**
– Ва-ау, они… их так много и все очень красивые. Правда, Тэ. Чонгук стоял напротив светло-жёлтой стены с узорами небольших цветов на обоях и рассматривал снимки на ней. Десятки полароидов висели рядом, прикреплённые канцелярскими гвоздиками, за счёт чего создавалось удивительное полотно из фотографий неба, на которое смотрел Чон, раскрыв от восхищения рот. Он цеплялся взглядом то за одно фото, то за другое, не зная, какое рассмотреть детально, а Тэхён следил за ним со своей широкой, походящей больше на двуспальную, кровати и улыбался его реакции. Ему было приятно, что его творчество вызывало такие неподдельно искренние чувства у парня. Тот стоял со сцепленными в замок руками за спиной и делал небольшие шажки в сторону, практически раз в 10 секунд произнося восхищённое «о-о». – С каких лет ты начал коллекционировать эти снимки? – М-м-м, с пятнадцати? Не помню, если честно, просто в один момент как-то неожиданно для себя заметил, что на моей стене висит не пара фотографий, а штук десять или около того, тогда и понял, что я по-настоящему увлёкся. Мне нравится снимать небо, я уже говорил, оно влюбило меня в себя, когда я ещё был ребёнком, и с тех пор я не смог его разлюбить. – Твоя первая любовь, да? – усмехнулся Чонгук и кинул взгляд на Тэхёна. Тот упал на подушку и издал что-то вроде смешка, сказав, что небо – его первая и единственная настоящая любовь. – А… как же тот парень? – юноша не был уверен в том, что имел право спрашивать о таком, даже несмотря на то, что они стали довольно близки с момента признания Тэхёна, но тот только нахмурил брови и замотал головой, подкладывая руки под голову. – Нет, это была не она. Влюблённость – возможно, но не любовь, теперь я понимаю это. Они не пытались завести разговор об уходе ещё одного парня из их компании и осознанно делали вид, что этого вовсе не произошло, избегая совершенно бесполезной скорби, или хотя бы старались вести себя так, словно их это не коснулось. Эгоистично по отношению к Намджуну, конечно, это понимали оба, но, когда теряешь близкого человека с разницей в несколько дней – начинаешь, к своему ужасу, относиться капельку проще к смерти, ведь невозможно день за днём носить маску печали – у них попросту нет времени на это, несмотря на горячую боль в груди. Чон долго смотрел на полароиды, подмечая для себя, какая же разнообразная палитра у неба, облаков на нём, даже лучи солнца окрашивались порой в невообразимые оттенки, совмещая в себе нежно-розовые, медовые, буро-лиловые, бледно-жёлтые тона. Сложно было поверить, что всё это парень видел в реальности, казалось, что кто-то умело поработал в фотошопе, подкорректировал снимки, применил пару фильтров, настроил контрастность и резкость, в конце концов, просто нажал на авто-улучшение изображения, но нет, Тэхён сказал, что никак не менял снимки, оставив их в том естественном виде, в котором ему удалось сделать их, да и как на полароиде что-то изменишь? Этот фотоаппарат предназначен для мгновенной печати фото, а, следовательно, у тебя нет права сохранить их на карте памяти и потом применить эффекты. В этом русоволосый юноша видел некую особую значимость устройства, он называл его «подлинным ценителем настоящей красоты», на что Чонгук только фыкнул, усмехнувшись, и закатил глаза – его смутила не фраза, а то, с каким театральным пафосом её произнёс Тэ, понизив голос на пару октав. – Я восхищён. – Произнёс он и оглянулся на того, кто сделал эти снимки. Тэхён по-прежнему лежал на кровати, а его нога покачивалась на подставленном под неё колене. Он приглашающе похлопал на место рядом с собой, и Чонгук, поразмыслив пару секунд, как будут смотреться два парня, лежащие на кровати в обнимку, плюнул на совершенно не подходящие в этот момент мысли и лёг под бок юноши. Солнце уже давно спряталось за горизонт, и земля потухла без его света. Комната наполнилась мраком, но ни один из парней не хотел тянуться к тумбочке рядом с изголовьем кровати, чтобы включить лампу, а потому друзья лежали в темноте и слышали мягкое дыхание друг друга. Чон уже не мог различить предметов, наполнявших комнату Тэхёна, но ему хорошо запомнились постеры из нескольких неизвестных ему фильмов на стене сразу у двери, но один всё-таки был ему знаком – тот, на котором забавный робот с оранжевым правым ушком. Брюнет смотрел этот фильм пять раз, и всё равно в конце пускал слезу от жесткой несправедливости показанного мира и настоящего страха от мыслей о том, каким может быть совместное будущее человечества и умных машин. Интересно, а Тэхёну так же нравится этот фильм? Юноша поднял голову, чтобы задать этот вопрос, но увидел, что друг заснул, вытащив руки из-под головы и сложив их на своей груди. Его губы немного приоткрылись во сне, и Чонгук как-то внезапно ощутил нелепое желание коснуться их кончиком указательного пальца, но сразу же постарался прогнать эту мысль куда подальше. Он рухнул обратно на подушку, подтянул ноги к животу и всё равно исподлобья продолжал рассматривать лицо Тэхёна, который мило причмокнул губами и вдруг повернулся на левый бок, прямо нос к носу с Чоном, отчего последний моментально чуть отъехал назад, испугавшись такой близости. А потом приблизился обратно. Свет выкатившейся из-за туч луны мягко ложился на кожу щёк парня перед ним, оттенял и без того его острые скулы и прятался в носогубной складке. Брюнет смотрел на него и уже тысячный раз проклинал себя внутри за излишние чувства, за ту доверчивость и открытость, которую раньше он так превосходно подавлял в себе, надевая маску холодной бесчувственности; он был интровертом, ему было сложно общаться и сближаться с людьми, но Тэхёну он позволил это сделать, запустил его к себе под кожу слишком глубоко, а теперь утопал в своём душевном бокале, наполненным до краёв сущей путаницей, барахтался беспомощно и понятия не имел, как из него выбраться. Он словно тот самый мотылёк, который знает, что огонь поранит его крылья и, в конце концов, уничтожит его самого, но всё равно безвольно летит к нему. Так и Чонгук: он узнал, что Тэхён должен исчезнуть, думал, что сможет хотя бы попытаться оборвать эту губительную связь с ним, с каждым днём всё больше сводящую с ума, но в итоге не отступил, слепо веря в какое-то наивно-детское чудо, хотя прекрасно понимал, что оно не произойдёт. Проснувшись и не обнаружив рядом Тэхёна, Чонгук почувствовал что-то отдалённое к разочарованию, он принял сидячее положение и обвёл взглядом комнату: светильник на прикроватной тумбе горел (хорошо, что Тэ, собравшись уйти, включил его – было бы не очень приятно проснуться в полной темноте) и в его свете фотографии на стенах выглядели по-другому, нежели днём. Закатное небо таяло под искусственным светом, и создавалось впечатление, будто полароидный снимок засвечен с левой стороны, а фото облаков на сизо-голубом, лимонно-охристом, медово-малиновом фоне стали отдавать доброй стариной, словно они были сделаны несколько лет назад и хорошо сохранились, не утратив при этом цвета, но приобретя тот свойственный фотографиям «возраст», когда на них проявляются новые оттенки и тона. Поглядев на стену ещё минуту, парень решил подняться с кровати, но стоило ему коснуться ногами пола, как свет в комнате погас. Наступила та кромешная тьма, которую Чонгук ненавидел: в полностью обесточенном доме в голову начинают лезть противные мысли. Юноша сразу представил, что, окажись Тэхён сейчас здесь же в комнате, неприятное чувство было бы не так сильно выражено, он привнёс бы спокойствие и защиту, с ним Чон чувствовал тот самый комфорт, которого часто так не достаёт в человеческих отношениях, и … Стоп. Боже, мысли об этом парне практически поглотили его! Почему, стоит лишь секунду подумать о нём, как по телу разливается сладкое, словно тягучий мёд, чувство? Эффект простой дружеской привязанности? Или всё-таки нечто большее, то, что Чонгук так усердно старается подавлять последнее время? Юноша окончательно запутался в себе и своих чувствах, от неясной природы ощущений буквально выть хочется, мечась в непонятках. С вымученным вздохом встав с постели, Чонгук решил спуститься вниз. Ночь была лунная; бледно-жёлтый диск луны, точно лимонный леденец, находился на тёмном небе, изредка скрываясь за проплывающими облаками. От него комната была в еле заметном свете, но очертания предметов можно было различить. Чонгук вышел из комнаты, быстро сбежал по лестнице вниз, повернул за угол и застыл. На кухне лицом к окну стоял Тэхён, видимо, наблюдавший за волшебной картиной за окном: с неба сыпал снег, крупные хлопья плавно опускались на землю, а, приземлившись, сразу таяли. Деревья и кустарники, ещё не сбросившие свою листву, выглядели довольно необычно под миллионами падающих снежинок; крыши домов уже успел покрыть ровный слой снега, а ветви деревьев провисли от обильного снегопада. Чонгук пребывал в неком восхищении. Было что-то чарующее в том, как русоволосый юноша стоял на фоне падающих снежинок, мерцающих в фосфорном свете луны, и завороженно смотрел в окно, кажется, не услышав, как спустился брюнет. Тихими и медленными шажками Чон приблизился к Тэхёну, а, как только оказался за спиной парня, сам не до конца понимая, что им движет, положил руки ему на плечи. Тэхён дёрнулся, вырванный из своих мыслей, испугавшись внезапного прикосновения, и поспешил повернуться, отчего руки с его плеч пришлось убрать. – Господи, Чонгук, что ты творишь? Хочешь, чтобы я заикаться начал? – голос парня звучал хрипло, наверно, то того, что он долгое время молчал. – Ты не мог нормально подойти, а не подкрадываться? У меня чуть сердце не остановилось, – Тэ выглядел действительно напуганным, но всё же Чонгук видел, что он немного преувеличивал. – Прости, я не собирался пугать тебя, просто… внезапно выключился свет, и мне стало не по себе одному. – Брюнет потупил взгляд в смущении. – Ты... не против, что я остался? – Что за вопрос? Конечно, нет, с чего бы? Эй, всё в порядке, – он поднял лицо Чонгука за подбородок и посмотрел прямо в глаза, – ты можешь оставаться у меня, когда захочешь, мы же друзья, – от последнего слова у Чонгука в груди что-то заломило. – Да? – усмехнулся он. – Это здорово. Хотелось услышать что-то иное, но что? Чонгук сам не понимал. Он вообще не узнавал сам себя в последнее время: в мыслях сплошной кавардак, в душе тоже чёрт знает что творится, и парень искренне не понимает, когда успел так сильно запутаться, так по-крупному влипнуть. – Смотри, на улице снег идёт, красиво, правда? – Тэхён повернулся обратно к окну. – Хотел бы постоять там, под ним? – Не знаю… Может быть. Тэхён? – М-м? – юноша посмотрел на Чона, который как-то мялся всё это время, будто желая что-то спросить, но никак не мог решиться. Заломив за спиной несколько пальцев, Чонгук выдохнул и на одном дыхании произнёс: – В последнее время я чувствую себя странно, не знаю, как объяснить, но меня постоянно что-то тревожит, я не могу найти себе места, в мыслях постоянная буря и тревога в груди и я понимаю, что конкретно запутался, но отчего – неясно. Ты старше меня и мне кажется, что можешь знать, что со мной такое. Поэтому если это так, пожалуйста, скаж… – Чонгук, – прервал парня Тэ. Брюнет поднял голову и встретился с глазами, в которых видел какой-то далёкий-далёкий отклик, похожий на спасающий свет маяка. А готов ли он спасти его?.. – Подожди, не спеши так. – Тэхён, что со мной? – Чонгук отчаянно цеплялся за тот призрачный свет, плыл на него, надеясь оказаться на спасательном берегу, очутиться в тёплом уютном доме, согреваясь от бурь и штормов, что повстречались ему в пути. Русоволосый юноша молчал и так пронзительно смотрел на Чонгука, с какой-то невыносимой болью, от которой неясно щемило в груди. Его глаза – словно глубокие озёра, хранящие на своём бескрайнем дне все чувства, плещущиеся внутри и так отчаянно жаждущие вырваться наружу. Куда делся прежний Тэхён? Тот обаятельный и почти всегда весёлый парень, который был другом Чона? На его месте сейчас стоит открытый, обнаживший настоящего себя, Тэхён с сорванной маской, которую он носил на людях, прячась под ней. Брюнет вдруг понял, что Тэ знает. И правда знает, что с ним творится, потому что он это уже проходил. Внезапно его глаза наполнились нежностью, а на губах выступила усталая улыбка. Одетый в большую синюю толстовку, с взлохмаченными волосами, он выглядел как давно скитающийся путник, который наконец нашёл свой покой. Чонгук засмотрелся на друга напротив. За окном всё падал снег, луна освещала улицу, а та часть света, что попадала в окна, спускалась с подоконника на пол и заползала на стены. Абсолютная тишина царила в доме. И в этой тишине стояли два парня, глядя друг другу в глаза, потерявшиеся в собственных чувствах. Оба думали об одном и том же, но ни один не решался, боясь реакции другого. Сладкое, тягучее чувство вновь накрыло Чонгука, но гораздо сильнее, чем в предыдущие разы. Руки парня неожиданно сами потянулись к чужому лицу, ласково касаясь щёк. Тэ не отшатнулся, не попытался убрать их от своего лица, лишь продолжал заворожённо смотреть на Чонгука, с трепетом ожидая дальнейших действий. Жгучее любопытство, азарт нового толкали вперёд. Брюнет стал медленно наклоняться к лицу парня, притягивая его чуточку ближе, а тот положил свои руки на талию Чона. – Тэ… – полушёпотом произнёс Чонгук, ощущая чужое дыхание на своей коже около рта, его взгляд приковался к чужим губам ,– можно… можно я тебя поцелую? – О таком не спрашивают, Чонгуки, – так же тихо ответил парень и подошёл ещё ближе, оказываясь вплотную. Чонгук глубоко вдохнул и прикрыл глаза. Соприкосновение губ – и будто вспышка в головах обоих. Как же давно они этого хотели… Тайные фантазии, схороненные в омутах души, претворяются в реальность. Нежно целуя губы Тэхёна, Чонгук слышит негромкое мычание в свой рот – старший дал волю своим чувствам, накрывающих его словно громадные волны. Он обвивает руками шею Чона, добавляет страсти в их поцелуй, начиная поочерёдно посасывать желанные губы, посылая нежность к чёрту – слишком долго они играли в милых друзей, чтобы сейчас размениваться прелюдиями. Чонгук целует неловко, неумело, старается поспеть за Тэхёном, но тот берёт полный контроль, от охватившей огнём страсти они торопятся, стукаются зубами раз за разом, но ни один не обращает на это внимание. Чонгук решает попробовать и кусает Тэхёна за нижнюю губу, но, видимо, перебарщивает с силой, слыша тихое «айщ». – Прости, – шепчет он и вновь припадает к губам Тэ. Они целуются, не замечая время. Казалось бы, лишь касание губ, а как много оно может сказать, без лишних слов способно объяснить тот вихрь чувств, что кружится внутри. Чонгук не спешит отпускать Тэхёна, но тот целует его губы, и, удерживая их в засосе, медленно отстранятся, отчего секундами позже раздаётся характерный «чмок». – Вау, – запыхавшись, но с не скрываемым восхищением произносит Тэ. – Не ожидал, что поцелуй выйдет таким... – Каким? Неопытным? Прости, просто… – Да нет же, – юноша, шуточно злясь, толкает Чонгука в грудь. – Я про то, что раньше мои поцелуи были другими, они отличались чем-то… Думаю, играет роль, какие именно чувства ты испытываешь к человеку. – Хочешь сказать… – Чонгук сглатывает, – что до меня у тебя были плохие поцелуи? – Я хочу сказать, что до тебя я не любил. – Так я и говор... что? – только-только пришедшее в норму дыхание сбивается к чертям. Младший застывает, широко распахнув свои глаза, а Тэхён снисходительно улыбается и кладёт ладони на его плечи. – Ты первый, Чонгук, кого я по-настоящему полюбил. Вот что. Брюнет тупо пялится на лицо Тэхёна, чьи глаза мерцают неподдельным счастливым блеском, и в них такая нежность тает, что не верится, что она направлена к Чону, он не может подобрать слов для ответа, а потому стоит и просто безвольно открывает, закрывает рот. – Я не жду от тебя сейчас ответного признания, не волнуйся, я понимаю, каково тебе сейчас, поверь, сам проходил через это. Скажи лишь одно: тебе понравилось? – Да. – Честно отвечает Чонгук и притягивает Тэхёна, крепко обнимая. – Мне нравится, когда ты рядом, так я чувствую себя лучше. – А как же небо, Тэхён? Твоя первая и настоящая любовь. – Ты стал моим небом, Чонгук.***
Чувствовать чужие руки на своей талии, лёжа в объятиях на кровати, ощущать то, как кончики пальцев перебирают волосы, ловить мягкие поцелуи в щёку, а самому слушать ровное сердцебиение человека, на груди которого покоится голова – это всё то, что Чонгук испытывает впервые. И с Тэхёном. После того, что случилось ночью у окна в доме Тэхёна, прошло три дня, за которые двое друзей (а они по-прежнему ими являются) пробовали свыкнуться с мыслью о новом этапе их отношений и изменившимся значением друг для друга, поднявшимся на одну ступеньку вверх. Для Чонгука сложно воспринимать свои чувства, он, вроде, не был против таких отношений, какие начались у них с Тэхёном, и тогда, на обрыве, сказал правду – он действительно не считает их неприемлемыми, – просто до этого раза такие чувства он никогда не испытывал, а теперь оказался влюблён в парня. От этой мысли каждый раз всё ещё прошивает током по позвоночнику; юноша сам себе задаёт безмолвный вопрос « а это точно со мной происходит? », но потом видит лицо Тэхёна, чьи глаза так счастливо сияют, когда парень рядом с Чонгуком, а воздух вокруг него буквально искриться начинает, и брюнет понимает, что да, он в Поднебесье, и именно здесь встретил свою любовь, ни капли не сомневаясь, что это она самая.***
В комнате Тэхёна пахнет чем-то горько-кислым, но вместе с тем в воздухе заметна сладкая нотка. Чонгук оглядывает помещение, чтобы найти источник этого необычного, но приятного запаха, однако ему ничего из возможного издавать такой аромат не попадается на глаза. – Чем это пахнет, хён? Тэхён пытается собрать со стола разный хлам, который успел накопиться, наверно, с того момента, как он появился в Поднебесье. Его руки сгребают тетради, несколько книг, парочку комиксов, яркие фантики от конфет, а заодно и какой-то прозрачный стакан с чем-то оранжевым на дне, роняя его на пол. – Чёрт, – ругается он и осматривает предмет на наличие трещинок, но, не заметив их, облегчённо выдыхает и ставит его обратно на стол. – Прости, что ты спросил? – Что за запах в комнате? Он… м-м, мне кажется знакомым, но не пойму что это. Что-то цитрусовое? Тэхён принюхивается, словно до этого не замечал аромат, оглядывает стол и щёлкает пальцами. – А, это свечка. Ароматическая. Вчера нашёл её в ящике стола, видимо, убрал и забыл. Это… – он запинается, смотрит на свечу в стакане и как будто что-то вспоминает, – это подарок мамы. – На Новый год? – Нет, просто так. Чонгук подходит к парню у стола и садится на пол рядом. Тот двигает ноги, чтобы младшему было удобно, и берёт подарок матери в руки. – Она иногда, точнее очень редко, делала нам с папой такие внезапные подарки. Они не имели повода, да и какими-то невероятными не были, но для меня они имели значение. С помощью них я убеждался, что она меня помнит, и не чувствовал себя безликим привидением в квартире. Парень вертел свечку в руках, а потом поставил её на пол, между ним и Чонгуком. В её центре виднелась скрюченная, ставшая чёрной от огня, ниточка-фитилёк и несколько небольших лужиц растопленного воска вокруг. Такой небольшой подарок, который, и правда, не несёт в себе ничего особенного, однако можно провести параллель с теплом и уютом, подаренным свечой. Чонгук потянулся и дотронулся кончиком указательного пальца до краешка стакана, проведя им по нему по кругу. – Почему именно апельсин? – Мой любимый аромат. С детства люблю всё с апельсином. Шампунь, мыло, гель для душа, крема, конфетки, – парень усмехнулся, видя, как расширяются глаза Чона от его перечисления, – да-да, я большой фанат этого фрукта. – Интересный факт. У тебя есть спички или зажигалка? – Да, а зачем тебе? – Мне тоже нравится этот аромат, давай зажжём её. Тэ уставился на Чонгука, пусть в его предложении и не было ничего странного, но почему-то мысль о том, что младший хочет разделить с ним тепло, которое они не могут ощущать от подарка его матери, какой-то счастливой пульсацией забилась в груди и взлетела вверх, прямо к сердцу. Русоволосый юноша молча поднялся с пола и побежал за газовой зажигалкой. Чонгук слышал топот его ног, когда он спускался по лестнице на кухню. Пока старшего не было, брюнет решил посмотреть, какие книги он старательно пытался убрать со стола, но они так и остались лежать разбросанной кучей на нём. « Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда первым бросился в глаза, и юноша сразу подхватил книгу, открывая её. О эти восхитительные цитаты… В своё время Чонгук буквально каждую выписал в специальный блокнот, настолько большое впечатление они на него произвели, сейчас, конечно, большинство подзабылось, но некоторые он до сих прекрасно помнил, кажется, они намертво отпечатались в памяти. Чонгук листал страницу за страницей, пробегал глазами по строчкам, теряясь в мире английского гения, что так искусно обнажал пороки и сущность всего человечества, что не заметил, как в комнату вернулся Тэхён с зажигалкой в руках. – Над чем задумался? – спросил он, подходя ближе. Чонгук повернул к нему обложку книги, – о-о-о, Великий Уайльд, потрясающее произведение, одно из моих любимых. Когда читал, думал, что мне почти что каждую фразу придётся выписывать в тетрадь. – Ты тоже так делал? – А ты читал его? – в голосе Тэхёна было слышно удивление, но, быстро сообразив, что высказался грубовато, добавил: – Нет, то есть ты не подумай, конечно, что я тебя неотёсанным чурбаном считаю, просто… чёрт, это так классно, что нам обоим он понравился. – Да, это здорово. – Согласился Чонгук и последний раз глянул на открытую страницу. «Нет ничего тягостней мучительной неизвестности». Какая же правда, про себя усмехнулся брюнет, закрывая книгу. Горькая правда, к сожалению. Что ждёт их с Тэхёном дальше? Не в будущем – про него говорить – только воздух сотрясать словами. И всё-таки, они не смогут быть вместе, у них попросту нет шанса на это. Тэхёну уже отведён срок, Чонгук наверняка скоро увидит свой, они влюблённые, которых нельзя назвать счастливыми, они – двое людей, каждый день проживающих свою личную маленькую жизнь, так отчаянно цепляющихся за каждые секунды рядом друг с другом, оба понимают, что поступают совершенно безрассудно, какая любовь может быть, когда тебя вот-вот не станет? А у них она зародилась. Расцвела садом с розами в месте под сердцем, постепенно окутала своими колючими стеблями рёбра так, что дышать стало больно, а теперь медленно проникает шипами в сердце, и пути назад уже нет – тёрн заволок. – Я принёс зажигалку. – Отлично, действуй. Только будь осторожен, – Чон кинул быстрый взгляд на Тэхёна, склонившегося над стаканом со свечой, и сел немного в стороне, но тот успел прочесть в его глазах беспокойство, хотя и напрасное вовсе, но, видя чужую заботу, сердце сделало несколько быстрых ударов, и русый юноша улыбнулся. Мягкий медовый цвет расплылся по комнате. Шторы были задёрнуты, чтобы создать необходимую темноту для атмосферы, и лучи прощального осеннего солнца не проникали в комнату, поэтому казалось, что уже царила ночь. Тэхён придвинулся к Чонгуку и сомкнул руки вокруг чужой талии, а младший положил голову на его плечо и накрыл руки своими. Огонь медленно поедал белый фитиль, его пламя танцевало на ниточке, точно переливалось в воздухе сверху вниз, и рождало тени на лицах парней. Было что-то особенное в том, чтобы вот так сидеть на полу и смотреть на горящую свечу, от которой исходил тот самый апельсиновый аромат. Они не могли почувствовать тепло, но Чонгук может поклясться, он его ощущал. Руки Тэхёна, что обнимали его, его грудь за спиной и словно бархатное дыхание, гладящее кожу щёк брюнета – тепло было от всего этого, пусть и призрачно, и эфемерно, но юноша таял в этих объятиях, прямо как свеча в стакане перед ними, что медленно теряла идеально вылитую форму. Так сидеть они могли бы вечно, Тэхён бы, как сейчас, невесомо касался губами кончика уха Чонгука, гоня мурашки по рукам парня, а сам Чонгук прислонялся бы свой спиной к любимому человеку за ним, позволял лениво целовать себя, гладить рёбра под футболкой, трогать живот. Эти действия казались до безумия правильными, словно так и должно быть, только где-нибудь в параллельной вселенной, где им обоим суждено прожить долгую жизнь друг с другом. – Я бы хотел, чтобы мы встретились снова в другой жизни. Чон повернул голову чуть набок, чтобы видеть лицо Тэхёна, а тот продолжал перебирать его волосы и смотреть на огонь свечи, пламя которой отражалось в его ставших практически чёрными глазах. – Можно я посчитаю, что подарок моей матери – это упавшая звезда, которая каким-то чудом приземлилась у наших ног в моей комнате, и загадаю желание? Чон не знал, ему ли он задаёт вопрос и стоит ли вообще на него отвечать, но произнёс тихое «да». – Тогда я загадаю, – продолжил Тэ, – я хочу, чтобы мы встретились. Когда-нибудь, неважно, через сколько лет и жизней, просто хочу, чтобы мы повстречали друг друга однажды, но на Земле, а не в каком-то долбанном загробном мире. Хочу, чтобы в один миг, когда ни я, ни ты не будем даже подозревать о нашей встрече, наши глаза нашли друг друга и узнали, пусть и пройдёт уже не одна сотня лет. Чтобы мы снова познакомились, стали друзьями, а однажды поняли, что друзья – это слишком отдалённое понятие для нас, ведь мы нечто большее, не просто люди, которым комфортно и интересно вдвоём, а родственные души, чьи тела бродили в поисках по Земле и наконец нашли вторую частичку себя. Мне кажется, мы едины, Чон. И, умерев, я хочу встретить тебя когда-нибудь снова. Ким Тэхён должен быть с Чон Чонгуком. Это моё желание. Парень замолчал, а Чонгук не мог заставить себя пошевелиться: это точно про него сейчас говорил Тэхён? Он неподвижно лежал, глядя в центр комнаты, туда, где горела свеча, и не верил в реальность происходящего. Разве можно такое чувствовать к человеку? Так сильно зависеть от него, нуждаться в его присутствии рядом, что просить у судьбы шанс на повторную встречу сквозь время? Раньше это казалось просто красивой и несбыточной сказкой. Неужели этот парень так погряз в своих чувствах к нему, к девятнадцатилетнему подростку, у которого прямо сейчас в мыслях взрывы случаются, разлетаются в крошки выстроенные миры и руинами оседают в сердце? Неужели человек за спиной так сильно влюблён в него? Однако самое ужасное в том, что, похоже, Чонгук к Тэхёну то же самое чувствует. – Тэ… – младший разворачивается в его руках и кричать готов от того, что видит в глазах напротив. – Тэхён, я… чёрт, что ты творишь со мной… – Чон закрывает глаза, а пальцы сжимают толстовку на груди парня. – Это взаимно, Чонгуки, поверь. Мы стоим друг друга. – Я не могу… просто, мать твою, не могу поверить, что это сейчас… всё это реально. – Эй, не ругайся, – усмехается Тэхён, но Чонгук слышит грусть в усмешке, – я… просто не представляю, что буду делать без тебя, там, не знаю, в каком-нибудь из миров, где моя душа должна найти покой. Но о каком, чёрт возьми, покое может идти речь, когда тебя не будет рядом!? – Не говори, пожалуйста, Тэ, не говори про свою смерть. Мне больно слышать, я… только не говори… – Хорошо, не думай об этом, ладно? Знаю, это глупый совет, но… – Чонгук не слышит продолжения и поднимает голову, смотрит на старшего, а тот, кажется, прямо сейчас убивает своих демонов, грызущих душу, он наклоняется, и, не прерывая зрительный контакт, касается губ Чонгука. Наверно, судьба однажды решила пошутить, но у неё это абсолютно не удалось, или чувство юмора досталось дерьмовое, потому что как иначе можно объяснить, по каким причинам двое парней, что сейчас целуют друг друга в скромном свете огня свечи, будто закрывающим их от всего другого мира, по щекам которых текут слёзы, при соприкосновении смешиваясь в одну единую, вынуждены мучиться от разрывающей боли отчаяния, с каждым днём всё больше и чаще напоминающей о себе. – Я не могу… – шепчет Чонгук, отрываясь от чужих губ, – это слишком, Тэхён, как мы вынесем это? Русый юноша сам не знает. Закрывает глаза и соединяет их лбы, а пальцами зарывается в тёмные волосы на затылке парня. – Я не знаю, Чонгук. Понятия не имею. Наверно, никак? – Но, заслышав всхлип, спешит исправиться. – Прости… я правда не знаю. – За что ты извиняешь? Тэхён пару секунд молчит, а потом отвечает: – За то, что в один день решил убить себя. За то, что оказался здесь. За то, что встретился тебе и захотел сблизиться, стать друзьями. И влюбился. Я так сильно влюблён в тебя, Чонгук… За это тоже прости. За всё. – Дурак ... – младший хмыкает носом и открывает глаза, – Тэхён, – юноша тоже раскрывает веки и смотрит в упор на него, – я тоже не знаю, что будет дальше, даже представить не могу, через что нам надо будет ещё пройти (разве нашей боли сейчас ещё не достаточно?), но хочу попросить тебя об одном. Будь рядом. Хотя бы то время, что тебе осталось. Точнее… что нам осталось. Ты обещаешь? – Да. Я буду рядом, Чонгуки. А большего юноше слышать и не надо.