Часть 1
11 августа 2019 г. в 23:50
Все начинается с мая. Или марта? Дайки не знает, потому что у взглядов нет времени – они запоминаются кожей, впитываются в зрачки и разрастаются по сосудам, достигая вен.
Невысокий, тощий, блеклый парень представляется сокурсникам, говоря:
- Здравствуйте, меня зовут Куроко Тецуя. Очень рад учиться вместе с вами.
Это начинается с глаз – огромных, затягивающих, глубоких. Голубых. Цвета летнего неба, когда самая жара и асфальт будто плавится.
Куроко Тецуя садится рядом с ним – Дайки – и уверенно кладет на парту тетрадь. Тетрадь у него черная, обычная, а ручка странная – будто граненая.
Куроко говорит, плавно шевеля матовыми губами:
- Извини, надеюсь, не помешаю.
Это начинается с голоса – тихого, густого, ненавязчивого тона. Гласные и согласные шипами терновника вонзаются в сознание, пробивая стены.
- Я слышал, ты играешь в баскетбол, - говорит Куроко, - Аомине-кун.
Всё начинается с Куроко. С Тецу – потому что Тецуя – это уже не то. Потому что хоть окончание, но хочется оставить на своем языке, и проглотить, не жуя. Начинается лихорадкой, сбоем температуры и треском натянутых до предела нервов. Начинается, обещая никогда не заканчиваться, перерасти в вечность, и догнать даже за пределами – даже на грани пропасти.
Спустя две недели Дайки говорит, улыбаясь:
- Тецу, давай быстрее.
А Куроко – губка – впитывает в себя его улыбки снова и снова. Куроко едва заметно щурится, чувствуя, как хрипотца чужого голоса устремляется пухом по коже, цепляется за воротник и пробирается под рубашку, скользя вниз по позвонку.
- Представляешь, - говорит Дайки, довольно сверкая синими глазами – такими синими, что вспоминается вода на дне океана. – Сацки опять…
Но Дайки умолкает, растерянно моргая. Он смотрит куда-то за плечо Куроко, и Куроко медленно оборачивается, желая узнать на что именно.
- Аомине-кун? – за спиной Куроко только многочисленные деревья и лавочки – лабиринт городского парка – гудящий, как пчелиный улей, только от людских голосов.
Дайки вздрагивает, и смотрит на Куроко с легкой улыбкой. Этой своей ухмылкой одним уголком губ, при виде которой в глазах Куроко – в этом отражении летнего неба – появляется редкий след облаков.
- Пойдем, - хмыкает Дайки, потянувшись ладонью к светловолосой макушке.
Не касается – замирает в сантиметре от чужих волос. И Куроко смотрит на него исподлобья, снизу вверх. Он спрашивает глазами «Аомине-кун?». Дайки чувствует, как лицо начинает гореть, и радуется, что кожа темная – Куроко не увидит.
Всё начинается с сердцебиения, сбившегося на сумасшедшее. С частых ударов сердца по грудной клетке, будто желающих эту клетку пробить и сломать, до боли и распахнутых в непонимании глаз. Начинается мурашками по коже от тихого «Аомине-кун». Начинается в январе или марте, или июле. Дайки не помнит – помнит только, что окончание хочется оставлять себе, и говорить не Тецуя, а Тецу.
- Куда?
Дайки смеется, все же касаясь, зарываясь длинными пальцами в светлые волосы. Он пропускает их меж пальцев, на секунду едва ощутимо сжимает и тут же убирает руку, пряча ее в карман.
- Увидишь, - отвечает он, чувствуя, как покалывают кончики пальцев спрятанной в карман руки.
- Аомине-кун вредный, - пряча улыбку в уголках губ, говорит Куроко спокойно, привычно тихо, зашагав следом.
Это настолько странно и неожиданно – насмешка от Куроко, - что Дайки силой воли подавляет желание оглянуться и проверить, Куроко ли это сказал. Поверить получается только благодаря голосу – неизменно тихому. Мягкому для Дайки, и для него же всегда до приторности близкому.
Дайки идет неспешно, как всегда лениво. Сейчас жарко – лето, и двигаться хочется еще медленнее, если вообще двигаться.
- Смотри, - слышит Дайки и все-таки оглядывается, глядя на Куроко – тот смотрит в сторону небольшой площадки, где маленьким вихрем носятся дети.
- И что? – Дайки не понимает – склоняет голову чуть на бок, в удивлении вскинув бровь.
- Там, - Куроко кивает, заставляя взглянуть левее – на площадку, где играют уже совсем не дети.
- Может, - говорит он, не сводя взгляда с игроков, - попросим сыграть с ними?
Всё начинается с Тецу, потому что «я» хочется проглотить, оставить на языке. И чувствовать за спиной его, быть уверенным, что рядом.
- Можно, - Дайки щурится в предвкушении, тянет губы улыбкой.
- Только потом, - внезапно оспаривает сам себя, и вместо ответа сжимает пальцы на худощавом плече, удерживая за ткань футболки. – Сейчас в другое место.
И он тянет Куроко, уводя из парка прочь. Куроко не сопротивляется – просто молчит, с интересом смотрит в темноволосый затылок, будто в желании пробраться внутрь.
- Случилось что-то хорошее, Аомине-кун? – неожиданно делает предположение Куроко, уловив взглядом приподнятый уголок тонких губ с профиля.
- А? – Дайки оглядывается через плечо, замедляя шаг.
Всё началось в марте, или августе, а может и в январе. Но все началось точно с желания оставить «я» на языке.
- Что-то случилось? – уже более серьезно спрашивает Куроко, будто захватывая его всего в ловушку из голубых глаз.
Там светло – у Куроко в глазах, у него на губах собственным именем. Светло и тепло, уютно. Дайки не хочет уходить – хочет там остаться.
- Нет, - отвечает он, а смуглая кожа темнеет еще сильнее – наверное, Куроко все-таки заметит.
- Врешь, Аомине-кун, - получает Дайки честное, прямолинейное, и весь напрягается.
- Нет, - Дайки отрицательно качает головой. – Сейчас ничего не случилось.
Всё началось в январе/марте/апреле. Июле? Плевать. «Я» хочется оставить на языке, чтобы только себе, и вслушиваться в шуршащее «Аомине-кун», зачастую продолжающееся «мы».
- А когда? – Куроко умеет улыбаться глазами.
Дайки шумно сглатывает, не отводя взгляда от его лица:
- Не знаю.
- Тогда, - как-то задумчиво тянет Куроко, чуть приподняв голову к небу. – С чего?
С мурашек и дрожи, с лихорадки и севшего голоса.
С улыбок и смеха, когда-то потерянных, но тогда вновь найденных.
С желания прикоснуться и ощутить чужое тепло.
С жажды, голода. С оставить «я» на своем языке.
- С кого, - шепотом поправляет Дайки. – Тебя.
И Куроко смотрит глубоко – под кожу, за кости, нервы, мышцы. Смотрит куда-то туда, куда смотреть мало кто может.
- Спасибо, - тихо говорит Куроко, а Дайки слышит, как кровь шуршит по венам – звучно, с эхом.
- Я…
Куроко умолкает, опуская взгляд к ногам.
Просто так вышло, что он сам – Куроко – начался с Дайки, а до него просто будто и не существовал.
- Аомине-кун, мы…
Всё началось в августе/январе/июле. Всё началось и продолжилось тихим «мы», потому что «я» оставалось на языке.