10 октября 2005г.
Гермиона не хотела идти. Но была слишком воспитана, чтобы остаться дома. Она в четвертый раз проверила, все ли на месте в сумочке, и в сотый раз глянула в зеркало, чтобы поправить прическу. Идеальная укладка, волосок к волоску — поправлять было нечего. В зеркало она наблюдала, как за ее спиной супруг, стоя в одних брюках, выкидывает из шкафа рубашки. Они взмывали в воздух, взмахивая рукавами-крыльями, и плавно садились на кровать, на кресло, на стол, на пол и на все, что попадалось на их пути. Та, что упала на стол, окунула один рукав в чернильницу. — У нас есть хоть одна чистая рубашка? — интонация Рона выражала ленивое беспокойство. — Надень серую, — Гермиона глянула на циферблат наручных часов. Им уже пора было выходить. Рон откопал в ворохе лежащих на кровати рубашек одну серого цвета и протянул ее в сторону Гермионы. — Она мятая. — Рональд, ты же волшебник и можешь это исправить, — каблуки, которые она зачем-то нацепила, уже начинали давить на ноги. — Я не знаю нужного заклинания, — рубашка все еще была протянута в ее сторону. — А я не твой домашний эльф. — Ладно, пойду так, — Рон пожал плечами и, накинув на себя серую рубашку, принялся застегивать пуговицы. Гермиона прекрасно знала, что это значит: «Не хочешь — не надо. Тебе это важнее, чем мне. Я могу пойти и в мятой рубашке». — Ты… — Рон втянул воздух и напрягся, уже готовый к лекции о необходимости быть опрятным, — пропустил пуговицу. Щеки Рона залились румянцем, пока он вынужден был заново вдевать почти весь ряд. Гермионе стало неловко, и она кинула еще один взгляд в зеркало. Она в своей белоснежной сорочке, застегнутой под горло, выглядела великолепно. — Ты не забыл про визит к мисс Шустер в субботу? — Что? Когда он был назначен? — Рон отвлекся от застегивания пуговиц. — В прошлую субботу, — Гермиона сжалась в пружину. Где-то внутри неприятно заныло. — Рон, мы ходим туда каждую субботу. По крайней мере должны ходить. — Я забыл. И уже договорился с Гарри на эту. Мы с ребятами арендуем поле для игры в квиддич. — Но, Рон, ты обещал ходить со мной, — неприятное чувство внутри разрасталось. — Я помню, да… Но, может, завтра сходишь одна? Ты все равно всегда говоришь одна, — Гермиона чувствовала, как у нее немеет челюсть, а губы сжимаются в нитку. — Или перенесем? — Опять? Перенесем разбор наших проблем, пока ты с друзьями гоняешь в квиддич? — она старалась говорить спокойно, но ее голос против ее воли ломался, крошился и давал петуха. — Да нет у нас никаких проблем! Ты сама придумала себе какие-то проблемы. Все люди так живут. Я не хочу изливать душу перед какой-то левой теткой, которая и замужем-то ни разу не была! — Рон начинал злиться. Но в этом споре Гермиона не желала участвовать. — Мы опаздываем, — она говорила тихо и коротко, чтобы Рон не заметил, как сильно у нее дрожит голос. Гермиона схватила свою сумочку и, не дожидаясь, пока Рон обуется, вышла из квартиры. Ее всю потрясывало так, что сумочка чуть не падала у нее из рук. Ей хотелось вернуться и запустить ею в макушку незадачливого муженька. «Никаких проблем. И главный способ борьбы — плохая память». Рон закрыл дверь на ключ и попытался взять Гермиону за руку, но она не дала. Высвободив запястье, она аппатировала.* * *
Зал был набит битком. Деревянные скамьи не вмещали всех свидетелей и гостей, которые собрались на это слушание, не считая полного состава судей. Всем журналистам, кроме «Ежедневного Пророка», досталось место на галерке, откуда они тянули шеи и беспрерывно щелкали затворами фотоаппаратов. Гермионе было нечем дышать. Они вместе с Гарри и Роном заняли место в третьем ряду рядом со входом, но из дверей не доносилось и дуновения свежего воздуха. Над проходом вился лишь пар от дыхания десятков людей, заполонивших вход в зал. От стоящего гомона начинала кружиться голова. Единственным свободным местом в зале было деревянное кресло в центре — даже самый любопытный зевака, которому не досталось места, или глубокий старец с тремором всех конечностей не рискнули бы сесть в него. Рон с Гарри переговаривались об операции, в ходе которой был пойман сегодняшний подсудимый, а Гермиона смотрела на часы, следя за ходом еле ползущей секундной стрелки. Заседание должно было начаться десять минут назад. Наконец, верховный чародей постучал по столу молотком, призывая всех к молчанию. Это был глубокий старик с бесцветным лицом и густыми белыми бровями. Его руки, сжимавшие молоток, были белоснежно-прозрачны, как фарфор, а через кожу просвечивали набухшие синие вены. Когда все замолкли, верховный чародей довольно причмокнул тонкими губами и начал речь: — Сегодня, десятого октября две тысячи пятого года, Визенгамот в полном составе рассмотрит дело Антонина Долохова, Пожирателя Смерти, обвиняемого в многочисленных преступлениях. Привести подсудимого. Несмотря на свой немощный вид, старик обладал довольно мощным голосом, ему даже не пришлось прибегать к помощи магии. Мракоборцы принялись расчищать проход в зал, оттесняя людей к стенам. В конце концов, часть даже пришлось вывести из зала. Итогом явился узкий, шириной около метра, проход, по которому под конвоем — один мракоборец спереди, один сзади— ввели в зал скованного цепями Долохова. Он оброс и был небрит. Мракоборцы усадили его в кресло и отстегнули цепи, которые тут же заменили другие, взвившиеся с ручек кресла. Долохов подергал руками, но все было бесполезно. Тогда он обвел судей взглядом, кривясь в улыбке. Он уже был здесь прежде, и многие судьи были его знакомыми по прежнему процессу. Верховный чародей начал зачитывать список выдвигаемых обвинений. Гермиону передергивало от каждого знакомого имени. От недостатка свежего воздуха и тесноты ее начало тошнить. Она старалась отвлечься, сосредоточившись на дыхании. Ей хотелось хотя бы закрыть глаза, но посреди столь значительного для всего волшебного мира процесса, это показалось ей неприличным. Тогда она попыталась переключить внимание на зрителей в верхних рядах. Публика сама разношерстная, в основном мелкие работники Министерства, которым не досталось сидячих мест. Блуждая глазами по ряду, она натолкнулась на пристальный взгляд незнакомца в мятой рубашке с закатанными рукавами. Гермиона готова была насторожиться, но переведя взгляд на следующего человека, поняла, что он тоже смотрит прямо на нее. Как и весь зал. Гермиона обернулась на судью, чтобы понять, что происходит. Одновременно она будто вынырнула с глубины — к ней вернулся слух, и она поняла, что судья представляет ее как одного из ключевых свидетелей. Потом речь зашла о Роне. Гарри, видимо, объявили ранее. Ей отчего-то было неуютно именно от взгляда того незнакомца, который она поймала невзначай. Она посмотрела на него вновь, но теперь он смотрел в другую сторону. Повернувшись в профиль, он слушал речь судьи. Гермиона окончательно убедилась в том, что в нем нет ничего примечательного: низкий рост, коротко подстриженные зачесанные набок волосы, нос крупноват. Единственной выдающейся деталью были закатанные рукава рубашки посреди полного зала отглаженных парадных мантий. Если он из обслуживающего персонала, то как — и главное, зачем — попал на это заседание. Если из какого-то отдела Министерства, то почему он так странно одет. Разве что соплохвосты в обед спалили его мантию. Незнакомец, однако, решил не дожидаться окончания ее размышлений и проскользнул к выходу. Гермиона, провожая его зеленую суконную спину, поняла, что затеяла все эти размышления больше для того, чтобы отвлечься. Ей не хотелось смотреть на Долохова. Его вид возрождал в памяти все, через что им прошлось пройти, и что, как она надеялась, было оставлено позади. Он был наглядным доказательством правдивости и чудовищности их прошлого. А сейчас Гермиона как никогда нуждалась в том, чтобы оставить прошлое позади. Она была рада, когда заседание, наконец, кончилось. Ее подташнивало все время, пока шло заседание, зал пульсировал, окружающие люди приближались и отдалялись, сердце гулко стучало в ушах. Друзья подождали, пока большинство людей покинет зал, и тоже стали спускаться. Гермиона вцепилась в локоть мужа, опасаясь, что в ином случае может совершить стремительный полет и распластаться на уровне первого ряда. Рон оживленно обсуждал с Гарри итоги слушанья и, кажется, не заметил ничего странного в поведении супруги. Потратив целую вечность, ожидая свою очередь к лифтам, компания оказалась на улице.* * *
От резкого порыва ветра Малфой поднял воротник плаща. Дождь тонкой паутиной висел в воздухе. Под ногами чавкали опавшие листья, стеганным одеялом накрывшие асфальт. Улица, по которой он шел, была безлюдна, что было ему только на руку. Малфой больше не любил внимания к своей персоне. После свадьбы отец пролоббировал его перевод в Отдел Международного Магического Сотрудничества. Должность была весьма завидной и не требовала полевой работы. Нужно было только сидеть в кабинете, составляя отчеты о структуре экспорта и импорта Магической Британии (с чем успешно справлялись и его подчиненные), и раз в месяц представлять доклад для Министра. Малфой исполнял свои обязанности четко, но без энтузиазма. Он чувствовал, что попал в колею, по которой будет катить до конца жизни. Но он больше не испытывал недовольства — все чувства в его жизни заменила апатия. Супружеская жизнь не задалась. Поначалу, первые пару недель, он пытался играть в любящего супруга. Дарил дорогие подарки, ухаживал, выводил в свет, постоянно следя за собой, стараясь уловить внутри какие-нибудь метаморфозы. Но все было тщетно. Они с Асторией были вместе уже пять лет. Официальный статус ничего к этому не прибавил. Хотя Асторию, кажется, все устраивало, и этого было достаточно. Его тусклая жизнь могла бы быть просто прекрасной, если бы в ней всполохами не возникали вдруг багровые пятна-мысли. Он обещал себе перестать думать о ней, но ничего не вышло. Мысли о ней репьями засели в его голове — чем сильнее пытаешься избавиться, тем крепче впиваются. Но всегда можно сделать вид, что их нет. Будет нелепо, но джентльмены не подадут вида. Саму Гермиону он не видел со дня свадьбы, хотя она тоже работала в Министерстве, чуть ли не в том же отделе. Но он не хотел сталкиваться с ней вживую. Теперь, когда все было сделано, это было ни к чему. Сейчас Малфой направлялся в «Дырявый котел», чтобы встретиться с Блейзом Забини. Последнее время они часто виделись. Малфой нашел отличную альтернативу своей жене в те моменты, когда больше не мог оставаться наедине с внезапно нахлынувшими мыслями. Блейз не допытывался о причинах странного состояния друга, а просто поддерживал, заводя разговоры на посторонние темы или молча сидя рядом. И Малфой был благодарен ему за это. «Дырявый котел», конечно, не совсем соответствовал их уровню, но им это было на руку — меньше возможностей встретить знакомых, да и публика самая разношерстая. Кроме того, почти всегда полно народу, что давало возможность затеряться среди прочих посетителей. Перед входом Малфой остановился, чтобы стряхнуть капли с волос и плаща. В это же время из паба вышел кто-то, скорее, мужчина, судя по высокому росту и широким плечам, закутанный в мантию так, что лица было не видно. Он так быстро проскочил мимо Малфоя, что у того даже мелькнула мысль, что люди не могут так быстро двигаться. Когда Малфой заходил в освободившийся проход, он поморщился от шлейфа запаха мокрой псины, оставленного гостем. Что ж, «Дырявый котел» не был прибежищем публики из высшего света. Блейз ждал его в углу за их обычным столиком с двумя стаканами огневиски. Подойдя к нему, Малфой улыбнулся и уселся на приготовленный стул. — Как сегодня? — Блейз подвинул Малфою его стакан. — Дерьмово, как и всегда, — Малфой приподнял стакан, и они чокнулись. Свой Малфой тут же осушил до дна и хлопнул об стол с такой силой, что у того отлетело донышко. Подбежавший официант убрал осколки и принес новую порцию. Помолчали. Малфой расстегнул плащ и уселся на табурет. — Ты слышал про суд над Долоховым? — Блейз прервал тишину. — Да. В Министерстве по этому поводу весь день носились. — Думаешь, много дадут? — Как остальным. Интереснее, кого он сдаст вместе с собой. — Да… говорят, он был в бегах с Сивым. В Боснии. — И они бы там также благополучно и сидели, если бы Сивый умерил свои аппетиты. После шести случаев заражения за месяц, кто угодно решит, что тут нужно искать оборотня. — Весело получилось. Пошли искать Сивого, а схватили Долохова, — Блейз усмехнулся, одним глотком допил остатки огневиски и махнул официанту пустым стаканом. Пока официант нес новую порцию, Малфой рассматривал янтарный напиток, искаженный стеклом стакана. Разговор продолжился, только когда официант отошел. — Я бы был сильно удивлен, если бы им удалось схватить Сивого. Ты видел, кого они туда направили? Кучку сопливых мракоборцев, только окончивших курс. В горы. Я удивляюсь, как им вообще удалось хоть кого-то поймать. — Вроде в этой операции участвовал Поттер… — голос Блейза стал тише к концу фразы. — Ах ну, да, чудо-мальчик. В таком случае Пожиратели Смерти должны были падать ниц от одного его появления. Хотя Малфой больше не испытывал неприязни к Поттеру, привычка шутить над ним слишком сильно въелась ему в подкорку. Блейз ухмыльнулся, но Малфой поймал взгляд, который тот мельком кинул на его левое предплечье при фразе «Пожиратели Смерти». Да, метка все еще была там. Темную магию не так-то просто извести. — Ага, но упал только Долохов. Тебя вызывали? Малфой не спешил с ответом. Он заказал себе третью порцию и подождал, пока официант поменяет стаканы. — Пока нет. Но, думаю, еще вызовут. — И что ты будешь говорить? — Не знаю. Когда-то они были на одной стороне, и Малфой знал о преступлениях Долохова больше многих. Долохов любил похвастаться, на собраниях и в частном порядке; он не упускал случая сообщить об очередном успешном «дельце», как он их называл, которое на следующий день занимало всю первую полосу «Ежедневного Пророка». Но после шокирующих сообщений об очередных смертях и пытках магглов и волшебников обычно стояла стыдливая приписка «виновные Пожиратели Смерти понесут наказание». Кто и когда — не уточнялось. Малфой оказался в крайне невыгодном положении. Его семья была амнистирована, но если он начнет выступать против Долохова, тот тоже может вспомнить множество совсем неприятных историй, не столько про Малфоя, сколько про его отца. И Драко не был уверен, что в этом случае Визенгамот не решит пересмотреть свой приговор в отношении Малфоев. Но если он промолчит, оставив нераскрытые преступления на совести мертвых или заключенных в Азкабане Пожирателей, не будет ли это означать, что он с Долоховым заодно и все еще лоялен к Пожирателям. Если в дальнейшем в его показаниях найдут очевидные нестыковки, выявленные другими свидетелями, на него тоже падет тень. Да, Малфою был совершенно не по душе этот процесс. — Не знаю, — он повторил это гораздо тише.* * *
Накрапывал дождь, и лицо Гермионы обволакивала прозрачная вуаль из капель. От этого ей стало немного легче. — Ну что, друзья, предлагаю заскочить в «Котел и шляпу», — Рон предвкушал отличный вечер. — Полностью поддерживаю, — Гарри пытался сделать помпезную гримасу, но из-под нее лезла улыбка. Это был один из немногих вечеров, когда у Гарри было официальное оправдание и он мог не бежать домой, сломя голову, чтобы менять пеленки своему первенцу. Ну что ты, дорогая, заседание было такое долгое. Гермиона прекрасно видела, насколько они рады этой редкой возможности побыть друг с другом вне работы. И хотя она была сердита на Рона и плохо себя чувствовала, она не смогла заставить себя сказать нет. Здесь она выступала не как жена Рональда Уизли, а как его друг. Золотое Трио снова в сборе, кто может такое пропустить. — Ладно-ладно, — Гермиона слабо улыбнулась. Это все, что им требовалось. Друзья тут же направились в паб, расположенный на соседней от Министерства улице, куда работники часто заглядывали после работы пропустить кружечку эля. Паб был битком, но для героев Второй магической тут всегда был забронирован столик. Гарри с Роном взяли по пиву. Гермиона, сославшись на головную боль, остановила свой выбор на чае с молоком. Недавний приступ прошел, но ей вовсе не хотелось его повторения. Она больше молчала и просто слушала, как ее друзья, перебивая друг друга, пересказывают последние новости из своей жизни. Джеймс почти научился ходить и притягивает к себе соску силой мысли. Рону посулили повышение, если он хорошо проведет следующую операцию. Джинни хочет приехать на эти выходные в Нору — будет хорошо, если Рон с Гермионой тоже приедут. Во время смены Рона один из сотрудников не до конца обезвредил заклятье на шкатулке и получил гигантскую голову кальмара. Это было приятно. Сидеть в тепле, в окружении друзей и гула голосов, пить горячий чай. Но скорлупа треснула. Да, непременно придется снова ехать в Боснию. Кингсли уже выписал ордер на следующую неделю. Ведь помимо Долохова должны быть и другие. Он там не один, и все они где-то поблизости. Даже если Олаф не сможет дать точной информации, он пока лучший из имеющихся источников. При мысли о Пожирателях в сферу, сотканную из тепла, проникала струйка ледяного воздуха. Мы ведь уже победили их однажды. Сколько можно? Сколько сил и жизней мы еще должны отдать? Ей стало стыдно за себя. Кто, если не они, должен справиться. Победить раз и навсегда, установить новый порядок, где нет места дискриминации. Предать суду убийц. Вот только Гермиона чувствовала, иррационально и глупо, что если Рон уедет без нее искать Пожирателей на материк, то непременно умрёт, и она останется одна. И сейчас как никогда эта мысль внушала ей не просто страх, а трепетный ужас. Гермиона хотела перевести тему от предстоящей операции, но видела, что Гарри и Рон очень воодушевлены обсуждением, а у нее из головы будто Обливиэйтом высосали все мысли, и она не могла придумать ни одной альтернативной темы. Но и слушать эту больше не было сил. Гермиона отлучилась в туалет, чтобы умыть лицо. А лицо ее горело. Даже несколько пригоршней ледяной воды не охладили его. Гермиона взглянула на себя в зеркало: лицо сливалось с окружающими стенами, по непонятным причинам покрашенными в кричаще-красный цвет. Нужно вернуться домой. Выйдя из туалета, Гермиона нашла ребят за той же темой. — Извините, но я, пожалуй, на сегодня все. Гарри и Рон подняли на нее глаза. Рон встал. — С тобой все в порядке? — Да. Просто голова разболелась. — Точно хочешь уйти? Тебя проводить? — Рон подхватил со спинки стула свою куртку. — Нет, — Гермиона остановила его руку, — не нужно, Рон. Я хочу немного прогуляться. Аппатирую от Министерства. Гермиона на прощанье чмокнула мужа, обняла Гарри и быстро вышла. Даже себе она не могла объяснить, почему отказалась от предложения Рона. Ей просто хотелось немного побыть в одиночестве — и это желание перевесило даже желание побыть со старыми друзьями.* * *
Гарри проводил Гермиону долгим взглядом. Ее что-то беспокоило, он это видел. А Рон, похоже, нет. — На самом деле, я даже рад, что она ушла, — Рон хлебнул пива. — Ничего себе заявления от любящего супруга. — Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. У нас с Гермионой проблемы в браке. Вернее, она считает, что у нас проблемы в браке. Я так не считаю, но какой с рыжих спрос, да? Гарри невольно прыснул. — И? — И она таскает меня по этим маггловским штучкам. Заставляет каждую субботу ходить к маггловскому психу. — Ты хотел сказать — психологу? — Сути не меняет. Эта дамочка сидит напротив нас и задает все эти вопросы: «Что вы чувствуете, Рональд? Как вы к этому относитесь, Рональд? Вы не хотите ничего сказать, Рональд?» И я хочу, я очень хочу кое-что, но Гермиона перед каждым сеансом отбирает у меня палочку. — А ты не пробовал… ну… делать то, что она просит? — Заглядывать в себя и говорить о чувствах? Ну нет уж, не этой маггле. Я и Гермионе-то очень редко о чувствах говорю, а тут так вообще. — Может, в этом и проблема? Что ты не говоришь ей о чувствах? — А что ей говорить-то? Я уже все сказал, это так и есть. Вчера, сегодня, завтра. Если меня зачарует какая-нибудь ведьма, я просто соберу вещи и уйду, — Рон икнул. — Но такого не будет никогда, потому что, ну кто может сравниться с Гермионой? Никто. Гарри знал это абсолютно точно. — Рон, я тебе советую, если она хочет, сделай это. Если она просит тебя говорить о чувствах, говори о чувствах. Если тебе не нравится ваш психолог, можешь стереть ей память после встречи. Но для нее это важно, ты и сам знаешь. Сам не зная почему, Гарри не мог заставить себя произнести ее имя — особенно когда давал советы о том, как сохранить брак. — Рон, ты извини, но я не могу долго сидеть. Джинни будет беспокоиться, а она и так плохо спит в последнее время. Я пойду. — Конечно-конечно, друг. Спасибо за совет! Я надеюсь, ты никогда им не воспользуешься. Я надеюсь, ваш брак распадется и тогда… И что тогда, Гарри? Бросишь свою жену с ребенком и сойдешься с женой лучшего друга? Гарри шел по улице и у него болел шрам. Но теперь внутри него была только его собственная тьма.* * *
Гермиона бы, может, наведалась к Джинни — но знала, что та теперь занята только Джеймсом. Ей не хотелось навязываться со своими призрачными проблемами к человеку, расписание которого полностью построено на желаниях и потребностях маленького орущего комка. Джинни, конечно, уделила бы ей время, но если Джеймс спит, ей тоже нужно спать, чтобы восстановить силы, а если не спит, то он возьмет на себя все мамино внимание. Это объяснение самой себе вполне устраивало Гермиону. Капли дождя приятно холодили лицо. Гермионе было хорошо в одиночестве. Раньше она думала, что ей просто нравится учиться. В тишине библиотек, окруженная учебными томами, она чувствовала себя удивительно спокойно. Однако одна она больше не была — и уже не будет до тех пор, пока зародыш внутри нее не станет самостоятельным и ответственным человеком. Гермиона закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ей не нужно паниковать. Все через это проходят. Она отсчитывала гулкий стук шагов по каменной мостовой, равняя его со стуком своего сердца. Тук-тук. Тук-тук. Внезапно к ее стуку присоединился еще один — где-то позади спешил куда-то поздний прохожий. Гермиона открыла глаза, но оборачиваться не стала. Шаги приближались. Гермиона подумала, что сейчас незнакомец обгонит ее и пойдет дальше. Но вместо этого ей на затылок обрушился удар. Гермиона охнула от боли и подалась вперед, ощущая, как тепло разливается от затылка по голове и спине. Удержаться на ногах не удалось, и, выставив руки вперед, она упала на покрытый опавшими листьями тротуар, ушибив предплечья и правую скулу. От неожиданности Гермиона даже не закричала — все мысли, давившие до этого, пропали. Голова загудела как отзвеневший колокол, в локтях отдавалась яростной белой болью. Надо встать! Гермиона попыталась приподняться, но кто-то взял ее за шиворот и потащил в переулок. Ее буквально волочили по земле, отчего колени, грудь и руки стукались о торчащие булыжники. Она пыталась руками зацепиться за нападавшего, но незнакомец схватил ее ровно между лопаток, и она никак не могла дотянуться. Достать палочку из внутреннего кармана плаща не было возможности. Гермиона пыталась сфокусироваться, потому что после удара ее сознание будто раскололось на несколько частей. Перед глазами оранжевыми на сером плыли листья. Потом ее резко подняли над землей — раздался хруст рвущейся ткани — и припечатали к стене. Из легких как выхлоп вышел весь воздух. Гермиона попыталась вновь достать палочку, но ее руки перехватили. И тогда она, наконец, подняла взгляд на нападавшего. В животе сразу поледенело от страха, а ноги, скребущие землю, превратились в вату. Впиваясь ей в шею одной рукой так, что перед глазами плыли разноцветные круги, а другой сжав ее руки, перед ней стоял Сивый. — Ну здравствуй, сладкая, давно не виделись. У Гермионы вырвался только хрип. — И вовсе не обязательно сразу хвататься за палочку, это же дружеская встреча. Сивый одной рукой похлопал Гермиону по бокам, потом вытащил палочку из ее внутреннего кармана и отбросил в сторону. Гермиона проследила за ее траекторией как за последней тающей надеждой. Затем Сивый приблизился вплотную к ее лицу, и Гермиона начала терять сознание от собачьей вони, исходившей от него. Он же втягивал носом запах ее волос, как пес, берущий след. Гермиона закашлялась, стараясь подавить рвотный позыв. Сивый чуть ослабил хватку. Когда кашель прошел, она выхаркала первое, что пришло в голову. — От тебя воняет. — О, от тебя тоже, дорогая. Ты не представляешь, как легко было тебя найти. И что дальше? Что дальше? Эта мысль отчаянно билась у Гермионы в голове, но она не хотела знать на нее ответ. — Ну что, милая, позабавимся? — Сивый оскалился, обнажив два ряда острых грязных зубов. Гермиона перестала дышать от страха. Она наблюдала, как Сивый приближается к ее лицу, медленно, миллиметр в минуту, как его оскал медленно раскрывается, являя миру ярко-красный язык и очертания глотки, а потом весь мир накрыла одна сплошная волна боли. Все вокруг стало черным, Гермиона слышала только крик в отдалении, не понимая, что кричит она сама. Она была в аду. Горела, плавилась, разлагалась на ошметки плоти. А потом все прошло. Остался только жар на щеке. — Ну что ты, дорогая, так мы сейчас всю округу созовем. А нам свидетели не нужны. Сивый зажал Гермионе рот и, оторвав от стены, обхватил другой рукой за талию. Гермиона упиралась, пыталась оттолкнуть его, но ее руки были зажаты в тисках его огромной груди. Жар на щеке не уменьшался, а раскаленной лентой накрыл и шею. Сивый бережно положил ее на асфальт, придавив сверху своим телом. Гермиона чувствовала его возбужденную дрожь и видела, как капля слюны стекает с уголка его рта, но все, что она могла сделать под навалившейся тяжестью — это извиваться из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя эту махину. — Будешь еще кричать, конфетка? Гермиона отчаянно замотала головой. Сивый улыбнулся волчьим оскалом и принялся разрывать на ней одежду, отдирая от тела ткань вместе с кожей. Гермиона изо всех сил кусала губы, чтобы не закричать вновь, пытаясь сосредоточиться на том, как сильно верхний ряд зубов давит на нижнюю губу, и сколько усилий еще нужно приложить, чтобы прорвать тонкую грань кожи. Эти незамысловатые действия помогли немного сфокусироваться. Когда Гермиона поняла, что Сивый ослабил бдительность, она попыталась дотянуться до палочки, которая, как казалось, лежала совсем рядом. Только бы освободить руку. Аккуратно, как кошка подкрадывается к добыче, она вытащила левую руку из-под его бока и потянулась за палочкой. Однако реакция оборотня была в разы быстрее реакции даже самой лучшей волшебницы. Сивый мгновенно припечатал ее запястье к асфальту. Губа наконец лопнула. — Жульничаем? Нехорошо. Разверзнув пасть, он с наслаждением впился зубами в ее предплечье. От руки прямо в мозг пронеслась белоснежная молния боли, и Гермиона опять не смогла сдержать крика. Тогда Сивый навис над ней, лицом к лицу, выдыхая на нее горячий воздух, и произнес тихо и разочарованно: — Я же просил не кричать. На этот раз он зажал Гермионе рот. Она вопила сквозь его сомкнутые пальцы, извивалась как змея, колотила руками по его ребрам. Тьма наступала со всех сторон, Гермиона потеряла разум, не сознавая больше, где находится. А когда очнулась, обнаружила себя в таком состоянии. Из плотной тьмы выплыли контуры, затем они набрали резкость, и перед глазами Гермионы предстала залитая кровью, ее кровью, оскаленная морда. Ему даже не нужно было превращаться, чтобы быть оборотнем. Суть его никогда не менялась. Вдруг Сивый весь напрягся, как собака на охоте, а потом рванул с места, оттолкнувшись от нее, как от трамплина. Что-то хрустнуло, солнечное сплетение пронзила резкая боль, перед глазами плыли оранжевые круги. Гермиона попыталась перевернуться на бок, но не могла даже пошевелиться. Тогда она попыталась вдохнуть, но легкие как будто наполнялись соленой водой с каждой попыткой. Гермиона начала задыхаться. А потом до нее донеслись чьи-то шаги. Рон. Рон, иди сюда.