Лол — это не Лолита

«Ло». Почему? Что это черт возьми значит. Он все же помнит меня? Тогда почему так спокоен. Или может мне стоило успокоится, пока я себе весь палец по частям с кутикулами не оторвал. Когда с губ профессора сорвалось злополучное Ло, в аудиторию стали заходить студенты, те самые которые с моего потока, поэтому, не привлекая ненужного внимания расспросить Блэка просто не получилось. Проблема состоит не в том, что он сократил моё имя, а в том, как он это сделал, Ло меня называл он. Так меня называли исключительно родители, и очень редко, но крайне метко, так делал Гумберт. И когда тот звал меня «Ло» это никогда не предвещало ни черта хорошего. В последний раз, когда я был не Лолитой, а Ло, это было в письме что оставил мне Гумберт, когда написал «прости меня Ло». Он писал о том, что я был лучшим что могло случится с ним тем летом, что его чувства ко мне не были игрой как мне может показаться, и что возможно он влюблён. Но его любви было недостаточно чтобы остаться со мной так что «Прости меня Ло». Меня сотрясало, хотелось схватить его за руку, вытащить из аудитории, а после хорошенько встряхнуть и стребовать ответы ведь я тех был достоен сейчас, и уж точно пять лет назад. Но, в место того, чтобы поступить так как мне хотелось, я стоял с планшетом и записывал лекцию чтобы после по ней сделать отчет и указать на слабые участки. Моя работа заключалось в том, чтобы я делал записи, и по указанию профессора выводил нужные кадры на экран проектора. Была середина лекции, когда вновь наступил момент для перелистывания кадра, и вот на меня уже смотрел хмурый текс на фоне классической обложки из Лолиты. По телу вновь прошел жар, казалось, меня всего передернуло от одного лишь вида обложки романа Набокова. С того лета в Сочи я в руки не брал Лолиту, избегал всеми возможными и невозможными способами этот роман и лишь в этом году спустя пять лет мне удалось вновь взяться за книгу, но без яркой обложки, на той был лишь текст с названием, и то книга была электронной. Но та обложка из первого издания который опубликовали 18 августа 1958 года в США, и именно первое издание было у Итона. Но хуже всего было от вопроса что был по верх обложки. -«Факт или ложь? поэзия убивает любовь?» — Это был самый любопытный вопрос за все сорок минут нудной лекции, от которой мне становилось тошно, а парни на задних рядах и вовсе уже в наглую храпели. Итон Блэк говорил с огромным трудом, он был красным, и потел как пьяный мужик в бане на шашлыках. А студенты делали что угодно, но едва ли слушали профессора, который примерно так же вел свой предмет, со всеобщей скорблю словно на похоронах речь читал об усопшем, о котором ничего не знал. Боже, упаси меня стать таким взрослым. На вопрос профессора про поэзию никто даже и не шелохнулся, от чего поправив очки, украденные у героя магической Британии Блэк продолжил монотонно зачитывать свою лекцию. И пока кто-то пускал слюни на парту, а другие играли в игры на телефоне, а профессор что-то умирающим хрипом рассказывал о поэзии и любви, рука моей одногруппницы Риты Медведевой всколыхнула воздух и взмыла верх. Не зря Рита была старостой, ведь только ей казалось и было интересно на лекции, когда даже самому профессору было скучно. -Профессор, вот вы ведете идиому о первой любви и том, как поэзия ту убивает, а вы сами любили? – Вопрос был по факту, хотя и забирался в разряд личного, но не настолько чтобы на него не отвечать. Переведя свой взгляд с Риты на профессора, стоило только встретится с тусклыми глазами под толстыми линзами очков, как тут же захотелось провалится под пол. Мне подумалось сначала о малышке Мари, о её голубых глазах. Но потом мысли сами собой пришли к бывшей жене профессора, и о всем том дерьме что было у него в жизни о котором я попросту не знал. Блэк не спешил отвечать Рите, на оборот казалось словно профессор хотел сбежать, скрыться от любопытных глаз студентов, и я его понимал излишнее внимание пугало. В тот момент меня повело, ведь выйдя в перед я перевел внимание Риты на себя. -Медведева, это вопрос личного характера и на него отвечать профессор не обязан, но, если любопытство тебя гложет, могу ответить я. - В аудитории прошлись шепотки, все дело было в моей прошлой работе модели, популярность сама собой идет в месте с большими деньгами, и девушки ещё с прошлого года ходили хвостиками за мной и любопытствовали обо всем что касалось меня, моих чувств, отношений и многого другого. -А это правда, что ты встречался с Алисой Бей? – Спросила какая-та девушка задних рядов, которую мне было почти не видно из-за полу мрака, ведь сегодня была лекция со слайсами и в аудитории было темно. Но раз уж я решил увести разговор подальше от профессора, то улыбнувшись поспешил ответить, при чем этот вопрос не был какой-то тайной. -Нет, мы с Алисой не встречались и не будем, у неё уже есть парень и она счастлива, как и говорила летом в своем сторис. – Девушки вновь зашептались, а парни тихо посмеивались явно над своими сокурсницами, а мне придется делать вид словно я не один из них, и что мне самому не девятнадцать. Но тем временем профессор так же смотрел на меня, но в его глазах за стеклами ужасных очков читалась благодарность. -Так ты веришь, что поэзия убивает любовь? Или же поэзия любовь питает. - Вопрос был оглушительный и спрашивал его явно парень, и голос был каким-то смутно знакомым, но времени задумываться особо не было, от чего ответ был максимально честным. -Отвечу так как ответила Элизабет мистеру Дарси: «Прочную, страстную любовь, вероятно. Но легкой привязанности хватит одного плохого сонета для того, чтобы умереть.» - По аудитории прокатился мягкий смех студентов, а мои глаза сами собой нашли профессора и, к моему удивлению, он тоже улыбался, это было видно по морщинкам возле его глаз, и в тот момент было крайне обидно что на Блэке была маска, мне хотелось увидеть ту улыбку. — Это пара по философии, а не литературы, ну так что Балканский каков твой ответ убивает ли поэзия любовь? -О любви было говорить сложно ведь влюбляться мне удавалось лишь раз, и все закончилось плачевно, поэтому мне бы хотелось сказать. Что Элизабет Беннетт была права. -Наверное все зависит от опыта, если эта первая любовь, то она обречена. Первая влюблённость никогда хорошо не заканчивается. А если это долгие страстные отношения, то возможно тут поэзия будет в самый раз. – Девушка с первого ряда в голубой рубашке в пол голоса сказала о том, что первая любовь не обязательно последняя, от чего по моему лицу скользнула широкая улыбка, ведь по всей видимости эта девушка ещё ни разу не влюблялась, а если и влюблялась, то ей отношения не были той самой любовью, после которой ломает так что лучше бы это были наркотики чем человек. -Прости, ты же Диана. – Девушка в голубом кивнула, подтверждая, что это было именно её имя. Перехватив по удобнее планшет и выйдя из-за кафедры все так же держа на лице дружескую улыбку, я как познавший все виды любви философ заговорил, все же забывая, что не я профессор. – Смотри, 0,000001% - остаются со свей первой любовью, и они вступают в брак, не более! "На то она и первая любовь, чтобы за ней пришла любовь другая! ". А из тех, кто остался, все же вступили в брак ещё процентов пятнадцать разведаться. Это не приятно, поэтому оно вам и не нравится, но это факт. -Тебе разбили сердце вот ты и злишься. – Надув губы попыталась возразить мне Диана, сложив при этом руки у себя на груди и откинувшись на спинку своего стула. Но меня девушка не злила, она была права меня бросили, разбили сердце, и я злился, но при этом мог рационально размышлять, а также старался донести свою точку зрения до студентов, но при этом не навязывать ей. -Да ты права первая любовь разбила мне сердце, но живут долго и счастливо лишь в сказках, а мы любим обманывать себя, потому что правда слишком жестока. – В тот момент разговаривая с девушками на первом ряду на моем лице все так же стойко держалась рядовая улыбка, которая была у любой модели. И пока я ждал что на мои слова вновь подастся Диана, ей перебил голос из глубины. -И какая же правда? – Вновь прошелся эхом мужской голос по аудитории все с того же темного угла что и в первый раз от чего я максимально не мог рассмотреть любопытного студента. -Все просто «Долго и счастливо» не означает вечно. Оно просто значит «время». Ещё не много времени… - Не хотя, но улыбка на моих губах дрогнула, и на спокойствие подоспела печаль от непрошеных воспоминаний. – А после ты просто принимаешь определённые правила. -Какие правила. – Все не мог успокоится парень из конца аудитории от чего уже хотелось проста подбежать к нему и крикнуть в лицо: «А ты сам что не догадываешься, придурок. Я не профессор, а той же, как и ты студент, по раскинь мозгами, что бывает после того, как тебя бросают». -А ты как будто не знаешь. Внешность играет значение. – Мой ответ сопровождался коротким пожатием плеч, словно все было кристально очевидно. И мне правда так казалось, ведь все было так, первое на что мы смотрим при знакомстве это внешность, и так было со мной и Гумбертом, ведь я был влюблен в его скулы, нос, волосы, и его глаза с голосом. А то каким было тело того чертового Британца, у меня до сих пор является самой большой сексуальной фантазией, голый Гумберт в следах после секса в душе пока я стоял в дверях и смотрел на него. Но мои слова от чего-то сопровождались недовольным возгласами словно я был слишком лицемерным, а ведь это было лишь номером один. – Деньги. Все эти отношения дело не дешевое, и девушки хотят подарки и т.д, а бедный парень им не нужен. -Не правда. – Чуть ли не одним единым фронтом выступили девушки защищаясь и начиная горячий спор с парнями которые в свою очередь придерживались моего мнения. Но просто те парни не понимали, что раньше я был тем капризным ребенком, которого приходилось чуть ли не содержать Гумберту. Он покупал еду в дом, сам же ту и готовил, а также платил за все, а я лишь удовлетворял его в постели и не давал заскучать. Это я понял, когда он бросил меня, оставив после себя деньги, в записки он их описал как компенсацию за нанесённый мне ущерб, и чтобы я мог купить себе чего-нибудь вкусного, ведь я был тем ещё любителем сладкого. Гумберт может и не желал мне зла оставляя купюры на столе, но он даже и не догадывался каким я грязным себя почувствовал, увидев те деньги. Спор становился лишь горячее, в то время как профессор, все так же пряча свою улыбку за маской внимательно смотрел на студентов, возможно, это был самый яркий спор за все то время что преподавал Блэк. Словно ощутив на себе мой взгляд профессор повернул свою голову, он выглядел плохо, был бледным, а его глаза раздражённо красными, а возможно мне это лишь казалось в полу мраке. -Что ещё! – Раздался голос того парня заглушая спор его однокурсников, но стоило лишь разнестись вопросу по аудитории как все вновь уставились на меня. - Я уже говорил, счастливый конец бывает только в сказках. -Эй, это не так! Моя бабушка с дедушкой прожили вместе шестьдесят два года! – Возмутилась Диана, от чего у ней на лице выступили красные пятна, казалось, мои слова задевали девушку больше всех остальных. По всей видимости у ней могли быть какие-то проблемы в отношениях, или что-то такое. -Ромео и Джульетта — это не правило, а исключение. Никогда не слышала о таком? – Девушки снова стали вздыхать, в то время как парни лишь разогревшись стали выкрикивать вопросы, выдвигать теории, от чего аудиторию стали заполнять пошлые шутки и громкие смешки, но, когда уже, казалось, все забыли обо мне по аудитории вновь скользнул громкий голос того парня из темного угла. -Хорошо, ты сказал, что понял пять фактов, но назвал лишь три, что было в конце? – Начинало казаться, что задавал вопросы парень лишь бы поиздеваться. Прикусив губу, хотелось все больше послать всех на три буквы, но что-то подсказывало мне что Елена убила бы меня за сорванную лекцию и брань. - Задаешь такие глупые вопросы словно сам уже не догадался. Никому нельзя доверять. – И очередная волна недовольства, казалось, что я взрослый в толпе детей, которые никогда не влюблялись, и не знали горестей, с одной стороны было хорошо, что моим однокурсникам не разбивали сердец, а с другой становилось жаль себя. -От чего же? – Вопрос не был вырван из толпы, и не доносился эхом по всей аудитории, совсем на оборот его задал тот, у кого охрип голос, и тот, кто, как мне казалось, сам для себя не ожидал что вопрос сорвется с его губ. Так мне по крайне мере показалось стоило только взглянуть на профессора, который во все глаза смотрел на меня. -Одному быть проще. – Мой голос от чего-то дрожал, возможно причиной тому был престольный взгляд профессора, или может его пугающая схожесть с Гумбертом. А может я содрогался от того, что Блэк до этого называл меня «Ло». Было сложно точно понять почему глядя на профессора, разговаривая с ним, моё тело все трепетало в каком-то извращенном нетерпении, от чего дрожал и голос. -Это же не правда. – Продолжал говорить Блэк при этом словно забывая, что мы не на едине и что у нашего разговора были зрители. -Да, нет…но что, если я пойму, что мне нужна любовь, а той не будет? – Профессор все так же смотрел на меня, и его глаза за толщей стекла были темно зелеными, такими глубокими, с оттенком холодной хвои, от чего по телу разбегались мурашки, а воспоминаниях все живее становился Гумберт. - А если мне понравиться. Что если я стану от ней зависим? Что если я построю во круг ней свою жизнь. А потом… она развалится. Не уверен, что выдержу это боль. – Мне едва хватило ума не сказать «снова» чтобы не стать посмешищем и не выглядеть в глазах окружающим жалки, таким каким я был на самом деле. – Я видел, как такие отношения разбивают. Потеря любви это как повреждения органа, как предсмертные крики. С одной лишь разницей, агония кончается. А это… Это может длиться вечно. *** Дома было пусто, в первые за несколько недель никто из семьи не приехал забрать какую-нибудь очень важную мелочь, которая в действительности такой не была. Но именно сегодня мне не хотелось оставаться одному, от чего скинув лишние вещи на пол мои ноги сами собой доставили моё тело на кухню. День сегодня был паршивым. Сказать честно настолько паршиво я ощущал себя в последний раз год назад, когда умер дедушка со стороны мамы. Но то гнетущее чувство вновь вернулось, от чего пришлось заняться тем, что могло унять боль. Готовить меня учили бабушки, и слушая их, мне удалось стать не плохим кулинаром, наверно, поэтому всю свою жизнь я и стремился к независимости. Слушая аудио книгу «Джейн Эйр» по кухне цвета, виски растекался запах малинового чая, имбирём, мятой, и ещё травами, которые добавляла бабушка Оля. Готовка заняла не больше полутора часа, но это того стоило, ведь мой азиатский куриный суп мог поднять даже мертвеца из могилы, что уж говорить о простой простуде. Тайны не было что готовкой я занялся только для профессора, мне не хотелось через пару дней услышать от Елены что философ, которому меня представили скончался от осложнений от простуды. Да, и не хотелось, чтобы дочка Блэка от него заразилась, или того хуже я. Найти квартиру профессора не составило труда по той единственной причине что этажом выше меня жил только бабник Кирилл, который свято верил, что он король порно, и все, потому что я как-то раз посмотрел с ним фильм. Ну и квартира, которая сколько я себя помнил пустовала, и вот в ней как раз таки и поселился Блэк. Фамилию профессора было не так сложно называть, как имя, наверное, все, потому что с ней были связаны лишь забавные воспоминания не то, что с именем. Ведь именно имя я стонал во время секса. Дверь была новой, это было видно по покрытию из красного дерева и круглая дверная ручка виде розы, от вида которой в миг захватило дух, казалось, меня откинуло в прошлое и сейчас моё тело находилось в романе Агаты Кристи. Это было приятно чувство. Так что, постучавшись в дверь на моих губах все так же продолжала играть улыбка от цветочной дверной ручки, казалось бы, мелочь. Когда за дверью раздался топот маленьких ножек, и кряхтение мне сразу стало ясно что дверь спешила открыть Мари. Но стоило двери открыться то с ясного солнечного лица Мари ушла вся её радость, по всей видимости девочка хотела увидеть не мою персону. Но я расстраиваться не стал ведь пришёл тоже не к ней. -О, злой сосед, если что шумим не мы, а тот парень. – Мари указала на дверь Кирилла, и я даже не сомневался в том, что последний мог утраивать шумные пати в своей квартире, вновь который год забывая установить себе звукоизоляцию. -Я пришел к твоему отцу, принес ему суп и чай, чтобы он поскорее поправился. -Приподняв два огромных термоса в которых была еда, на моем лице скользнула дружеская улыбка. Ведь как говорила бабуля вежливость залог любого успеха. Мне казалось, что мой жест будет принят дружелюбно, так по соседские, ведь в Америке даже при переезде приносят приветственное печенье и все такое, но я забыл, что Американцы и Англичане это две стороны одной монеты, от чего они максимально разные. По лицу Мари можно было сказать одно, в её глазах отец был той самой невинной маленькой девочкой, а я, тот самый стремный чувак что протягивает детям конфетки в парке. Скажу коротко неприятное было чувство. -Ты плюнул туда? – Это был скорее риторический вопрос, ближе к факту, так словно Мари стояла над моей душой и держала свечку пока я пускал слюни в суп. -Мне двадцать, а не два, чтобы вести себя как ты. -Отвечать грубостью на грубость ребенка было глупо, учитывая, как сузились голубые глазки малышки, хорошо общаться мы с ней точно не будем. -Что ты только что ты сказал? Fucking ass. – Мои глаза стали по пять копеек, и, казалось, я был готов ударить одним из термосов девочку по голове чтобы избавить мир от лукавого, но в этот момент из столба пара вышел профессор, держа полотенце на бедрах. Мои мысли об убийстве пятилетней девочки отошли на задний план пока я встречался с картиной маслом. Полотенце едва держалось на бедрах у профессора, в то время как мужчина подсушивал малым полотенцем свои длинные золотистые волосы. И я бы мог сказать, что в этом не было ничего такого, но это было не так. Точеный пресс, по которому стекала вода, а когда она спускалась под полотенце у меня дыхание сдавливало. Это был уже не хилый старик на грани смерти, а молодой подтянутый мужчина, у которого на теле не было ни грамма лишнего жира, и к сожалению, я знал каждый дюйм этого тела. И как бы не был велик соблазн посмотреть на линию полотенца, где скрывался королевский член Итона, мои глаза пробежались вниз до сильных ног Блэка. На правом колене красовался шрам от травмы, который заставил сойти, мня с небес на землю, ведь это не был просто однофамильцем Гумберта, не был просто похожим на него, это и был сам Итон Блэк, который разбил меня. -Ох! Леонтий что тебя привело ко мне? – Голос у Итана все так же был глубоко охрипшим, и не походил на тот глубокий бархатный баритон, который я помнил последние пять лет, но, наверное, это было даже к лучшему, мне удалось не сорваться. -Суп… - Мне было сложно ровно говорить, казалось, мой голос не истово дрожал, и я мог расплакаться в любой момент, но этого не происходило, я был давно выше своей детской влюблённости в Итона Блэка. – Точнее, я уже ранее говорил об этом, я принес вам супа, который готовит моя бабушка и чай с малиной, мне бы хотелось работать со здоровым человеком. – Профессор прошел ко мне абсолютно голый, и его полотенце на бедрах ни как меня не утешал, скорее на оборот подводил к обрыву, в котором мне хотелось сорвать полотенце с бедер профессора, и вновь взглянуть на Экскалибур. Так я в шутку называл член Итона. -Ого, это так… мило с твоей стороны Болконский. – Профессор хотел сказать что-то ещё, но я не мог стоять рядом с полуобнажённым бывшим любовником, когда от него пахло чем-то пряным и сладким. Впихнув по-детски термосы в руки профессора ничего не объясняя я побежал к лестнице, не желая, как глупая девица ждать лифта, чего мне было унижаться если я буквально жил этажом ниже. И, прежде чем за моей спиной захлопнулась дверь, я вновь услышал короткую фразу Мари. -И все же ты ему не нравишься.