По велению Дьявола

      Альфред не решался подкалывать Кельвина на тему его сгоревшей квартиры, хотя и понимал, что Кельвин бы на его месте просто умирал со смеху. Он бы злорадствовал и демонстративно делал упор на свой целый дом, чтобы лишний раз вывести Уокера из себя. Он бы ходил по комнате и говорил что-то вроде «мой несгоревший стул» или «сейчас поставлю мой несгоревший чайник». По крайней мере так это видел Альфред. Однако, сам англичанин был не настолько аморален, так что он просто смотрел, как Кельвин нервно курит, сидя у него за столом, уставившись в одну точку. Американец устроил самый настоящий мозговой штурм, поскольку в квартире сгорели деньги, документы, вещи, всё что у него было — телефон и пачка сигарет, немного мелочи в кармане и одежда, что сейчас была на нём. Он потерял всё, и мерзкое хихиканье дьявола отчётливо раздавалось в его ушах.       Альфред бессильно молчал. Слова поддержки тоже не как не могли прийти на ум. Он снова чувствовал некоторую ничтожность, он даже не мог поддержать человека в его горе. — Кельвин… — А? — нехотя отозвался Петерсон. — Не кури, пожалуйста, — попросил Альфред, понимая, что совсем не это хотел сказать и только что уничтожил возможность нормально поговорить. — Отъебись, — коротко попросил Кельвин, причём удивительно спокойно, у него не было сил злиться сейчас.       Альфред почувствовал некоторую свободу действий: уничтоженный Кельвин не мог бить в ответ и можно было попробовать что-нибудь для него сделать. — Не кури, потому что всё не так плохо.       Американец расхохотался, но вовсе не из-за того, что ему было весело. Просто истерика. — Не так плохо! — простонал сквозь хохот мистер Петерсон.       Видеть его в таком состоянии было страшно и Альфред затих. — Не так плохо! Кельвин! Ты идиот! — он продолжал смеяться, вытирая слёзы, проступившие в уголках глаз. — Чего ты грузишься, Кельвин, всё не так плохо! Всё сгорело, подумаешь, Кельвин! — Скажи спасибо, что… — Ну что, давай удиви меня! — Скажи спасибо, что сам жив остался, придурок конченный! — выкрикнул Альфред и вышел из кухни, громко хлопнув дверью.       Он всхлипывал, поднимаясь по лестнице, его эмоциональное состояние достигло пика. Кельвин смотрел ему вслед. Альфред пришибленно поскитался по своей комнате, попинал вещи, потом взял плед, вернулся на кухню вместе с ним. Кельвин окинул его безразличным взглядом. — Вот, — по-хозяйски сказал Альфред. — Что? Зачем? — удивление.       Альфред укутал его, а затем стал варить кофе. — Когда у человека стресс, его укрывают, у вас в Америке не так что ли? — бросил англичанин с некоторым раздражением.       Кельвин посидел немного, потом потушил сигарету и плотнее укутался в плед. Он прикрыл глаза, плед пах парнем. Он был мягкий и пушистый, просто неприлично уютный. Американец почувствовал усталость. Он ничего не хотел думать, решать, он просто хотел быть таким же слабым как Альфред, сидеть и ныть без остановки и плакаться о том, как его всё достало, но он просто не мог себе этого позволить. Альфред сделал кофе с молоком, себе и ему. — Держи, — небрежно бросил Уокер, ставя перед ним чашку, а затем вытряхнул блюдце, которое мужчина использовал как пепельницу, в мусорку.       Кельвин отпил. Сладко. У него вырвался вздох. — Удивительно, что ты всё равно мне помогаешь. Даже зная, что я нагло и без разрешения… — Эй, — прервал его Альфред. — Я ведь могу и выставить тебя. Хочешь? — Нет, не хочу. — Тогда молчи. Да, помогаю. Да, мне не всё равно. Нет, это не твоя заслуга. Это моё воспитание. И мой выбор. Я решил приютить тебя, просто потому что решил. Просто потому что когда человек стоит у тебя на пороге и говорит, что его дом сгорел, его нужно впустить. Потому что я не такой, как ты, — Альфред впивался в него взглядом, а Кельвин молчал, слегка поджав губы. — И из-за этого мы никогда не поймём друг друга, Кельвин. Я не пойму тебя, твою халатность, твоё стремление держать ситуацию в жёстком контроле, твоё нежелание быть счастливым, неумение быть счастливым, как человек. А ты не поймёшь меня. Мою слабость, мою вечную тоску, почему я помогаю врагам, почему работаю в книжном магазине вместо попыток стать чем-то большим.       Кельвин прокашлялся и сказал: — А я думаю, мы не поймём друг друга не потому, что мы разные, а потому, что мы оба эгоисты, Уокер. Мы оба болеем только за себя. Не говори, что мы разные. В чём-то мы слишком похожи. — Я не эгоист. — Ты приютил меня для самоутверждения, придурок. И не говори, что это не так. — Нет, не так! — Альфред вскочил на ноги. — Я думаю, у тебя есть другая сторона! — Какая ещё другая сторона! — взбесился Кельвин. — Человеческая, если уж на то пошло! — почти прошипел Уокер.       Повисло молчание, хотя и обоим хотелось продолжить ссориться. Сейчас они снова начинали друг друга бесить. Было уже очень поздно и голова болела у обоих. — Нет у меня никакой человеческой стороны, — наконец хрипло нарушил молчание Кельвин. — Я убил её.       Альфред поджал губы, посмотрев на него. Такого продолжения разговора он не ожидал. Ему стало очень неловко, словно он коснулся чего-то, что не стоило трогать. И хотя он так этого хотел, когда это произошло, он испугался. — Почему? — Да какая теперь разница? Зачем копаться в этом? — Кельвин пожал плечами, кутаясь. — В этом твоя проблема, Уокер. Ты всё время анализируешь лишние вещи и не уделяешь внимание тому, что важно. Какая разница, почему я стал мразью? Главное, что я веду себя как мразь с тобой и у тебя есть выбор: постелиться ковриком или дать отпор. — Но я выберу третье. Я хочу верить, Кельвин, что ты на самом деле откроешься мне. Я продал за тебя душу, — взгляд парня был опущен. — Я хочу думать, что я получу то, за что я продал душу, понимаешь? Мне хочется… Совсем не того, что происходит сейчас.       Кельвин затих и внутри его зажёгся огонёк ликования. Неужели он близок к цели? Неужели он действительно своего потихоньку добивается. Был один очень рискованный вариант. Но Кельвин устал настолько, что сейчас был готов на любой шаг. — И что, если я тебе откроюсь, ты считаешь, мы могли бы выполнить уже наконец этот контракт?       Альфред поднял голову. — А ты… Не будешь больше лгать? Давай договоримся! — Уокер оживился и разволновался, он перегнулся к мужчине через стол и заглянул ему прямо в глаза. — Если ты не будешь больше мне врать, то я… Так и быть, попробую полюбить тебя. Хорошо? Исполним контракт, да? — Идёт, — американец кивнул. — Только не ври мне, Кельвин, — почти мольба. — Не буду. — Обещаешь? — Обещаю.