Твой запах

      Удушающее чувство подкатило к горлу и заполнило собой всё скованное в боли тело. Щеку всё ещё щипало.       Дома, с боязливым отвращением заглянув в зеркало, Тодороки тут же убедился, что место удара вспухнет, и это не сойдёт даже через неделю. Бессильная злоба на самого себя давила на грудь, ведь из зеркальной глади на него посмотрел грязный, пыльный, измученный и растоптанный омега, взгляд которого выражал глубокую усталость и опустошённость. На руках уже появлялись следы тёмных пятен от чужих пальцев.       Избавляясь от заляпанной в мешанине грязи и спермы тяжёлой одежды, стараясь не обращать на неё внимание, Тодороки не осмеливался опустить взгляд вниз: там было омерзительно липко и влажно. Внутри себя он всё ещё ощущал гадкую наполненность.       Сделав маленьких шаг к ванной, Тодороки тут же остановился, зажмурил глаза в попытке остановить накатывающей приступ истерики и запрокинул голову, сжимая губы. По внутренней части бедра, тихо булькнув, скатывались остатки спермы, заляпывая собой внутреннюю часть колена, икры, щиколотки. Ему стало больно. Эта боль возникла по щелчку пальцев, напоминая об огромном узле прямо в нём, заставляющем скулить, вырываться, царапаться, кусаться, давиться воздухом и слезами.       Они лежали так долгое время. Альфа жарко дышал ему в шею, и Тодороки с большим ужасом ощущал остриё его клыков, едва касающихся кожи шеи. Но даже в свой гон альфа не позволил себе пометить обладателя стольких запахов, за что Тодороки был впервые хоть слегка, но благодарен своему феромону. Живот распирало, когда сперма обильно заполняла собой все стенки, местами вытекая наружу. Тодороки трясло. Он много раз читал о беременности именно в первую сцепку. Мысли путались и сводили с ума, а изнутри наполняло всё больше и больше.       Когда уже всё это закончится?       В жарких и ненавистных объятьях становилось слишком дурно, до потери сознания. Время тянулось медленно, тягуче, будто издеваясь ещё больше. Гон альфы и так длился несколько суток. Тодороки успевал только выгнуться в спине, отвернуться и отдышаться перед тем, как всё начиналось снова. Холод пронизывал каждую клетку тела, особенно там, где ветер касался влажных участков. У него саднило горло, и бросало то в жар, то в холод. Альфа явно не ощущал уличной температуры.       На самом деле, Тодороки не собирался приходить на сегодняшние пары, но буквально заставил себя подняться с кровати, предварительно напичкав себя кучей лекарств. Голова всё ещё раскалывалась. Между ног стягивало и болело. Тело не слушалось, а ноги подкашивались от каждого мелкого шага.       Придя домой, он совсем не понимал, что происходит. Альфа не собирался его отпускать. Боль к тому времени уже притупилась, отзывающаяся лишь монотонностью хлёстких и отвратительно хлюпающих толчков, но изнутри резануло, когда стал разрастаться узел. Чертовская резь стала усиливаться. Охватила паника. Острая необходимость выбраться, пока не стало поздно, пока не произошла сцепка, толкнула Тодороки на бессознательный импульс — укус вышел достаточно сильным, вонзившись куда-то альфе в плечо. Тодороки не уверен, но, кажется, в тот момент почувствовал на языке металлический привкус чужой крови. Только вот остановить альфу это не помогло, а натолкнуло на резкую пощёчину, след от которой теперь красовался на лице омеги, чувствовавшем сейчас такую дикую усталость, что несколько кружилась голова.       — На черта ты меня укусил, а?! — Щека горела, в груди щемило, но Тодороки упорно смотрел в свою тетрадь, а не на подсевшего к нему сбоку, там, где обычно сидел Мидория, альфу.       Запах вызывал ответную дрожь, ведь тело и сознание отчётливо помнили исходящую от этого парня опасность.       — Чтоб тебя!..       Рык забрался глубоко в лёгкие. Тодороки ощутил, как больно от страха сжалось сердце, реагируя на резкое прикосновение к лицу.       Дёрнув за подбородок омеги, потому что тот никак не откликался и этим самым выводил из себя, альфа непонимающе застыл, теперь увидев у него вспухшую щеку. Феромон от него исходил, конечно, ужасный, но что-то заставило поджать внутренний хвост от открывшегося вида. Взгляд этого омеги был ещё отрешённей, чем при первой встрече. На глубине зрачков проскальзывала измождённость и слабость. Под глазами висели тяжёлые мешки.       — С тобой что вообще?..       Тодороки дёрнулся в сторону, высвобождаясь из хватки альфы, который уже и так её ослабил. Хоть и было страшно, но уже без разницы, что произойдёт дальше. Хуже не придумаешь. Этот альфа теперь встал наравне с отцом в сознании Тодороки. Все альфы одинаковы. В этом вся их сущность.       — Вали отсюда.       — Успел ещё с кем-то перепихнуться? — нервно ухмыльнулся альфа, и Тодороки в отвращении и злобе скривил губы.       — Ты своим гоном меня ни капли не вдохновил, — с издёвкой проговорил он, одаривая альфу устало-иронизирующим взглядом. — Пришлось удовлетворяться самому.       Выражение лица альфы сменилось. Теперь его рот скривился и брови сдвинулись к переносице. Тодороки часто задышал, поймав на себе разозлённый взгляд задетого альфы. Его трах не оценили по достоинству. Тодороки захотелось съязвить ещё, высказать всё прямо в глаза — и его понесло. Действуя на адреналине, он специально придвинулся ближе к лицу и мелко вздрогнул от дыхания, теперь падающего на его губы. Альфа этого не заметил, так как смотрел ему прямо в глаза, чувствуя возрастающую ярость.       — Мне ещё не приходилось трахаться на улице осенью. — Тодороки не соображал, что говорит. Запах альфы вклинился в голову, подначивая сказать гадость. С отцом такое не проходило, даже в голове не возникало таких мыслей, потому что после них можно было бы попрощаться с жизнью, а этот альфа хоть и сильный, вгоняющий в дрожь, но явно не сделает ещё гаже. — Теперь понятно, почему в гон ты выбрал именно меня. Нормальные омеги слишком нежные и слабые, чтобы на такое согласиться. А тут я, самая настоящая шлюха. Скажи, а тебя не тошнило от стольких запахов? Это же так мерзко… А, возможно, от этого не стал звать меня в помещение: чтобы запахи нос не забивали? Мне пришлось позвать другого альфу, чтобы он меня отмывал.       Специально коснувшись руки альфы, Тодороки вдруг ощутил в груди спёртый смех, когда тот оттолкнул его назад. В алых глазах зажёгся огонь злости. Хуже уже не будет. Тем более, они в аудитории.