Хорошие девочки губят плохих парней

Всё остальное время до моего дома мы идём молча. Я думаю о резких переменах настроения Марка. Сначала он грустит, рассказывая о семье, показывает свой ужасный нрав, потом смеется надо мной, а затем и вовсе совершает тот же приём, что и вчера. Без проса прижимает меня к себе, смотрит своими большими тёмными глазами, будто пытаясь загипнотизировать. Зачем всё это? Возможно, он привык так общаться с девушками. Но для меня всё это странно. Иногда я мечтаю обладать такой способностью, как читать мысли. Сейчас именно такой случай. — У вас уютно, – голос Яновского заставляет меня вернуться в реальность, когда мы, уже сняв обувь, проходим в гостиную. — Заслуга мамы, – отвечаю я, садясь на диван. Парень следует моему примеру, присаживаясь рядом. — У тебя хорошие отношения с ней? – русоволосый откидывается на спинку мягкой мебели. — Скорей да, чем нет, – ненавижу говорить загадками, но почему-то делаю это прямо сейчас. — Мы редко ссоримся, но это только потому что в общем мало контактируем друг с другом. С годами эта дистанция непонимания между нами становится всё больше. Откровенничать, делиться секретами – это не про нас с мамой. — И почему же? — Возможно, потому что у меня такой характер. Слишком скрытный, да и у неё тоже. — А мне кажется, что ты не скрытная. Ты открыта для общения, разве не так? — Не думаю. Обычно мне сложно сходиться с людьми. — В этом я тебя понимаю. Мне бы правда хотелось уметь читать мысли. Так бы я узнала, о чём думает этот парень, сидя с серьезным лицом рядом со мной в абсолютном молчании. Но всё, что мне остаётся – это молчать в ответ, смотреть на тонкий слой пыли на телевизорной тумбе и думать о том, что не мешало бы устроить уборку. — Покажешь мне свою комнату? – голос Марка вновь разрушает тишину. Я одобрительно киваю, и мы направляемся в спальню. Яновский ходит по моей комнате взад-вперёд, рассматривая абсолютно всё, что в ней находится. Похоже, ему действительно интересно разглядывать мою ни чем не примечательную спальню. Темные обои, односпальная кровать, маленький персиковый коврик под ногами, небольшой гардеробный шкаф, полки с книгами, которых мне всегда катастрофически мало и заваленный всякой ерундой письменный стол. — Ты играешь? – спрашивает русоволосый, указывая на гитару, скромно устроившуюся в углу. — Да, немного. Любовь к гитаре у меня от дедушки. Он научил меня и передал свой инструмент, с котором не расставался при жизни. — Сыграешь? — Обычно я играю только для себя. — Ну пожалуйста. — Ладно. Что именно сыграть? – я беру гитару и сажусь на кровать. — Что тебе по душе, – отвечает кареглазый, садясь на пол напротив меня. Настраиваю гитару. Беру нужный аккорд. И вот, когда мои пальцы готовы воплотить в жизнь звуки, радующие слух, я снова ощущая на себе этот прекрасный момент, накрывающий меня с головой. Обожаю его больше всего на свете. Даже процесс игры на гитаре не может сравниться с тем волшебным предвкушением перед тем, когда раздастся первый звук, пальцы сделают первые движение на струнах. Я играю «halleluja». Вечная Классика. Узнаваемая с первых нот мелодия, подходящая каждому, в независимости от вкусов и возраста. Песня для всех. Губы жаждят издать звук, запеть, вкладывая в пение душу. Но я сдерживаюсь. Последний раз я пела дедушке. Три года назад. Больше никто не слышал, как я пою. Для меня это слишком личное. Для кого-то раздеться – значит обнажиться перед кем-то, а для меня – запеть. Ловлю на себе глаза Марка, которые, то ли от отражения лампы, то ли от восхищения блестят. Он улыбается. На левой щеке ямочка, в которую так и хочется тыкнуть пальцем. — Ты отлично играешь, – говорит Яновский, как только я заканчиваю. Продолжаю держать в руках гитару и смотреть на него. — Я всё ждал, когда ты запоёшь. — Я не... – хочу соврать, но парень меня перебивает. — Только не говори, что не поешь. Я же знаю, что это неправда. Уверен, у тебя чудесный голос. Я смущенно улыбаюсь и кладу гитару на кровать, удобно расположившись в позе полулотоса. — Как-нибудь ты мне споёшь. — Не захочу, и не спою. — Не споёшь ты, спою я. А у меня ужасный слух, поверь мне, – мы смеёмся. Смотрю на парня сверху вниз. Его глаза бегают по стене, позади меня. Он рассматривает фотографии, висящие над кроватью. Фото с семьей. Много детских фото, которые особенно приходятся мне по душе. На них все счастливы. Нужные люди ещё рядом. Моя жизнь беззаботна. Меня окружает любовь и забота. Всё это на этих фотографиях, сделанных почти десять лет назад. Но не в моей сегодняшней жизни. — Как ты смогла простить отца? – спрашивает Марк, вставая с пола. Парень подходит к кровати, ещё раз смотрит на стену и садиться на край мебели. — После развода папа всё время пытался наладить контакт, но я этого категорически не хотела. Понадобилось время. Только спустя пять лет мы нормально пообщались. А ещё через год он пригласил меня в свою новую семью. И в этот день всё вдруг изменилось. Я увидела его новую жену, добрую и безумно его любящую, моего двухлетнего сводного братика, который улыбался мне своей искренней и красивой улыбкой. В их доме царил уют и понимание. Когда мы жили вместе, этого не было. Всю ночь мы проболтали с отцом на кухне. Его глаза блестели, когда он говорил об Ольге, его жене. И я поняла, что мне не стоит его судить. За любовь не судят. Им с мамой не суждено было прожить вместе всю жизнь, потому что они никогда не любили друг друга по-настоящему. Я просто приняла это. Слова льются прямо из моей души. Разговор слишком искренен и откровенен. Я не привыкла говорить об этом. Но мне не тяжело. А даже наоборот, я чувствую, как с моих плеч падает невидимый камень. Мне нужен был этот разговор. И я рада, что я поделилась своими чувствами и мыслями именно с этим человеком. — Ты сильная. Не каждому под силу простить. По себе знаю. — Ты тоже сможешь. — Почему так уверена? — Потому что я знаю, что ты хороший человек, хоть и притворяешься другим. Ты веришь в людей и поэтому способен простить. — Другим? И каким же? — Не знаю. Плохим парнем, что ли. — Думаешь, я лишь притворяюсь? – на его губах фирменная дьявольская улыбка. Возможно, в нём и самом есть что-то дьявольское, тёмное и пугающее. Но это лишь оболочка, скрывающая его огромный внутренний мир. Мир, который пережил много страданий, и поэтому вход в него закрыт крепким дверным замком. Но я чувствую, что смогу приоткрыть эту дверцу. — Думаю, да.