***
Они заметили друг друга на третьем курсе, во время урока по гербологии. Бокуто — тогда ещё низенькая толстушка, застенчивая с незнакомцами, — полезла драться с его однокурсником, который имел глупость ляпнуть что-то про пуффендуйцев. Бокуто выставили из класса, у Пуффендуя отняли двадцать пять очков, и с тех пор Куроо смотрел на неприметную ему доселе девочку совсем по-другому. Куроо, как и подобает гриффиндорцу, отличился редкостной отвагой (не слабоумием): на следующем общем уроке он подошёл к Бокуто, попросил прощения и предложил дружбу. Бокуто согласилась. И больше они не расставались ещё три года. Куроо вырос из «длинной макаронины», как его по-дружески звала Бокуто, а она сама вытянулась, претерпела целую тысячу метаморфоз, но осталась такой же… классной. Чёрт, они вместе пережили свои четырнадцать — ужасный возраст — встречались целую неделю, дойдя до неловкого поцелуя рядом с Визжащей хижиной (было мокро и мерзко), но всё равно остались друзьями. С Бокуто было так странно — она не знала самых простых маггловских вещей — и так спокойно, словно она его родственная душа. Поэтому он так и заморачивался с подарком. Это же их предпоследнее Рождество! Хотя, можно сказать, и последнее. Куроо искренне верил, что седьмой год в Хогвартсе он проведёт за учебниками, готовясь к ЖАБА. СОВ он сдал лучше всех на курсе, и сейчас ещё помогал готовиться к нему Кенме. Кенма был его соседом, только из семьи волшебников. Сам Куроо был полукровкой, и знал о волшебном мире только со слов матери. Возможно, они с мамой Кенмы были подругами, поэтому отец и переехал в тот район. Так или иначе, Куроо встретил Кенму и узнал о волшебстве, хотя бы косвенно: до конца было неясно, передался ли ему этот дар или нет. — Ты такой зау-у-учка, — протянула Бокуто, облокачиваясь — почти ложась — на стол и поднимая на него скучающий взгляд; впрочем, её было почти не видно за кипой книг. — Мы сидим тут только… час. А ты всё ещё не закончила свой свиток, — цокнул языком Куроо. — Она его, кажется, даже не начала, — вздохнула Акааши, заглядывая Бокуто через плечо. Девушка возмущенно прищурилась: — Акааши! Ты это, вообще, сиди со своими заданиями там. — Если вы не сдадите эссе по маггловедению, Бокуто, у вас будут проблемы. — Ненавижу маггловедение, — фыркнула она, и Куроо аж оторвался от книги, чтобы состроить возмущённую мину. — Ну да, я выбрала его просто потому что. Не сидеть же мне было только с уходом за магическими существами! И хватит на меня глазеть, — Бокуто с силой ударила его по плечу, и Куроо зашипел от боли: — Магглы — это не только телевизоры с ток-шоу и эскалаторы. — Но на вводном занятии говорили только о них! — Вы можете заткнуться? — Кенма восстал из-за груды справочников, подобранных Куроо для СОВ. — Некоторые тут как бы пытаются учиться. Куроо миролюбиво поднял руки. Акааши усмехнулась, едва только Бокуто снова уткнулась лбом в свой свиток. Их предпоследний год. С одной стороны так много, а с другой — так мало. Круглые очки с медной оправой и кожаным ремешком лежали на нижней полке его тумбочки. Бокуто искоса взглянула на него. На её щеке отпечатались скачущие буквы — те жалкие две строчки из эссе. Именно тогда он понял, что хочет поцеловать её. И именно тогда все пошло по… не по плану.***
Выручай-комната была, есть и остаётся самым лучшим местом во всём Хогвартсе, и это не Куроо придумал. После прощального ужина ученики стекались в гостиные своих факультетов, где традиционно продолжалось празднество. К следующему утру все, ещё не отошедшие от ночи, разъезжались по домам — благо, ехать было весь день. И тогда и наступало время той самой комнаты… Куроо оставался на каникулах в Хогвартсе только пару раз. Последний они провели с Бокуто, смотря популярные новогодние фильмы магглов. Техника по умолчанию вырубалась на территории школы, но старый телевизор, который был толще любого ученика (да что там, даже Хагрида!), пронесенный кем-то из старшего поколения, исправно работал, нарушая все законы мироздания. «Было бы неплохо уговорить Бокуто повторить это», — думал Куроо, прикидывая варианты. Он уже обратил тот пергамент в подарочную обёртку и уже спал и видел, как он дарит Бокуто этот свёрток, как она, смазывая с век и щёк блёстки и разнося причёску в пух и прах, натягивает очки, как они смеются, а потом на мгновение смотрят друг на друга, и… И-и-и на этом он уходил в закат. Не Куроо, в смысле, а его мысли. Он даже думать не хотел, что всё окажется не взаимно. К тому же, это ведь Бокуто, она всегда понимала его с полуслова. И он чувствовал, что что-то изменилось между ними — должно было, по крайней мере. По самой крайней мере, он хотел так думать. А тем временем, когда декабрь вступал в свои права, кидая на ноябрьские сугробы ещё больше снега, Куроо понимал, что его влюблённость — не сбой в гормонах, поданный под приправой из чувства безопасности и дурачества. Перед ним словно открылся целый мир, состоящий из подначек, нытья и хитро сощуренных жёлтых глаз. Мир, на первый взгляд, откровенно сомнительный, но ужасно очаровательный. Ему, черт возьми, нравилось, когда Бокуто смеялась так, что едва могла удержать в себе сливочное пиво. Когда она спорила с Акааши насчёт того, кто из них больше съел. Когда, выдумав какой-то слабенький каламбур, она оборачивалась именно к нему. От одной только мысли о том, как сильно он пришил себя к этой девчонке, Куроо хотелось взяться за ножницы. И выбросить их, чтобы никто больше не дотянулся. — Ты такой безнадёжный, — Кенма даже не оторвался от пергамента. Ему в этом плане повезло: Куроо исправно учился, и практически все конспекты и домашние работы отправлялись в ящик Кенмы в конце каждого учебного года. Программа не особо менялась за год, а со своими дополнительными предметами каждый справлялся сам. — Я-то безнадёжный? — фыркнул Куроо. — Ты-то. — Ещё чего. — Чего-то есть, — закатил глаза Кенма. Куроо выразительно на него посмотрел. — Впрочем, вы друг друга стоите. — Ты о Бокуто?.. — Браво, Куро, — Кенма оглянулся в поисках пера. — Только не перегибай палку, хорошо? Услышав это, он насупился. Что ещё под этим имеется в виду? — Я… ты говорил с Акааши? — Насчёт чего? — нет, над ним точно издеваются. Куроо не раз становился свидетелем стычек между гриффиндорцами и слизеринцами, но чтобы его лучший друг?.. — Насчёт, ну, не знаю, следующего семинара по зельям. Кенма покачал головой: — Теперь это так называется? Куроо хотел взвыть. Не то чтобы ему было неловко обсуждать с Кенмой его влюблённость в лучшую подругу. Да даже неважно в кого: у Кенмы и без Бокуто был внушительный словесный компромат на Куроо. «Нет, он определённо говорил с Акааши. Откуда эти «безнадёжность», «не перегибай палку»? Или… или он поговорил с Акааши, а та узнала от Бокуто, что он ей… не нравится? Но я ведь даже не намекал как-то на это… мы даже за руки ни разу не держались…» — Ты слушаешь? — донёсся до него издалека голос Кенмы. — У тебя лицо такое, словно ты уже представил всю свою жизнь, которая пошла наперекосяк. — А разве всё идёт не так?.. — Мерлин, Куро, — вздохнул Кенма, — ничего страшного. Я говорил с Акааши, но мы не обсуждаем ничего такого. Она говорит, что личная жизнь Бокуто касается только её, и, даже если сама Бокуто что-то говорит, она не будет этим делиться. Тем более, если она не поделилась этим с тобой. Кенма специально произнёс всё медленно и чётко, чтобы в начавший отмирать мозг Куроо информация попала без каких-либо искажений. Его друг правда старался. — Я безнадёжен, — Куроо уставился в стенку. — Я тебе говорил, — вздохнул Кенма, возвращаясь к пергаменту.***
С тех пор Куроо пытался уловить хоть что-то от Бокуто, что могло бы указывать на ответную симпатию. Он мог бы спросить прямо — он мог бы — тем более, что всем окружающим было заметно, что, чем ближе оказывались рождественские каникулы, тем более нервным и дёрганным он становился. Кенма, стоит отдать ему должное, не оставлял его в одиночестве, стойко выдерживая длинные монологи о непременно рушащемся будущем. Куроо мог бы спросить прямо. И, скорее всего, если он не сможет сделать это прямо на Рождество, то двадцать шестого числа он спросит в открытую. Но Рождество — это такая проблема… что может быть хуже, чем получить отказ в Рождество? Наверное, только отказ в день рождения. Но до следующего дня рождения Куроо оставался практически год. Наверное, это даже к счастью. Встречаться с Бокуто наедине совсем не получалось. Она постоянно ходила с Акааши или была занята тренировками по квиддичу. Куроо надеялся как-нибудь встретить её после тренировок, но после них она вместе с командой уходила в гостиную Пуффендуя, громко обсуждая проделанную работу. В голову настойчиво стучалась мысль о том, что его избегают. Тем не менее, от своих планов он не отступал. Вечер двадцать пятого декабря был уже распланирован: торжественный ужин с преподавателями в семь вечера, небольшие приготовления в Выручай-комнате… учеников оставалось на каникулы мало. Возможно, он как на правах старшекурсника сможет выбить комнату на пару часов, чтобы… Куроо совершенно не паниковал, когда думал о том, что он собирается делать. Ни капельки. — Как это ты уезжаешь на каникулы? — сердце ухнуло куда-то в пятки. Бокуто заправила прядь волос за ухо, чтобы не лезли. Она облизывала край конверта — можно было обойтись и клейким заклинанием, но маггловский способ ей нравился больше. — Придётся, — вздохнула она, — у родителей были планы поехать на каникулы кататься на сноубордах, но курорт закрыли. И они решили, что встретить Рождество дома, позвав со всей Англии родню, — будет отличной идеей. «Блестящей», — кивнул Куроо. Бокуто надёжно закрепила письма на лапке совы и протянула ей угощение. Сова благодарно ухнула, клюнула её в пальцы и слетела с жёрдочки. — Эй, ты что, — Бокуто ударила его по плечу, — не кисни. Это не последнее наше Рождество! — она широко улыбнулась, щуря глаза. Куроо попытался принять более равнодушный вид: — Я-я просто уже написал отцу, что остаюсь в Хогвартсе. — А Кенма? — Бокуто вприпрыжку спускалась со ступенек. — Акааши вот уезжает. Она говорила, что живёт за городом в небольшом поместье, но я не понимаю, как «поместье» и «небольшое» могут быть совместимы. — Кенма тоже уезжает… — задумчиво протянул Куроо. — Ох, не повезло тебе, — Бокуто поджала губы. — А кто-нибудь с факультета остаётся? Или, может, с курса? — Не знаю, — отмахнулся Куроо, увлечённый другими мыслями. Однако тут же спохватился, — вроде бы Ойкава будет. Бокуто усмехнулась: — Я думала, вы ненавидите друг друга! — Ты что, он же г’хадость моя, — расплылся Куроо в улыбке. — Не парься, Бо, я найду, чем заняться без тебя. — Ах так? — девушка выразительно подняла одну бровь и поплотнее закуталась в мантию. — Ещё как, — Куроо приподнял подбородок. — Меня предали. Я больше тебе не нужна? — Боюсь, что так! — О, жабы! За что! — Бокуто театрально поднесла руку ко лбу и, широко шагая, отошла от Куроо. Меньше, чем за минуту, впрочем, вернулась. — Ладно! Не дуйся, киса, до Рождества ещё неделя, — они подошли к развилке, возле которой всегда расходились. — А там ещё следующий год. — Бо, всё нормально. Иди уже, — он кивнул в сторону коридора, ведущего к кухне и гостиной Пуффендуя. — До встречи. — Ну пока, — Бокуто пожала плечами. Она немного неуверенно на него посмотрела — или показалось? — и круто развернулась, бодро шагая по каменным плитам. Куроо тоже направился в сторону своей гостиной. Ему нужно было время, чтобы обдумать всё. Сейчас над ним взяла вверх его разумная часть — и он был безумно ей благодарен. Не разумная часть, то есть сам Куроо, сейчас копошилась в районе пяток, пытаясь уговорить сердце вернуться на положенное ему место. Говорить с Кенмой сейчас было запрещено. Увидь он его даже в другом конце коридора, наполненного людьми, то без стеснения заорал бы, что Бокуто уезжает домой. Куроо уже останавливался перед окном, думая над тем, насколько дико будет он выглядеть, если откроет его и начнёт кричать в надвигающуюся темень. «Всё пошло крахом. Всё. Всё. Абсолютно всё. Всё плохо», — ныло у Куроо под ложечкой, но разумная половина Куроо старалась делать всё, чтобы никто из окружающих не заметил перемены в его настроении. Он на автомате поздоровался с Ямамото и Танакой, шикнул на младшекурсников, занявших его кресло в углу у камина. Притащил несколько книжек для вида — никого не интересовал вид Куроо, когда он сидел с учебниками. Его старательную подготовку к СОВ в прошлом году гриффиндорцы сочли чем-то вроде аномалии и потому старались держаться от неё подальше. Сейчас это было ему на руку — самое время для обдумывания его плана — и пусть кто-то будет ещё сомневаться в том, что он не гриффиндорец после этого.***
— Нет, — Кенма в шоке поднял на него взгляд. — Нет, Куро. — Куроо да, — Куроо настойчиво кивнул. — Я не спрашивал твоего разрешения. Я просто сказал, что собираюсь сделать. — Нет, — повторил Кенма. — Ни за что. Даже не думай. Брось это. Куроо закатил глаза: — Ну как ты не понимаешь, что это важно! Важно для меня! — Я всё понимаю, Куро, — Кенма вздохнул и даже отложил книгу в сторону. — Я всё прекрасно понимаю. Но это тупость, какую ты ещё не делал. Что скажут в школе? Твои родители? — Я уже сказал, что уезжаю, мол срочно, — отмахнулся он. — А Бокуто думает, что я остаюсь. — Неужели так сложно всё сказать перед отъездом, — Кенма закатил глаза и тяжело, долго вздохнул. Он что-то пробормотал, но Куроо не разобрал, что именно. — Неужели это так сложно. Если ты это сделаешь, я сам подойду к Бокуто и всё расскажу. — Нет, ты этого не сделаешь, — настаивал Куроо. Студенты за соседними столами стали на них поглядывать, и ему пришлось понизить голос: — Кенма, я же тебя знаю. Ты не сможешь поступить со мной так. Кенма приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, потом, видимо передумав, закрыл. И покачал головой: — Когда тебя поймают и отправят на отчисление, я скажу, что ничего не знал. И что вообще с тобой не общаюсь. Куроо с облегчением улыбнулся: — Большего мне и не надо. Остальное оставалось за малым. Самое сложное — продолжать делать вид немного несчастный, но не переигрывать. Занятия в последние дни велись через раз, многие учителя, сами чувствуя приближение каникул, отпускали с уроков раньше и почти всегда без домашней работы. При других обстоятельствах Куроо бы сполна насладился всей этой атмосферой. Бокуто, будто извиняясь за своё грядущее отсутствие, старалась проводить с ним как можно больше времени. Куроо это льстило. Кенма нарочно избегал его, но он не сильно расстраивался. Возможно, так его друг считал, что, не имея возможности выговориться, Куроо расколется перед Бокуто. Кенма был блестящим стратегом, этого было у него не отнять — Ойкава как-то проговорился, что перед матчами советуется с ним насчёт положения игроков и их перемещений во время игры. Так и было, но и Куроо был не промах. День перед запланированной поездкой на вокзал Кингс-Кросс был официальным выходным. Бокуто поймала его прямо перед завтраком: — Что сегодня делаешь? — она была в выходной одежде. Мода мира волшебников отставала от маггловской примерно на десятилетие, но даже в немного аляпатовом свитере с гигантскими, неизвестного происхождения птицами (точно, это был подарок Акааши с прошлого Рождества) Бокуто выглядела мило. Хотя и немного дико, следовало признать. — Совершенно ничего, Бо. А почему ты спрашиваешь? — улыбнулся ей Куроо улыбкой я-тебя-понял. — Потому что хочу пригласить вас прогуляться днём в Хогсмид. Вы будете не против? — Бокуто галантно протянула ему руку. — О, могу ли я? — он положил ладонь на ладонь Бокуто, и они оба рассмеялись. — Отлично! — Бо слегка сжала ему пальцы. — Тогда буду ждать вас на главном входе после завтрака. — Постараюсь без опозданий, — усмехнулся Куроо. Поняв, что он всё ещё держит её за руку, он поспешно отпустил её. Бокуто слегка удивилась, но ничего не сказала. Она широко улыбнулась ему, а потом бегом бросилась от большого зала. Неспешно бредущие на завтрак ученики удивлённо оборачивались ей вслед. Куроо тоже был удивлён. Чтобы Бокуто пропустила завтрак?.. «Что-то здесь не чисто», — подумал он, медленно заходя в зал и внимательно оглядывая его. Людей было совсем мало даже за преподавательским столом. В этот день все предпочитали спать до обеда. И Кенма, с которым Куроо вдруг ощутил невероятную потребность кое-что обсудить, был в их числе. — Кого-то ищешь, Куроо? — столкнуться с Ойкавой с утра было себе дороже. Капитан слизеринской команды по квиддичу придерживался ранних подъемов, полезной еды и прочей гадости, которую Куроо изо всех сил пытался избегать. Как и Бокуто, он собирался строить спортивную карьеру, но в отличие от неё, Ойкава был немного… более пугающим. Впрочем, обычно они с Куроо друг другу нравились. — Кенму, — он кивнул. — Доброе-доброе. — Я его не видел в гостиной, — Ойкава указал на место рядом с собой. — Присядешь? — Ага, — Куроо даже не посмотрел в сторону преподавателей. В последний день перед каникулами на такие мелочи, как сидение не за столом своего факультета, обычно не обращали внимания. Он потянулся за ближайшей пустой тарелкой. Так как было ещё довольно рано, самые вкусные кусочки лежали, ожидая его. Куроо первым делом налил себе приторно сладкий какао, чем заслужил фырк Ойкавы, пьющего исключительно чай (и энергетики, но это были лишь слухи). Далее к нему на тарелку попали яичница с беконом и тосты с маслом. — Можешь уходить из-за моего стола, — Ойкава придвинул к себе свою тарелку с овсянкой и ягодами. — Первое слово дороже второго, — пожал плечами Куроо, довольно улыбаясь. Остальные слизеринцы не были особо удивлены его появлению. С того момента, как Кенма поступил на курс, его лохматую голову то и дело можно было видеть среди чёрно-зелёных мантий. Позже, когда Бокуто подружилась с Акааши, которая была однокурсницей Кенмы, в слизеринскую гамму добавились ещё и жёлтые цвета. Сама Акааши тем временем прибыла на завтрак. Куроо прикидывал, знает ли она о том, что задумала Бокуто. Скорее всего, да, если только Бо не решила действовать по собственному гениальному плану… — Говорят, ты тоже остаёшься на каникулах в школе. Чего так? — Ойкава поборол своё отвращение перед жирной пищей и вновь повернулся к нему. — Так сложилось, — пожал плечами Куроо. Ойкава прищурился: — А Бокуто, нет? Вы вроде в последнее время достаточно близки. — Не ближе, чем мы с тобой, — Куроо демонстративно запихнул в рот прожаренную полоску бекона, — радость моя. — Фу, — Ойкава сморщил нос, снова отодвигаясь. Потом снова придвинулся, — так что? — Нашим отношениям никто не угрожает, — он улыбнулся. — У неё семейные дела, нужно приехать. — Рад это слышать, — Ойкава покачал головой, — что же. Думаю, если метла всё ещё сможет тебя выдержать после таких приёмов пищи, мы найдём тебе применение. — О нет, — уход Куроо из команды по квиддичу был ударом для всех. Ойкава повторял, что у него есть потенциал, но сам Куроо не видел себя в спорте, потому и ушёл в прошлом году, когда ему, судя по слухам, собирались дать место капитана. — О да, — Ойкава растянул губы в своей самой мерзкой улыбке. — Двадцать шестого буду ждать тебя утром на поле. Мне нужно держать форму. Сказав это, он протянул пробегавшему мимо эльфу пустую тарелку и поднялся из-за стола. Когда Ойкава ушёл, Куроо оглянулся в поисках Акааши, но и её след простыл. «Точно. Не Кенма, так Акааши», — Куроо чертыхнулся про себя. Ладно, если ему повезло, эти два умника просто перемыли ему косточки в своём подземелье. Если нет, и Кенма рассказал Акааши об его плане, Акааши рассказала обо всём Бокуто, и Бокуто теперь звала его прогуляться подальше замка, чтобы в случае чего он не бросился в слизеринский подвал… «Мне нельзя ни о чём думать», — решила за него его разумная часть, и Куроо всё также благоразумно её послушался. Гадать, кто кому что сказал, было бессмысленно. Он даже не ходил на тот спецкурс по предсказаниям. А Акааши ходила, и… Не давая себе даже возможности продлить мысль, Куроо залпом выпил какао — и подавился горькой жижей на дне — встал из-за стола и широким шагом направился в гриффиндорскую башню. Бокуто скоро будет ждать его, поэтому нужно было поспешить.***
После того, как они обменялись подарками в Трёх мётлах, было решено засесть в Зонко. Куроо внезапно захотелось купить подушку-пердушку и приделать её к метле Ойкавы, и Бокуто, к своей чести, его в этом только поддержала. Куроо в подарок достались часы на длинной цепочке, которые чем-то напоминали маховик времени. Изделие было искусное, а Куроо в глубине души всё ещё обожал «традиционные» предметы магов — длинные мантии, конусные шляпы, кристаллы, свечи… Бокуто сразу же нацепила очки и отказывалась их снимать. Поэтому он не мог перестать смеяться, когда они шли к Зонко. Бокуто по самый кончик носа была закутана в чёрно-жёлтый шарф, далее — очки, увеличивающие и без того круглые глаза, и волосы торчком. Во время тренировок Бокуто собирала их в маленький высокий хвостик, и со временем пряди так и остались торчать вверх. Словом, выглядела она так, что у Куроо при одном только взгляде на неё начинался приступ смеха. — Что ты подарил Кенме? — в помещении Бокуто всё-таки сняла очки, переместив их на лоб. Вокруг глаз у неё остались лёгкие красные круги. — Сделал предзаказ на новую игру на его консоль. Нашёл ему занятие на все каникулы, — усмехнулся он, гордясь собой. — А что для Акааши? — О-о, — Бокуто хитро прищурилась, напялив на себя другие очки в смешной оправе. За ними одним глазом следил консультант. — Это такая история! В общем, где-то во время Хэллоуина Акааши призналась мне, что у неё дома висят только портреты. А когда я рассказывала ей о тесте с маггловедения, я там запорола вопрос, чем колдографии отличаются от фотографий, она… Дальше Куроо слушал вполуха. Он понемногу усыпил свою настороженность. После половины бокала сливочного пива — вторую половину «незаметно» выпила Бо — и самого подарка, после холода и высоченных сугробов снаружи теперь, в тепле, он совсем расслабился. Бокуто вытащила его на денёк, чтобы прогуляться. Вечером будет торжественный ужин, после него — продолжение банкета в гриффиндорской башне. А завтра… — Куроо, их тут десять видов штук. Есть даже с запахом, — Бокуто хихикнула. — Чего? — Подарочек для Ойкавы. Ты не заболел? — она потянулась к его лбу. По росту он обогнал её совсем немного, так что Бокуто едва ли не врезала ему ладонью по голове. — Э-эй, не порть причёску! — Куроо попытался отмахнуться, но Бокуто выбросила вперёд вторую руку, блокируя его. Полка с подушками-пердушками, стоявшая между ними, пошатнулась. Магазин наполнили чудесные звуки и запахи. Они одновременно оглянулись на консультанта. Консультант стремительно нёсся на них. — Бежим! — Бокуто схватила его за шарф, другой рукой натягивая обратно очки. Куроо не оставалось ничего, кроме как броситься следом за ней или быть удушенным шарфом и окружающими ароматами. Они вылетели на улицу в распахнутых пальто. Люди из магазина бросились следом за ними, толпа, которая в этот день была особенно плотной, испуганно расступалась. Куроо перехватил руку Бо, боясь быть задушенным, и теперь они бежали практически на равных, иногда перетягивая друг друга в разные стороны. Бокуто заливисто смеялась, и сам он не сразу понял, что смеётся вместе с ней. Наконец, они выбежали на пустую поляну, которая находилась между жилыми домами Хогсмида и Запретным лесом. Оба без сил рухнули в ближайший сугроб — вряд ли их кто-то ещё преследовал. Куроо, не в силах перестать улыбаться и сжимать ладонь Бокуто, подумал, что их никто не преследовал уже несколько кварталов. А может, за ними никто и не гнался вовсе. — Мерлиновы панталоны, — просипела Бокуто, задыхаясь от бега, — что это было? — Ты, — прохрипел Куроо, отплёвываясь от снега, — чуть не повалила полку с подушками-пердушками. — Я? Это был ты! — Пфф, — чёлка липла к лбу, закрывая ему глаза, — это ты её двинула! — Потому что ты дёрнул меня за руку! — Бокуто села, и он тоже сел. «Надо же, — вдруг подумал Куроо, — очки работают. Чистые, всё через них видно…» — Потому что ты ударила меня! — тем не менее парировал он. — Я? Да что ты говоришь! — Бокуто ткнула ему пальцем в грудь. — А кто, я? — удивился Куроо, уже легко задевая кулаком её плечо. — Ты нарываешься! — она потянула его за ворот пальто, и Куроо в свою очередь схватился за жёлто-чёрный шарф. — Не начинай того, чего не сможешь закончить! — захохотал он, с лёгкостью давая себя увлечь в потасовку. Бокуто взъерошила ему волосы, а он, одной рукой держась за шарф, другой пытался её щекотать. Было непонятно, снова ли начался снегопад или это из-за них в воздух взлетали целые сугробы. Когда Бокуто победно уселась на нём, бессовестно показывая своё превосходство, они уже были все мокрые. Но холодно не было. Даже напротив — Куроо было очень, очень и очень жарко. — Ха! — Бо склонилась над ним, демонстрируя свою полную и абсолютную победу. Очки в процессе битвы сползли на шею, шарф развязался, волосы намокли и теперь тяжёлыми прядями спустились вниз. — Ха, — передразнил Куроо, показывая ей язык. Бокуто упёрлась руками ему в грудь, хотя он даже при всём желании не посмел бы двинуться. — Я победила. Признаёшь это? — она небрежно убрала чёлку с его глаз. Куроо хитро сощурился. После бега и этой кучи малы они оба были все красные, усталые. Возможно, это кровь просто не доходила до мозга, но сейчас Куроо совершенно не беспокоился о том, что он собирался сделать. — Конечно. Но у меня есть условие. Бокуто наклонилась поближе, когда он сделал знак рукой. — Поцелуй проигравшему? И улыбнулся настолько невинно, насколько вообще мог. Бо, кажется, из румяной сделалась пунцовой. Куроо было прекрасно видно, как на фоне стального декабрьского неба горят её уши. Она открыла, а потом закрыла рот, не решаясь что-либо ответить. А затем резко наклонилась к нему, совсем-совсем вплотную. — Без омелы — не по правилам! — прошептала она ему в ухо, и тут на его голову приземлился настоящий сугроб. Смех Бокуто доносился откуда-то издалека, и за этим слоем снега, надеялся Куроо, ей было не слышно, как он застонал. Дальнейший вечер Куроо помнил плохо. Он определённо как-то оказался на торжественном ужине, где съел наверняка больше, чем следовало. Далее его с толпой галдящих гриффиндорцев унесло в гостиную факультета, где он выпил тоже намного больше, чем следовало. Ему вроде даже не было грустно. «Ты безнадёжен», — почему-то у его разумной половины всегда был голос Кенмы. «Я не сделал ничего такого», — отвечала другая половина Куроо. «Продолжай себя убеждать в этом», — на этом моменте, который так удачно совпал с тем, что кто-то из седьмого курса плеснул ему в стаканчик огневиски, разумная половина Куроо замолчала.***
Утро выдалось малоприятным. Абсолютным его плюсом стало то, что из-за раскалывающейся головы и даже лёгкой тошноты у Куроо не осталось никаких сил на то, чтобы как-то анализировать вчерашнее с Бокуто. За это Куроо выпил бы ещё, но от одной только мысли о том, чтобы взять в рот что-то помимо воды, его начинало мутить. Он проснулся даже раньше, чем те, кому следовало собираться на Хогвартс-экспресс. Куроо тихо оделся, стараясь не разбудить никого из соседей по комнате, и так же тихо вышел. В гостиной валялось около дюжины храпящих старшеклассников — там он мог спокойно идти хоть по головам, даже не беспокоясь о том, что сможет кого-то потревожить. Куроо не был бы Куроо, если бы предварительно не наложил на себя чары, из-за которых людям просто не хотелось на него смотреть. Правда, сам Куроо об этом позабыл, и едва не поседел от страха, когда на противоположном конце коридора прошёл профессор трансфигурации, одетый только в свою длинную седую бороду и тапочки с вышитыми на них звёздами. К тому моменту, как он выбрался из замка — не испугавшись в темноте нескольких спящих привидений, конечно же, — уже начинало светать. Куроо, зевая на ходу, затрусил по дороге, по которой в начале и конце года их возили кареты, никем не запряженные. Поезд уже стоял на путях. О безопасности никто не беспокоился — случаев того, чтобы кто-то врывался в вагон раньше положенного на без малого четыре часа, ещё не было. Куроо довольно улыбнулся, доставая волшебную палочку и шепча замку «Алохомора»: он обожал быть первооткрывателем. Внутри Куроо уверенно пробрался к купе, в котором они с Кенмой ездили вместе с его второго курса. Он забрался в отделение для багажа под сидением, на котором всегда сидел он, и наложил на себя простенькие скрывающие чары. Теперь у него оставалась ещё пара часов для сна.***
Куроо проснулся из-за вспышки. Долгие несколько секунд он пытался проморгаться, надеясь на то, что он не ослеп до конца жизни, и в это время перед ним появилось лицо. Акааши, конечно же. — Так вот, почему Бокуто говорила о колдографиях и фотографиях, — простонал Куроо, выкатываясь из-под сидения. Напротив него сидел Кенма в повседневной, маггловской одежде. Куроо, щурясь от яркого освещения купе, улыбнулся, про себя отмечая, что поезд уже движется. — Не верю, что ты всё-таки это сделал, — Кенма разочарованно покачал головой. — Я тебя предупреждал, — он пожал плечами, садясь на сидение рядом с Акааши. Та не выпускала из рук простенький фотоаппарат — более, чем очевидно, подарок Бокуто. — Так сколько времени? — Четыре часа дня, — ответила Акааши. За окном уже начало темнеть. Куроо наклонился к своему отражению в стекле, безуспешно пытаясь пригладить волосы и расправить одежду. — До прибытия осталось три часа. — Спасибо, — поблагодарил её Куроо. Акааши с напускной незаинтересованностью наблюдала за ним. — И что вы собираетесь делать? — Он уже всё сделал, — закатил глаза Кенма, демонстративно разворачивая старый номер Пророка так, чтобы тот полностью закрывал его лицо и большую часть тела. Сверху торчала только макушка. — Ошибаешься, — Куроо оставил свои попытки привести себя в порядок. — Я только начал! Кенма никогда не читал Куроо лекций, и начинать не собирался, уповая на его разумную часть. И за это он был ему благодарен. Нельзя было терять ни минуты. Согласно его плану, сейчас ему следовало узнать, где находятся Акааши с Бокуто, дождаться, пока кто-то из них — желательно, чтобы Акааши, а то признаваться в чувствах посреди коридора, в который в любой момент кто угодно может просунуть голову, было не очень, — так вот, пока кто-то из них выйдет, а там уж действовать по ситуации. Обычно девочки занимали соседнее с ними купе, время от времени заглядывая в их. И всё бы ничего, но тут в его сознание прокралась маленькая деталь. — А… — Куроо недоумённо посмотрел на Акааши. — Акааши, что ты здесь делаешь? Ты разве не должна быть?.. ну, с Бокуто? Акааши расправила плечи и повернулась к нему. «О, нет», — подумал Куроо. — Произошло недоразумение. Я… не совсем поняла то, что вчера случилось, Бокуто была… ну, довольно эмоциональна, — Акааши отложила дорогой подарок и сцепила руки в замок. — И я посоветовала ей не торопиться. Дождаться утра, чтобы поговорить с вами. Она не хотела, но в то же время… — Я знаю Бокуто, — кивнул Куроо, не смея даже дышать глубоко. — Да. И, — Акааши внимательно на него посмотрела. От этого взгляда ему стало немного неуютно. Возможно, Бокуто и строила из себя защитницу Акааши, но та и сама прекрасно умела справляться с гипотетическими противниками. Особенно, если, на её взгляд, они могли угрожать Бокуто. — И она искала вас всё утро. В последний раз я видела её в башне Гриффиндора. Именно в этот момент поезд встал. Свет замигал, а потом и вовсе погас. Их всех шатнуло сперва в одну, а затем в другую сторону. — И ты не сказала ей поспешить на поезд? — прокричал Куроо сквозь гул. — В таком состоянии Бокуто хуже, чем вы! — Акааши схватилась за подлокотник. — И ты не знаешь, где она сейчас? — Нет, — скрежет железа наконец-то затих, — я ждала её в нашем купе, но она не пришла. Поэтому я здесь. Куроо взвыл. Какие же они оба катастрофы! — Ребята, — по вагону пронёсся голос, усиленный в несколько раз заклинанием, — техническая остановка! Пути занесло снегом, рабочие постараются уложиться в час… пожалуйста, оставайтесь в своих купе! — А почему света нет?.. — Акааши выпустила из палочки несколько тёплых огоньков, и в купе сразу же стало намного уютнее. Кенма только вздохнул и отложил газету. — Нужно было предвидеть это, Куро. С вами вечно всё идёт наперекосяк, даже если вы не вместе. Куроо не нашёл, чем бы можно было на это ответить. Несмотря на просьбу сопровождающего, по коридору уже толпился не один десяток любопытных учеников. На памяти Куроо поезд ещё ни разу не останавливался. Сквозь полупрозрачное стекло двери хорошо виднелись разноцветные огоньки, летающие под самым потолком. За окном валил снегопад. Бокуто осталась в замке ради него. А он ради неё пробрался в поезд. Катастрофы. Друг друга они точно стоят. — И… что будем делать? — Акааши повесила на шею фотоаппарат — во время первого толчка техника чуть было не грохнулась на пол. — Я… я схожу проветриться, — нервно сглотнув, Куроо поднялся на ноги. Кенма с подозрением посмотрел на него. Однако решив, что Куроо, пусть он и идиот — действительно редкостный, — не решится сейчас же выпрыгивать в окно или бросаться искать себе метлу, лениво отвёл взгляд. Куроо не оставалось ничего, кроме как принять поражение обстоятельствам. Похоже, это всё было очень-очень глупой затеей с самого начала. Куроо вышел из купе. В полумраке и при толкучке его никто не замечал, а может, это были остаточные чары, которые он на себя наложил. В любом случае Куроо и не хотел никого видеть. И уж тем более не хотел ни с кем разговаривать. «Я ещё над этим посмеюсь», — попытался он сам себя подбодрить. Из магических радиоприёмников доносились рождественские песни, от которых ему стало только хуже. В одном из купе, куда Куроо хотел было завалиться в одиночестве, обнаружилась целующаяся парочка. Куроо резко захлопнул двери и быстро зашагал в другую сторону вагона, надеясь, что его не успели рассмотреть. «Тоже мне, нашли момент», — подумал он, протискиваясь сквозь чьи-то локти, колени и другие части тела, увешанные блестящей шуршащей мишурой. Куроо ввалился в соседнее со своим купе — там, слава Мерлину, никого не оказалось. Сидеть с Акааши и Кенмой, через призму осуждения которых чувствовалось явное сочувствие, не было никакого желания. Куроо захлопнул дверь, а потом наложил сверху чары, чтобы его точно никто не достал, и рухнул на сидение лицом вниз. Крайне негигиенично и даже опасно для жизни, но сейчас Куроо было настолько плевать, что… «Зачем она пыталась меня найти?» — вдруг спросил он себя. И сел. Акааши сказала… Акааши сказала, что она хотела поговорить с ним вечером. И утром. Ей было настолько сильно нужно было с ним поговорить, что она пропустила поезд? Какого… Сверху внезапно раздался удар. Тяжёлый «БУМ», от которого Куроо подлетел с сидения, кажется, на целый метр и сделался платиновым блондином заодно. «Наверное, это просто… те, кто чистят… снег?» — подумал он. А потом, следом, его так некстати проснувшаяся разумная часть прошептала: «Мы всё ещё в части магического мира. Рабочие перед поездом, с палочками». Тем временем сверху донеслись царапающие звуки. В окне Куроо увидел, как вниз полетел огромный пласт снега. Шум так же внезапно утих, остался только едва уловимый скрип. Куроо боялся пошевелиться. Когда он всё же предпринял попытку дотянуться до двери, чтобы прошептать отворяющие чары, купе сотряслось от трёх громких ударов, таких же сильных, как и первый. Он не успел закатиться под сидение — так и остался сидеть, прижавшись к окну. Сверху открылась какая-то крышка, в салон сразу же налетели хлопья снега. На стол, стоящий между сидениями, свалилась какая-то длинная палка, а следом за ней — бормочущая что-то огромная куча тряпья. Куроо не верил своим глазам. Может, он всё-таки ослеп после той вспышки? — Бо? — он кое-как вылез из-за стола. — Куроо?! — Бокуто от неожиданности вскрикнула и поскользнулась. Она замахала руками, пытаясь схватиться за что-нибудь, но столы были не предназначены для того, чтобы на них стояли — и никаких креплений выше не было, только сложенные верхние полки. — Какого чёрта?! — заорал Куроо, кидаясь ей на помощь и вместе с этим спотыкаясь об метлу. Они оба упали на пол, непонятно как вообще поместившись. Куроо уже перестал понимать, где была чья нога или рука — Бокуто представляла из себя донельзя толстый, обледенелый шар с окулярами очков для полётов где-то на лбу. Или затылке. В темноте было не разобрать. — Как ты вообще?.. — Куроо подтянулся, схватившись за стол, и кое-как поднялся на ноги, а затем помог встать Бокуто. Картина всё ещё не укладывалась в голове. — Прилетела! — гордо выпятила она подбородок. — Я не это… всё равно… о боже… — он потянул за рукава одного из свитеров Бо, помогая ей его снять. Под ним обнаружился ещё один, а затем ещё, ещё и ещё. В общей сумме на Бокуто обнаружилось четыре свитера, две пары штанов, три пары носков, две майки и перчатки с варежками. Куроо без всяких слов протянул ей своё сухое, тёплое пальто, ибо сидеть в одной майке с лосинами было всё же прохладно. Бокуто стянула очки на шею, волосы, прилизанные ветром, стояли торчком. Из полупрозрачной двери проникали проблески цветных огоньков. Они молчали. Чтобы чем-то себя занять, Куроо палочкой сушил и складывал в стопочку на столе одежду Бокуто. Влетевший вместе с ней снег уже растаял, остались только лужи на полу. Молчание. — Бо, ты… — Куроо! Оба опустили глаза. Было в этом что-то невыносимое. «Мы оба», — вздохнул Куроо, собираясь с силами для нового выпада. — Почему ты осталась в замке? — спросил он, видя, что Бокуто прикусила губу, не решаясь начать первой. — А почему ты пробрался в поезд? — сказала она будто бы с обвинением. — Ради этого я не летел пять часов от Хогвартса по снегопаду. И темноте. На метле. — Пфф, — Бокуто запахнулась в его пальто, утыкаясь носом в ворот. Ему показалось, или она покраснела?.. Она закинула ноги на его сидение: — Почему ты тогда это спросил? — Что «это»? — играть в дурачка сейчас было глупо, но именно так себя Куроо и чувствовал. — «Это»! — Бокуто почти что злобно блеснула глазами, и Куроо всё же стало немного стыдно. Помедлив, он всё же попытался ответить: — Я… э-э… это, ну… — даже если случалось так, что Куроо приходил на урок абсолютно неподготовленным, а его спрашивали, он отвечал и того лучше. Бокуто внимательно на него смотрела. — Я не думал, что ты всё так… воспримешь… — промямлил он наконец. Катастрофа. Это было совсем не то, что он планировал сказать. Прямо противоположное тому, что ему следовало сказать. — Оу… — Бокуто растерянно опустила взгляд. «Чёрт». «Чёрт». Куроо врал лучше, когда он был ещё в яслях. Это была самая неприкрытая ложь в его жизни — иначе зачем он пробрался в поезд и устроил всё это?.., но здесь всё было по-другому. Это была Бокуто. Бокуто, с которой они привыкли ничего не скрывать друг от друга. Тем более за такой хлипкой ложью. — Ясно, — Бокуто резко поднялась и подошла к двери. Куроо испугался, что она уйдёт, и, сам не понимая, что он творит, потянулся за ручкой. Они столкнулись сперва руками, а затем лбами. Обменялись возмущёнными взглядами. — Что ты делаешь? Пусти меня! — Бокуто попыталась дёрнуть за ручку, но она не поддавалась из-за наложенных раннее чар. — Я-а э-ээ, кхм, — невнятно пробормотал Куроо. Он понимал, что если не сделает хоть что-нибудь, то, возможно, ему больше никогда не представится шанса. Что, возможно, так он потеряет её. — Ну что ещё? — воскликнула Бокуто, и в её голосе зазвенели слёзы. — Я мчалась сюда столько часов, я замёрзла, я-я устала, Куроо! Ну хватит уже! Она с остервенением вытерла слёзы, а затем снова попыталась открыть дверь. Куроо больше не мешал ей. Дверь не поддавалась, и Бокуто начала её пинать. Всё это было… так глупо и так грустно. И всё из-за него. — Бо, — Куроо робко дотронулся до её плеча, но Бокуто резко сбросила его руку. — Бокуто, — настойчивее повторил он, уже держа её крепче. Бокуто остановилась, но к нему не повернулась. — Прости меня, — сказал Куроо. Говорить со спиной было почему-то легче. — Я… такой дурак. Безнадёжный дурак, — он вздохнул. — И я сказал это тогда… я просто подумал, что это был хороший момент. Бокуто, немного подумав над его словами, оглянулась на него: — Момент для чего?.. Куроо прикусил щёку изнутри. Никто никогда не готовил его к такому. Это было хуже любого теста, потому что здесь не было правильного ответа. И он не мог заговорить никому зубы. Была только Бокуто, смотрящая на него через плечо каким-то непонятным взглядом. — Момент, — он медленно, робко потянулся к её лицу. Одна прядь выбилась из идеально завихрённой причёски, и Куроо заправил её за ухо. — Момент, чтобы сказать тебе, что ты мне нравишься. Нравишься в том смысле… — он почесал затылок, не зная, куда ему смотреть. — Ну, в котором пары обычно держатся за руку, ходят вместе и всё такое… Бокуто молча смотрела на него. — А-а потом ты сказала что-то про омелу, и-и я запаниковал. Но отступать было поздно, и мне пришлось пробраться в поезд. А тебя здесь не оказалось. Я не знал, что делать, как вдруг… ты. — Как снег на голову, — тихо проговорила Бокуто. — Как снег на голову, — кивнул Куроо. Бокуто повернулась к нему лицом, оставив дверь в покое. В купе было тихо — только дальний шум весёлых голосов — и практически темно. Разноцветные огоньки будто слабели, гасли один за другим. Куроо поднял свою волшебную палочку вверх, чтобы зажечь новые. Над ними висел небольшой букет из тёмно-зелёных острых листьев, перевязанных красной лентой и припорошенных снегом. От неожиданности вместо больших белых фонариков из палочки Куроо вырвался сноп искр. — Омела, — прошептала Бокуто. Куроо уставился на неё, внезапно оказавшуюся так близко. Искры медленно падали на пол и сидения, отскакивая от поверхности с лёгким перезвоном. — Омела, — Куроо нервно сглотнул. «Дурак». «Безнадёжный дурак». Он всё так же нервно усмехнулся: — Я-я… всё ещё считаюсь проигравшим? И прежде, чем Куроо успел договорить, Бокуто притянула его к себе за ворот свитера и поцеловала. Куроо застыл, как вкопанный. Он испугался — он трясся от ужаса с того момента, как Бокуто вломилась в поезд, — а теперь ещё был совершенно сбит с толку, потому что… что? Это правда происходит? Это он сейчас держит её за плечи и… целует? Такое вообще было возможно? Происходящее казалось настолько нереальным, что Куроо осмелел настолько, чтобы немного перехватить инициативу. В конце концов, если бы он не заварил всю эту кашу, ничего бы и не случилось. «Или случилось бы, но с куда меньшим количеством потраченных нервов», — вмешалась его разумная сторона. Но об этом Куроо подумает потом. До прибытия на вокзал Кингс-Кросс у него есть ещё целых три часа, а с выяснением отношений с администрацией школы можно потерпеть и до утра. Куроо не хотел думать ни о чём, кроме Бокуто, сидящей сейчас напротив него и рассказывающей о своей гонке с поездом. Свет дали, состав тронулся, и запирающие чары они не снимали до самой остановки, даже когда за мутным стеклом промелькнули силуэты Кенмы и Акааши. Бокуто крепко сжала на прощание ему руку, что-то ухнула ему в ухо и побежала к родным с одной метлой наперевес. Куроо обернулся на взгляд Кенмы. Счастливо улыбаясь, он подхватил часть багажа и зашагал к его родителям. — Оба идиоты, — вздохнул Кенма. — И при том безнадёжные, — кивнула Акааши. На этом они коротко попрощались и разошлись, с ужасом представляя, каким выдастся Рождество в следующем году.