***
Достоевский провёл Чую в их общую комнату, он вежливо попросил парня сесть на его кровать и внимательно послушать его. -Дазай это предатель, помнишь? — пытаясь доказывать свою точку зрения, вновь напомнил рыжему брюнет. — Он предал сперва Мафию, потом собирался предать меня, так что, не мал шанс того, что рано или поздно он и тебя оставит в дураках. -Я понимаю это, но что-то меня к нему тянет, не могу понять что. — Чуя уже самостоятельно достал одну таблетку и заглотнул её. В его сердце всё необратимо смешивалось, создавая ураган настоящих эмоций: агония смешивалась с горечью, радость — с обидой, желание ласки — с осознанием предательства. Радовал, или скорее огорчал, тот факт, что мафиози не хотел ласки от какого-то определённого человека, он просто её хотел, хотел почувствовать себя чем-то важным. Рыжая голова начинала болеть, взгляд опять помутнел, Накахару клонило в сон. -Я попросил постирать твой футон. — нарушил тишину Достоевский, подходя ближе к Чуе — Можешь вздремнуть на моей кровати, если захочешь. Чуя слабо кивнул головой, зевнул и лёг на кровать, потирая сонные глаза. Ждать долго не пришлось и мафиози заснул сладким сном. Фёдор осторожно провёл кистью руки по лбу эспера, отодвигая пряди и любуясь его лицом. Он решил оставить Накахару в покое.***
Дазай широко зевнул, скрипя цепями. Спать сидя его жизнь не готовила. Проснулся он не в той тёмной комнатушке, где засыпал. На этот раз это была вполне светлая комната с каким-то резким запашком сырости. Перед ним на стуле сидел Фёдор, закинув ногу на ногу и, по традиции, широко ухмыляясь. -Доброго утра, Осаму. Для тебя оно, конечно, не доброе, но позволь мне сделать его чуточку лучше? — с этими словами он подозвал кого-то щелчком пальцев. Дверь распахнулась и шатен вновь увидел Накахару. Уставшего, измотанного, которого хотелось обнять и прижать к себе, не давая ни одному живому существу в обиду. Осаму невольно улыбнулся. «С чего такой подарок?» — успел подумать он, прежде чем… Чуя подошёл к Фёдору вплотную, притягивая его к своему лицу, и шустро целует его в губы, пытаясь растянуть удовольствие и доставить его и Достоевскому. Фёдор, в свою очередь, сжимает одной рукой бёдра эспера, а второй — притягивает ближе к себе за талию. Дазай явно не понимает происходящего, он растерян, не знает как себя вести. Он напрочь отказывается принимать факт того, что это его Чуя и что это не сон. Он подавлен, истерика продолжается уже полминуты, но каждая секунда кажется вечностью, когда он смотрит на то, что любимый для него человек целует вовсе не его, а жадно, временами причмокивая, касается губ заклятого врага. Когда кислорода перестало хватать Накахара наконец отлип от Достоевского, прекращая пытку для шатена. -Это неправда! Это не мой Чуя! Он ни за что на свете так бы не поступил! — истерика «неполноценного» только набирала обороты, доставляя Фёдору космическое удовольствие. Видеть, как страдает человек, когда сам он толком ничего не делает, а лишь получает удовольствие — самое приятное, что только можно было придумать. — ВСЁ ЛОЖЬ! ЭТО НЕ ЧУЯ! На карих глазах выступили слёзы, скатываясь по щекам Осаму. Фёдор лишь улыбается, вновь притягивая к себе Накахару и чуть слышно говорит ему в губы: -Это тот самый Чуя… и это не может быть сном — их губы вновь соприкасаются, доставляя Осаму неимоверную боль, которую он так не любит. -ЧУЯ ПОЖАЛУЙСТА! В ответ лишь слабый смех, нарушающий поцелуй. Чуя смеётся над этим жалким предателем, по словам Фёдора. Он не заслуживает даже и капли его внимания. По щекам Дазая текут целые солёные ручьи, капая на пол со скоростью света. Он, не принимая этой жестокой правды, опускает глаза.***
Вечерело. Чуя и не заметил, как прошёл этот день. Накахара сидел напротив Достоевского, пытаясь осознать, насколько необдуманно он поступил. Но нужда в ласке давала о себе знать. Он с надеждой смотрел на Достоевского, который мог подарить ему немного этой самой ласки, хоть это и будет абсолютно бесчеловечно по отношению к Дазаю. Накахаре было плевать, сейчас его интересовали только собственные потребности и способ мести этому горе-суициднику. -Что-то не так? — заметив на себе взгляд Чуи, спросил Достоевский. -Фёдор… — эспер чуть задыхался от своих громких мыслей и желаний, но всё же пытался говорить достаточно внятно, ибо подобное озвучивать было бы крайне неловко во второй раз. — Я хочу поспать сегодня с тобой.***
Тяжкие вздохи наполнили комнату. Чуя подавался вперёд, пытаясь получить больше удовольствия, изгибаясь под Достоевским во всех непристойных позах, которые только приходили русскому демону на ум. Накахара, хоть и был парнем, стонал как барышня, как только Фёдор входил во всю длину и попадал по простате. Чуя краснел от своих деяний, понимая, что он только что сделал. Хоть он и давно не был девственником, сам факт того, что он спит с малознакомым человеком, угнетал. Фёдор кончил, выбивая из Чуи характерный стон наслаждения. Они оба обессилено легли. Время на часах было почти два. «А русские и правда могут всю ночь…» — подумал Накахара, прежде чем заметил улыбку на губах Достоевского. Эта ночь запомнится им обоим надолго. Чуя осторожно коснулся губами чужих губ, проникая языком внутрь и исследуя там всё: от нёба, до области под языком своего партнёра. Фёдор переворачивает Накахару на спину, поглаживая внутреннюю сторону бедра, возбуждая тем самым рыжика, кажется, сейчас начнётся красочное продолжение вечера. Чуя просит быть жёстче, стоны раздавались бы на всё логово, если бы не великолепная шумоизоляция. Он жаждет большего, Фёдор увеличивает темп, уже без прелюдий, под единственным углом, доставляя рыжему эсперу бурю эмоций. Под Фёдором сейчас сам король гравитации, это ли не прекрасно? Он вновь наполняет рыжика. И теперь они оба точно уснут. Чуя, прижавшись к Фёдору, наконец спокойно засыпает. Его нужда была исполнена, кажется, он был счастлив.