Слишком

Отпущенное им время истекало слишком быстро. Это было первой мыслью, промелькнувшей в голове у Юри, едва он открыл глаза этим утром, всё ещё слабо отличая сон от яви. Отпущенное им время истекало слишком быстро, и он ничего не мог с этим поделать. «Отпущенное им время» было не более, чем фигурой речи, и это было одной из немногих вещей в его жизни, в которых Юри был уверен. Как максимум это было «отпущенное Юри время», а для него это вряд ли было чем-то из ряда вон выходящим. Частью уже давно приевшейся рутины, не более, Юри прекрасно это понимал. Но, каким бы болезненным ни было это понимание, Юри всё ещё не хотел, чтобы всё это заканчивалось. Пожалуйста. Он не сможет жить дальше так, будто бы ничего не произошло. А что, собственно, произошло? Ничего. Ничего, на чем стоило бы застревать так, как застрял Юри. Несколько поцелуев, два-три танца, пара десятков случайных, но оттого не менее драгоценных соприкосновений рук и бесчисленное множество прогулок — под луной, под палящим солнцем, под одним, явно не рассчитанным на двоих зонтом, вдоль городских стен, вдоль берега моря, вдоль королевского леса, в сопровождении охраны, в рыночной толпе, в компании, пожалуй, самого пушистого пуделя королевства; молча, споря, разговаривая обо всем и сразу, делясь секретами, переживаниями и — — Эй, — неожиданно ворвавшийся в поток мыслей голос Пхичита заставил Юри вздрогнуть. — Пора вставать. Его Величество ждёт нас с визитом уже через час. Тебе лучше подготовиться, соня. — Ага, — не дожидаясь, пока Пхичит выйдет, чтобы подозвать прислугу, Юри выкатился из кровати и поплёлся к окну. Вставать не хотелось, идти и в бог знает какой раз уточнять одни и те же условия торгового соглашения не хотелось, смотреть в усталые, раздражённые и страшно-сияющие глаза Их Императорских Величеств не хотелось, не хотелось, не хотелось. Но больше всего Юри не хотелось понимать, — принимать, — что каждая улаженная бюрократическая формальность делает его неизбежный отъезд всё ближе. За окном, как и в самый первый день, шёл дождь.