Струна

Они снова сидят рядом - на скамейке возле живописного пруда с лебедями. В кустах сирени вокруг этого пруда нет притаившихся агентов, а на скамейке между ними не сидит хрупкая, но сильная и отчаянная блондинка. И почему-то им трудно даже сказать, что из этого напрягает больше. Но - напрягает. Они смотрят друг на друга, почти видя тугую струну, напряженную до предела, до звона в ушах и перебоев в холодном агентском сердце. - Ну надо же, какая романтика, - Миллер всё же решился нарушить молчание, преувеличенно беззаботно кивнув на пруд. - Как жаль, что у меня нет черного хлеба, сходили бы покормить лебедей. - При чем тут черный хлеб? - метнул на ЦРУ-ушника быстрый взгляд Ченков. Ленни постарался спрятать улыбку. Вышло не очень. - Благодаря вашим дипломатам, лебеди здесь привыкли исключительно к черному хлебу. - Ты здесь только ради того, чтобы поделиться этой ценной информацией? - Да нет, - Миллер придвигается на полсантиметра ближе, заметив, как дергается Ченков. За пистолет, однако, не схватился, но с чего-то от этого немудреного действа струна натянулась сильнее и только что не заискрила. - Просто у вас сейчас такие перемены... Я и решил, что ты всё же передумал и позволишь угостить. В тот раз не довелось. - Опять перегибаешь, - Ченков прищуривается. Ленни неосторожно смотрит на это - и в ту же секунду понимает, что пропал. Взгляд русского словно гипнотизирует, заставляя оцепенеть. Взгляд этот чёрен, как проклятое эспрессо без сахара. Черен и бездонен. Миллер падает в эту бездну, лишь смутно чувствуя, как потеют ладони. - Алекс, - выходит почему-то хрипло и полушепотом. - Не смотри так. Я не видел ее. - Я тоже, - губы Ченкова едва шевелятся. Теперь Миллер пытается улыбнуться. Не выходит. - Это может означать только, что у нее всё хорошо. Собственный голос звучит странно. Миллер будто пытается успокоить Ченкова, сам едва слышит это. Звон натянутой струны нарастает. В ушах или в сердце? Неважно. - У нее всё хорошо... - эхом доносится в ответ. - А у тебя? - Миллер сглатывает и одними губами произносит: - У нас? Губы Ченкова в ответ приоткрываются, н почему-то не роняют в ответ ожидаемое "Нет никаких нас". Алексей молчит и смотрит, а Ленни падает всё глубже во мрак его глаз, отчего-то ставший до прозрачности ясным. Ченков неуловимым движением сокращает расстояние между ними еще на сантиметр, но Миллер и без этого чувствует, знает, чего хочет русский - и от этого знания пересыхают губы, почти чувствуя, как сминает их Алексей - грубо, властно, почти жестоко, не поцелуем, а допросом с пристрастием. Он ищет на губах Миллера давно высохшую влагу поцелуев Анны, ловит давно исчезнувший вкус, заменяя его на свой - горьковатый. терпкий... Ленни почти чувствует его, так же, как руки Алексея на своих плечах, спине, груди, обрисовывающие мышцы, вминающиеся в кожу до отметин, ища, ловя и бесследно стирая с кожи давно зажившие царапины от острых наманикюренных ноготков модельной красавицы... Это настолько явно, что Миллер чуть не задыхается. Слишком реально. И слишком близко. Начальство точно не одобрит. А оно ведь всё видит, всё... - И кто теперь перегибает, товарищ? Уголки губ русского дрожат в ответной улыбке. - Ты же сам предлагал угостить. Струна натягивается до предела и рвется с оглушительным звоном. "Алексей, только без глупостей", - слышится сквозь этот звон голос Ольги. Алексей очень надеется, что всё-таки мысленно. Потому что очень трудно без глупостей сейчас, когда цветет сирень, и лебеди плавно скользят по глади пруда. А у поцелуя - вкус невыпитого эспрессо без сахара.