эта женщина уже в возрасте, но она всё также крепка здоровьем и крута нравом. Мы с Пашей отправляем тебя к ней. Она обучит тебя смирению, дворцовому этикету и законам гарема, расскажет тонкости жизни наложниц и будет обучать по мере возможностей остальным наукам: танцам, музицированию, рисованию, пению, а также, таким наукам, как арифметика, грамматика, флористика и поэзия. Всему тому, чему учатся девушек в гареме, — это слишком хорошо, чтобы быть правдой. В чем подвох? — Я не буду врать тебе и играть святошу. Запомни, в этом мире никто ничего не делает просто так, по доброте душевной. У всех есть свои цели. — а вот и подвох, похоже. — Ты будешь нашим вложением. Я хочу, чтобы ты прилежно училась и старалась запомнить и понять всё, что тебе даст Афифе-хатун. Это уважаемая женщина. Не опозорь меня. Мне многого стоило устроить тебе это обучение. Если учесть, что она выделила голосом слова о гареме и не позорить, мне действительно нужно постараться. Мне не хотелось бы попадать в гарем, но это действительно может оказаться очень выгодно и для меня, а от внимания Султана и гнева его наложниц меня может защитить моя свобода. Во дворце у меня всегда будет свежая еда, тёплая постель и чистое белье. Также, это место увеличивает возможный карьерный рост в несколько раз. Как не посмотри — всё хорошо, главное — не попасть в гаремные интриги. Знаю я эти дворы шестнадцатого века, сериалов пересмотрела немало и об османской империи смотрела, в частности. Стоп. Шестнадцатый век, османская империя, Султан Сулейман... Как я раньше не подумала? Я же переродилась как раз во временном периоде популярного сериала. Так, об этом подумаем позже. Сейчас нужно вернуться к теме разговора, а то она на меня и так уже поглядывает странно. — Я понимаю, какую честь вы мне оказали, госпожа. Я не знаю слов, чтобы высказать вам свою признательность, но… Простите меня, могу я узнать, какого плана вложением я являюсь? У меня же ничего нет. А если я не оправдаю ваших надежд? Как я смогу вам тогда оплатить? — а теперь, глазки в пол и само очарование — бедный, несчастный ребёнок. — Я смотрю на тебя и понимаю — ты со всем справишься. Я наблюдала за тобой это время. Я надеюсь на твоё благоразумие и уповаю на то, что ты не забудешь людей, что подарили тебе этот шанс. Об остальном ты узнаешь позже. Твоё обучение начнётся с первого числа следующего месяца. Осталось не так много времени. Всего несколько дней. Собери свои вещи: только самое необходимое. Попрощайся со всеми, ведь ты завела в этом доме немало друзей. Завтра ты отправишься в ту деревню. Я желаю тебе удачи, и пусть Аллах хранит тебя, дитя, — она погладила меня по щеке и жестом показала удалиться. Даа, такого я не ожидала. Ну, что ж, нужно постараться. Надеюсь, моя память поможет мне. Я буду усердно стараться ради места под солнышком, иначе я — не я.2. Кальбимин
6 сентября 2019 г. в 14:10
— Твоё имя — Кальбимин.
Это было первое, что я услышала, когда открыла глаза. На меня смотрел какой-то мужчина. Его лицо было неестественно большим. Рассматривая его, я обратила внимание на морщины: усталые, но счастливые глаза и объемные усы с бородой. Он что-то бубнил себе под нос, но слов я не разобрала.
Когда я решила оглянуться, поняла, что не могу. Мало того, что само по себе это было сложно сделать, так ещё и что-то белое закрывало обзор. Не понимая, что вообще творится, я попыталась встать. Вот тогда-то картинка в моей голове сложилась.
Я переходила дорогу и меня сбила машина. Я помню, как мне стало холодно и больно, а потом… Что произошло потом, я не помню, но проснулась я здесь. Лицо этого мужчины не большое, просто он держит меня близко к себе. Держит на руках. Я не могу пошевелиться, а это белое что-то — пелёнка.
Какого черта? Не могу поверить… Не может этого быть. Я, должно быть, сплю. Я не могу контролировать свое тело. Я стала… Маленьким ребёнком. Секундочку. Тогда это… Мой отец?
Ну, теперь я понимаю, что со мной произошло. Я переродилась в младенца. Теперь я понимаю, что это не сон.
После того, как мужчина перестал читать молитву, как я позже поняла, он передал меня матери. Мой папа поднял руки и сказал, что Аллах благословит и пошлёт здоровье, и тогда стало ещё страннее. В смысле — Аллах? Я что, мало того переродилась, так ещё и в Турции? Приплыли, называется.
— Прости меня, Эфенди. Я не смогла подарить тебе наследника, — после того, как мужчина дочитал молитву, сказала женщина. За что она извиняется? Это же от неё не зависит. Стоп. Да вы шутите.
Только сейчас я смогла более менее оглянуться: бедная и какая-то историческая комната. Света почти нет, за окном видны первые лучи солнца, несколько свечей догорают в углах комнаты и странного вида камин в противоположной стене. Только не говорите… Прошу, скажите, что я просто надумала. Я же не могла родиться в средневековье, да ещё, и в турецком?
— О чем ты говоришь? Мы так долго пытались и вот, Аллах наградил нас ребёнком. Она — моё сердце, моя Кальбимин. Я горд из-за того, что Аллах дал мне шанс быть её отцом. Я благодарен тебе за это чудо, но мои мысли опечалены — я не могу смотреть в будущее с прежним радушием. Наконец Всевышний подарил нам дите, но в такие сложные времена... Как мы сможем вырастить наше сердечко счастливым? — как только мужчина договорил, он тяжело вздохнул. Так значит, я первый и, скорее всего, единственный ребёнок в этой семье. И несмотря на радость моего рождения, в семье все плохо. Денег нет. Весело.
— Ты справишься, Эфенди. Мы справимся, — после этих слов в комнате наступила тишина. Она была не подавляющая, нет. Она была умиротворенно-спокойной, хоть и с горчинкой.