Когда мы были молодыми...

***

Он примчался к ней с самого утра, как только двери больницы распахнулись для посетителей. Идя по длинному больничному коридору, он внимательно слушал наставления хорошенькой медсестры: не волновать, не давить, ни в чем не обвинять… — Катюш, ну ты меня напу… — он осекся, увидев ее лежащей на белой простыне. — Господи, что же с тобой сделали?! — от увиденного, Алик начал говорить сам с собой. Ее длинные волосы были спутаны, на бледном словно больничная простыня лице ярким пятном выделялся бордовый синяк, на правой ключице виднелись красные полосы царапин, синяки и кровоподтеки. Взгляд невольно скользнул ниже, и, хотя тело девушки было надежно укрыто одеялом, не сложно догадаться, что картина там не лучше. Он тихонько опустился на стул возле кровати. Аккуратно прикоснулся к ее безумно холодным пальцам. Катя смотрела на него совершенно безжизненным и пустым взглядом. Ему даже показалось, что она попросту его не узнает. — Катюш, — Алик наклонился к ней чуть ближе, — ты как? — глупый вопрос, но ничего толкового в голову не лезло. Он всеми силами старался не показывать шока от увиденного, хотя все эмоции отчетливо читались по его лицу. — Катюш, знаешь, я сегодня семинар у Ямпольского прогулял, — Алик постарался улыбнуться, но получился скорее нервный смешок. Она медленно перевела на него свой взгляд. В этот момент Кторов подумал, что в другой ситуации она непременно отругала бы его за подобный необдуманный поступок. — Прости… — слабым голосом произнесла она. — Я не пришла к тебе… вчера… — Катюш, тебе не за что извиняться, — он аккуратно погладил ее по руке. — Ты, пожалуйста, поправляйся, а все остальное сейчас неважно. Он хотел сказать что-то еще, но в это время принесли завтрак — невкусную больничную кашу на воде. Медсестра аккуратно поставила тарелку на тумбочку, с надеждой что сегодня пациентка все же согласится поесть. — Я не хочу, — прошептала Катя, отворачивая лицо в другую сторону. — Катенька, нужно кушать, — женщина средних лет с очень приятным тембром голоса, ласково обратилась к своей пациентке. — Твоему организму сейчас нужны силы, поверь, твой желудок скажет тебе спасибо. Давай хотя бы одну ложечку. — Я не хочу! — несколько грубее, чем, пожалуй, следовало бы, произнесла Катя так и не повернув головы. Тяжело вздохнув, медсестра собиралась уйти, но была остановлена ловким движением руки Алика. Он жестом попросил оставить тарелку, давая понять, что сам попробует уговорить Катю поесть. Одобрительно кивнув, женщина удалилась. — Катюш, ты зря отказываешься, очень вкусная каша, — конечно, эту безвкусную жижу даже с очень большой натяжкой нельзя было назвать вкусной, как как говорится, на войне все средства хороши. — Съешь хотя бы одну ложечку. Или хочешь, за каждую съеденную тобой ложку каши, я буду съедать две. — Ты же ненавидишь кашу, — она наконец повернула голову к нему, Алику даже показалось, что на ее лице отразилось подобие улыбки. — Ненавижу, но ради тебя я готов, — он улыбнулся. Алик пересел на кровать, чтобы было удобнее ее кормить. Катя съела совсем немного, но даже эти четыре чайные ложечки были его маленькой победой. Он просидел у нее почти целый день, бесконечно болтая или тихонько рассматривая ее бледное лицо, когда она засыпала под действием вводимых ей препаратов. Он старался не отходить от нее ни на секунду, чтобы в любой момент она могла открыть глаза и увидеть, что не одна. Лечащий врач рекомендовал не перенапрягать пациентку общением и частыми посещениями, поэтому Алик с Зинаидой Степановной договорились дежурить по очереди. Алик собирался уходить, его уже дважды предупреждали об окончании времени визитов, когда Катя заговорила: — Я шла от метро, начинался дождь, а я где-то оставила зонт, — она едва заметно сжала пальцы в кулак. — Я решила пойти парком, так короче, да и под деревьями идти не так сыро. Почему-то там еще не горели фонари, хотя уже было довольно темно. Потом меня окликнули… их было четверо… четверо пьяных ублюдков, — она усмехнулась. — Кто-то из них меня толкнул, я упала, больно оскреблась о ветку, а потом… — она с силой сжала одеяло. — Страшно было? — он и сам не понял как этот дурацкий и настолько очевидный вопрос сорвался с его языка. — Потом, когда… все случилось, они бросили меня в кучке сырых листьев. Оставили меня умирать. Да, так и сказали, что к утру я сдохну. Я все слышала, но не ответить, не пошевелиться не могла… Было страшно, холодно и очень больно… Когда что-то сырое, но теплое уткнулось мне в лицо я подумала, что они вернулись, чтобы меня добить, но это была собака. Просто чья-то собака… Алик смотрел на нее глазами полными боли и ужаса. Ну почему ему в голову не пришло встретить ее, сразу пойти искать, ведь он знал, что Катя никогда не опаздывает. Если бы только можно было отмотать время назад… — Что ты так смотришь? Тоже хочешь сказать, что я сама во всем виновата? Как сказал тот мент: «Сначала напялят юбки едва задницу прикрывающие, а потом жалуются, что их насилуют». Он думал, я сплю, а я все слышала, — она начала смеяться. — Ты тоже так считаешь, да? Конечно, все вы мужики одинаковые, и я всех вас ненавижу, — прокричала она. Смех сменился слезами, она раз за разом повторяла всего одно слово: «Ненавижу!» На крики прибежала медсестра, которая быстро вытолкала Алика за дверь…