Странный

«Кажется, я перестарался», — единственная мысль билась в сознании Энви, пока он, бесшумно ныряя из одного переулка в другой, волок окровавленное тело Эдварда к ближайшему более-менее надежному укрытию. Заброшенная фабрика — чем не надежно? Сюда не ступала нога человека уже много лет, а проржавевшие насквозь конструкции и приборы казались хрупкими, как застывший в пространстве пепел. Никто не преследует? Вот и отлично. Забравшись по выступающим кускам арматуры на верхний этаж, гомункул облегченно выдохнул и небрежно швырнул никак не реагирующего Элрика на грязный бетонный пол. Крошечное пространство под самой крышей, где они находились, представляло собой квадратную площадку, раньше, видимо, предназначавшуюся для контроля за какой-то техникой: в самом углу возвышалась покрытая белесым слоем пыли массивная черная установка с множеством лампочек, кнопок и рычагов. Одна часть стены полностью представляла собой окно, теперь разбитое, из-за которого на пол накидало легкого снега. Потянувшись и хрустнув суставами, Энви повернулся, обратив наконец внимание на Элрика, сломанной куклой валяющегося на полу. Несмотря на то, что парень лежал на животе, уткнувшись лицом в пол, сплошь усыпанный снегом и мелкими осколками стекла, нетрудно было заметить всю тяжесть его ран: золотые волосы наполовину пропитались кровью, белая опушка плаща была сплошь алой, а через саму ткань, грязную и рваную, то тут, то там проступали ошметки неровно вспоротой кожи. Задумавшись о чем-то своем, Энви, не утруждая себя лишними движениями, ногой слегка пихнул Эда под ребра, а потом резким движением перевернул его на спину. Повреждения Элрика действительно выглядели жутко: рваные раны, все еще медленно затекающие когда-то огненно-алой, но теперь уже мутно-бурой кровью; ребра, от нескольких особо сильных ударов буквально вдавленные внутрь тела и, судя по виднеющимся через рваную одежду подкожным кровоподтекам, пробившие легкие в нескольких местах; но больше всего пугало левое бедро, из которого был зверски вырван кусок мышцы. Парень был еще жив... пока что. Он мучительно захрипел, дернувшись, изо рта у него потянулась тоненькая струйка крови. Энви разочарованно скривился и отвернулся, уже приготовившись несколько часов подряд выслушивать стоны покалеченного алхимика, но не успел он сделать и шагу, как неожиданно все стихло. Гомункул удивленно обернулся... чтобы услышать последний выдох Элрика и увидеть, как по его лицу, до этого перекошенному от боли, начало растекаться холодное умиротворение. Внезапно наступившая тишина почему-то... беспокоила? «Нет, я определенно перестарался...» — это было все, о чем подумал гомункул, разворачиваясь и присаживаясь на корточки рядом с притихшим Элриком. Парень был мертв — теперь в этом не возникало сомнений. Энви видел бесчисленное множество смертей, но сейчас ему почему-то было крайне любопытно, почти по-детски: он пристально разглядывал бездыханное тело алхимика, изуродованное и по-своему прекрасное одновременно. Да... бледный, окровавленный, искалеченный Элрик с безмятежно-отсутствующим выражением лица нравился гомункулу определенно больше, чем мелкий паразит, вечно надрывающийся во всю глотку о спасении всего мира и в нем живущих. Эдвард с угасшей навсегда искрой жизни вызывал у Энви непреодолимый интерес, и гомункул, поднявшись, взял его за волосы и оттащил к стене, придавая ему сидячее положение; какое-то время Эд выглядел почти живым, почти... но тут тело безвольно и нелепо съехало на бок, оставляя на серой стене кровавые разводы. Гомункул только фыркнул, нахмурившись, и, схватив Эда за ногу, дернул его на себя, оттаскивая от стенки; ударившись о пол, голова Элрика неприятно хрустнула. Темноволосый парень отволок нелепо неподвижное тело к окну, неожиданно приподнимая его и почти нежно укладывая на россыпь осколков. Почему-то у Энви вовсе не возникало никаких привычных мыслей о том, как же будут страдать привязанные к Эдварду люди, когда узнают о его смерти или еще лучше — увидят это тело, изуродованное страшными ранами. Даже наоборот, ничего подобного он никогда не испытывал раньше: его сознанием завладело извращенное эстетическое удовольствие, и ему почему-то хотелось, чтобы такого Эдварда, прелестного, тихого и мертвого, знал только он. В помещении поднялся свистящий ветер, который слегка растрепал тяжелые окровавленные волосы Эдварда, и Энви, внимательно следя за малейшими изменениями во внешности алхимика, вытянулся рядом с телом блондина во весь рост и устроил голову у него на груди. Пальцы гомункула заскользили по ледяному лицу Элрика, смазывая следы крови на щеках. Странно, что, хоть Энви нещадно избивал парня, лицо с удивительно тонкими, еще в чем-то детскими чертами оказалось почти нетронутым — только бровь была рассечена, а на скуле небрежным росчерком проступал неаккуратный порез с неровными краями. Темноволосый юноша невольно залюбовался алхимиком и хихикнул, привставая и приподнимая тело Эдварда за плечи. — Ты теперь странный, будто и не чиби-сан вовсе, — почти радостно усмехнулся гомункул, вертя безвольное тело туда-сюда, рассматривая его со всех сторон. — Но так тебе лучше, веришь? Я сделал тебя лучше! Отблагодаришь меня? — Энви рассмеялся на грани истерики и сжал тело Элрика в объятиях, как плюшевую игрушку, потираясь щекой о холодную кожу его лица. Смех гомункула звонким эхом разлетался под крышей фабрики. — Вот ведь правда странный... почему ты молчишь, нэ? — спросил Энви у трупа так настойчиво, будто был уверен, что ему и правда могут ответить, и разжал объятия, небрежно роняя тело на пол; тут же, впрочем, гомункул снова на него улегся, пачкая кончики темных волос в крови Элрика. — Раньше ты так любил орать, это раздражало... молчание тебя украшает, — промурлыкал он, будто невзначай целуя скулу алхимика и снова посмеиваясь, руками сжимая плечи мертвого юноши. Лицо Энви исказила безумно-радостная улыбка, а в голосе звучало своеобразное торжество. — Так что, отблагодаришь ведь, нэ? А знаешь, чего я хочу? Хочу, чтобы ты всегда оставался таким... Почему я раньше не подумал, каким ты станешь замечательным, стоит только тебя прикончить? — вкрадчиво спросил он и тут же резко наклонился, закрывая глаза и припадая губами к ледяным губам мертвого Элрика. Целовать несопротивляющегося юношу казалось немного странно — гомункул привык, что ему противились как могли, что бы он ни делал, а влажный от крови холодный рот мертвеца добавлял необычных ощущений, и вскоре Энви снова расхохотался через этот односторонний поцелуй, отрываясь наконец от Эдварда и усаживаясь на его живот. Причина веселья темноволосого не была понятна даже ему самому; тем не менее, ни разу за свою немалую жизнь он не ощущал ничего подобного. Энви довольно посмотрел на лицо Эда: сухие посиневшие губы были чуть приоткрыты и слегка блестели от слюны гомункула, перемешанной с собственной кровью Элрика. — Тут холодно, — ожесточенно и в то же время ласково прошептал Энви, глубоко царапая ногтем задеревеневшую щеку юноши. — А значит, ты еще долго будешь красивым... останешься пока со мной? Не волнуйся, я верну тебя твоим друзьям, как только ты начнешь портиться, чиби-сан... — и, нервно усмехнувшись, он снова наклонился к жестким губам Элрика, запечатлев на них еще один безумный поцелуй.