Внеорбитность

У полковника Зиминой рыжим пламенем отливающие волосы, черная бездна в ледяных глазах и намертво выжженное концентрированной болью тяжелое прошлое. Измайлов — с неизменной черной косухой, красными кроссовками, роскошной тачкой и надломленно-нарочитой веселостью — сканирует это запрятанное в темных глубинах неизбывное отчаяние на уровне инстинктивного за ту долю секунды, что она стоит в дверях кабинета оперов, осматривая новых сотрудников оценивающим взглядом хозяйки крепостных.       — Гриша. Измайлов. Начальник вот этих гоблинов, — кивает в сторону своих ребят Измайлов, краем уха улавливая придушенно-паническое «ведьма» — где-то за спиной испуганно крестится Володя.       — Он у вас всегда такой? — новая начальница насмешливо вскидывает бровь и на Яковлева смотрит едва ли не с жалостью.       — Не обращайте внимания, от него просто муж ушел, — демон в своей типичной манере отпускает до крайности ебанутую шуточку и улыбается с самым невинным видом. Онемевший Яковлев так и замирает, недокрестившись, — похоже, грядет Апокалипсис.

---

Ирина Сергеевна — другая, до абсурда, невозможности, нереальности, контрастом утонченным элитным шалавам, ангельски-кукольным тепличным девочкам и хрупким смазливым красоткам практически с полным отсутствием мозгов. Ирина Сергеевна — другая, с хрипловатой прокуренностью властного голоса, с манящей припухлостью безнадежно обветренных губ под тонким слоем вишневой помады, с охренительно-будоражащей плавностью линий под отглаженно-строгой наглухо застегнутой формой — и даже безбашенно-наглый Измайлов, перетрахавший добрую половину баб с Рублевки и плюющий на всю существующую субординацию, теряется вдруг. К этой незаметно-изломанной, колюче-резкой женщине с повадками королевы-диктатора не подкатишь с дебильным «может, переспим?», да и привычный троллинг начальства как-то сдает — на смену дурацким розыгрышам, доводившим Володю до исступления, приходят насмешливые пикировки и обоюдно-ехидные замечания — Измайлов всегда любил опасность, и сейчас ходит по самому острию.       — Демон, даже не вздумай, — Яковлев ловит очередной бесстыдный взгляд вслед начальнице и начинает бесконтрольно трястись. — Не вздумай, это ж ведьма! Ты хоть понимаешь, сука, что будет? Это же… это же конец света, блять, апокалипсис, рождение Антихриста! С-сука…       — Володь, хорош уже, — Измайлов метким броском отправляет в урну потушенную сигарету и оборачивается со вздохом. — Мракобес… Но не может не признать очевидного: от ведьмы в полковнике Зиминой и правда очень и очень многое.

---

      — Измайлов, ты, конечно, отбитый, — Зимина подрагивающими пальцами закуривает тонкую вишневую сигарету и зябко ежится — и Гриша едва не срывается в мелодрамно-глупом порыве схватить с заднего сиденья свою куртку и накинуть на подрагивающие плечи. Пыль у обочины вспахана шинами служебных авто и микроавтобусов с ОМОНом внутри; удаляющийся свет фар растворяется в подступающей темноте маслянистыми бликами. Измайлов молча тянет из бардачка припрятанную на всякий пожарный бутылку дорогущего коньяка и без слов подает начальнице — как будто это ей нужно снять стресс, как будто это она была только что под прицелом, вперевшись в одиночку к захватчикам торгового центра. Но не скажет же он ей, в самом деле, что потащился в самую гущу событий на каком-то лихорадочном сумасшедшем азарте — чтобы хоть ненадолго вытравить из себя смертельно гипнотизирующее действие застывше-янтарных бесстрастных глаз. Ведьма, прав был Володя… В глухом молчании распивают на двоих бутылку согревающе-крепкого алкоголя — Зимина практически не хмелеет, а у Измайлова крышу сносит совсем не от градусов: прохладно-острый запах духов и затягивающая пустота утомленно-карих пьянят куда как сильнее. Гриша неотрывно смотрит на тонкие нервно двигающиеся пальцы и точеную ладонь в своих лихорадочно-горячих руках сжимает тисками. В янтарную бездну падает без страховки.