Друг мой, Зорро

La pera - (ла пера), груша, исп.       * * *       Тачка споткнулась о выбоину в мостовой и едва не перевернулась. Толкавший ее сгорбленный старик остановился, переводя дух, пока его молодая спутница подбирала с земли уродливые самодельные циновки. Узкая улица, загибаясь, полого шла в гору. На дне ее, среди одинаково беленых домов с темными закрытыми ставнями еще плескался остаток ночной прохлады. Небрежно бросив на тачку последнюю циновку, девушка распрямилась, неловко поправляя одежду из холщовой простой рубахи, песочной юбки и темного платка, обнажившего на мгновение короткую стрижку. Глаза старика лукаво блеснули из-под кустистых седых бровей, но вертевшаяся на языке острота осталась невысказанной. Он покрепче ухватил тачку и шаркающей корявой походкой двинулся вперед. Девушка оглядела пустующую пока улицу, широким шагом обогнала поскрипывающую тачку и первая вышла на площадь Санта-Марии-дель-Росарио, остановившись у ее края, напротив одноименной церкви.       Солнце совсем недавно взошло над одним из углов площади, рассыпав узорчатым веером длинные еще тени. Теплый ветер лениво шевелил припыленные кроны нескольких деревьев, парусиновые палатки торговцев, покрывало вьющейся зелени на одной из стен и плохо приколоченный лист с объявлением у входа в аюнтамьенто. Здесь было немноголюдно. В отличие от Рыночной площади, расположенной парой кварталов дальше, чей шум доносился даже сюда, перебивая неспешное журчание фонтана и чириканье вездесущих воробьев.       Утро выглядело тихим и мирным, почти таким же, как несколько лет назад, когда над аюнтамьенто еще не распростер крылья имперский орел, а у его входа не стояли часовые в военной французской форме. Администрация располагалась на левой стороне площади, если смотреть от улочки, из которой вышли девушка и скоро догнавший ее старик.       Тачка с циновками, не останавливаясь, свернула налево и проскрипела вдоль ограды великолепного дома дона Эстебана к узкому проулку рядом с аюнтамьенто, в котором едва могли разойтись два пеших человека. Один из французских часовых лениво проводил ее взглядом, но останавливать не стал, полагая, что крестьяне со своим неказистым товаром бредут на Рыночную площадь. Только от скрипа тачки недовольно передернул плечами и снова принялся с подозрением следить за парой мальчишек, явно что-то затевавших с другой стороны фонтана.       Проходя мимо часовых, девушка скромно прикрыла лицо краем тонкого платка, а старик еще больше сгорбился, втягивая голову в тощие плечи. Но за углом смущение обоих прошло, уступив место торопливой деловитости. Оглядевшись, они прибавили шагу и вскоре добрались до следующего угла. Здесь толстая стена, ограждающая внутренний двор аюнтамьенто, была ниже всего, а с другой стороны от проулка отходила еще одна извилистая улочка. Старик укрыл тачку в нише неподалеку и, вернувшись к спутнице, согнулся пополам. Наступив ему на спину, девушка приподнялась над оградой и осмотрела внутренний двор. Он был пуст. Вскочив на ограду, она крепко уселась и протянула старику руки, неожиданно сильные для такой хрупкой фигуры. Старик перевалил через стену и мягко приземлился в густых кустах сирени и акации, которыми было щедро засажено патио. Раздавшийся рядом легкий треск ветвей подсказал ему, что прыжок его спутницы был не столь удачен. Он с укоризной посмотрел на нее и приложил палец к губам. Девушка извинительным жестом пожала плечами. Платок ее сбился за спину, а юбка оказалась надетой поверх штанов. Сообщники замерли, услышав, как скрипнула дверь. На порог дома вышел командир местного французского гарнизона с сигарой в руках и накинутом на плечи кителе.       * * *       Это утро выглядело мирным и для капитана Феррана, уже целый год держащего в своих жестких руках ничтожный испанский городишко на северной окраине Андалусии. Быстро одолевший первое сопротивление местного ополчения, капитан приготовился как следует отметить пусть и небольшую, но собственную победу. Радость была короткой.       Той же ночью французский гарнизон был пребольно ужален непонятно кем, непонятно откуда взявшимся и непонятно куда девавшимся. Кто это был, капитан вскоре узнал, но легче от этого не стало. Несмотря на все принятые меры, несмотря на жесткие и даже жестокие наказания партизан и их пособников, несмотря на все хитрые планы и попытки подкупа, капитан Ферран так и не смог избавиться от болезненных уколов несносного Эль Агудо и его партизанского отряда.       Надо сказать, что месть герильясовбыла не только кровавой, но временами и весьма унизительной. Однажды коварный Агудо перехватил обоз не с продуктами, а с лекарствами и гигиеническими средствами. У солдат не осталось ни крошки мыла и щелочи для стирки, и пока они дождались следующего обоза, вынужденного идти в обход, выражение «французское благоухание» приобрело совсем иной, чем прежде, оттенок.       За прошедший год противостояние между капитаном Ферраном и партизанским главарем по прозвищу Эль Агудо перешло из разряда военных столкновений во вражду личную. Привычка герильера во время засад подавать сигнал своим людям песней про славного Сида доводила капитана до бешенства. Дошло до того, что голос Агудо, поющий старинную балладу, стал сниться Феррану по ночам. Этого уж никак нельзя было стерпеть.       Летом 1812 года на всей территории Испании борьба с обеих сторон стала заметно тише, что было вызвано известиями с русской границы. Но терпение капитана настолько истощилось, что он решил принять решительные меры и отправил депешу своему генералу с просьбой временно выслать подкрепление. Капитан собирался устроить глобальную облаву в предгорьях, прочесать каждую тропинку, перевернуть каждый камень, срубить каждое дерево, но найти и уничтожить отряд Агудо или, в крайнем случае, вынудить их уйти из этих мест и надоедать какому-нибудь другому французскому капитану. Или даже полковнику. У самого Феррана сил для этого было маловато, но если бы ему прислали еще один или два отряда, то с местными партизанами было бы покончено.       Герильясы контролировали прямые дороги, связывающие город с остальным миром. Курьерам и обозам приходилось двигаться в обход или пробиваться с боем. Из-за этого почта поступала нерегулярно, но по примерным подсчетам капитана ответной депеши стоило ожидать сегодня или самое позднее завтра. Он не сомневался в положительном ответе генерала и хотел узнать только время, когда прибудет подкрепление. Надеясь, что это случится поскорее, он понимал, что в Испании все французские части страдают от партизан, и что, может быть, придется подождать.       Об этом и размышлял умиротворенный тихим солнечным утром капитан Ферран, стоя во внутреннем дворике занятого им аюнтамьенто, когда снаружи донесся стук копыт. Капитан резко развернулся и скрылся в здании.       * * *       В кустах рядом со стариком снова раздался шорох, он недовольно покачал головой, но улыбнулся. Девушка скинула мешавшую юбку и оказалась молодым парнем. Он завязал платок на голове по-мужски, вынул из-за голенища нож и засунул за пояс. Двор был по-прежнему пуст, хотя из дома слышались голоса.       Укрываясь за кустами и пригибаясь под окнами, напарники прокрались к боковой двери. Ею пользовалась прислуга, почти никогда не запирая. Первым в дом осторожно вошел старик, уже избавившийся и от сутулости, и от шаркающей походки. Движения его были скупы и точны, а фигура обрела гибкость и силу. Дверь открывалась в коридор между несколькими служебными помещениями, кухней и кладовыми. Здесь было тихо и пусто. Прижимаясь к стене и осторожно ступая, напарники добрались до следующей – более солидной, темной резной двери, из-за которой глухо звучали французская речь и топот ног. Старик явно бывал здесь раньше и хорошо ориентировался, а юноша старался держаться вплотную к нему. Не доходя шага до резной двери, старик заглянул в помещение рядом с ней и, кивнув напарнику, скрылся в нем. Юноша последовал за ним.       Комната была похожа, скорее, на кладовку, хотя имела окно и еще одну дверь. Разнородную мебель расставили произвольным образом и, видимо, уже давно, потому что ее покрывал толстый слой пыли. Юноша с интересом огляделся, а старик прошел прямиком ко второй двери. Здесь голоса были слышны гораздо лучше. Он жестом подозвал юношу и указал на дверь. Тот прижался ухом к щели и стал напряженно вслушиваться. Через несколько минут голоса стали громче, капитан почти кричал и явно был рассержен. На лице юноши появилась довольная насмешливая улыбка.       – Не вышло дело, – пояснил он, наткнувшись взглядом на нетерпеливый прищур старика. – Не пришлют ему подкрепление. Генерал пишет, что у него и своих партизан хватает, пусть капитан сам разбирается, как хочет.       – Хорошие новости. Но по его крикам и без перевода можно было догадаться, – усмехнулся старик. – Еще что-нибудь существенное он сказал?       – Только сотню проклятий и столько же богохульств, – пожал плечами юноша. Старик хмыкнул, и они оба собрались исчезнуть из дома той же дорогой, что и пришли, но тут из-за двери послышался новый громкий шум, сопровождаемый пронзительным невыносимым визгом.       Сообщники резко остановились и переглянулись. Юноша втянул голову в плечи и заткнул уши, старик изумленно приподнял брови и уставился на дверь. Он отвел руки напарника от ушей и показал на дверь – «слушай и переводи». Юноша нахмурился и с опаской снова прижался щекой к двери.       – Никак поросенком где-то разжились, – недовольно пробормотал он.       – Сомневаюсь, – покачал головой старик. – Я поросячьего визга, почитай, полгода не слышал. Давно всех извели. Сейчас во дворах ничего крупнее курицы и не отыщешь. Да и тех не так уж и много осталось.       – Никогда не слышал, чтобы курицы так визжали, – пожал плечами юноша. Он сделал знак старику молчать и, все еще нахмурившись, стал напряженно вслушиваться и тихо переводить: – Он приказал ей заткнуться... - помолчал и принялся за синхронный перевод: – Что это такое? Зачем вы притащили сюда это чучело? Это груша. Довольно спелая, на мой взгляд…       – Груша? – переспросил старик.       – Так сказал солдат, – юноша снова приложил палец к губам. – Да объяснитесь же наконец! – перевел он новый вопль капитана. – Солдат говорит, что они сорвали ее с дерева. Какой-то шутник или разбойник подвесил ее рядом с дорогой, прихватив веревкой под мышками. А они решили, что «груша» созрела и можно забрать ее себе.       Лицо старика, слушавшего до того с изумлением и улыбкой, посуровело, губы выпрямились в жесткую линию. Такая же четкая короткая черта разделила брови. Из-за двери послышался жесткий смешок и голос капитана:       – Воистину удивительные плоды приносит испанская земля, – перевел юноша. – Только зачем вы притащили ее сюда? Отдай солдатам.       * * *       – Мсье капитан, – быстро заговорил добытчик «груши». – Девчонка явно не местная. Она бродяжка, голодная и похоже пострадала от здешних испанцев.       – И?       – Она могла видеть по дороге что-то важное или интересное. Где прячутся партизаны или скрывают еду и оружие.       Капитан заинтересовался:       – Думаешь, она с нами поделится?       – Если хорошенько расспросить… – солдат встряхнул «грушу», от чего та снова взвизгнула. – Да и подкормить не мешает. Вряд ли она будет так уж предана тем, кто повесил ее на дерево.       – Ну что ж… Возможно, – с сомнением в голосе согласился капитан. – Сейчас я занят, разберусь с ней позже. Заприте ее куда-нибудь. Чтобы была цела и здорова. И не визжала!       * * *       За дверью снова послышался шум, топот ног, переместившийся в служебный коридор. Напарники замерли, опасаясь, что женщину решат запереть в их комнате. Но шум проследовал дальше. Старик беззвучно подошел к двери в коридор и приоткрыл ее на ширину женского мизинца. Он успел заметить, как две французские формы провели по коридору что-то пестрое в сторону кухни. Один из солдат на ломаном испанском объяснял пленнице, что ей дадут еду. Видимо, она поняла, потому что не сопротивлялась и не визжала.       Когда дверь в кухню закрылась, старик дал знак юноше, и они осторожно выскользнули в коридор. Возле кухни старик указал напарнику на дверь, а сам вышел во двор и притаился у окна, прикрытого только дерюгой от солнца. Осторожно заглянув в щель, он увидел за столом девицу, жадно поглощавшую что-то из глубокой тарелки. Охранники смотрели на нее с интересом и беспечно повернулись спинами к окну и двери. Старик негромко свистнул, змеей скользнул в окно и схватил ближнего охранника за шею, приставив к горлу нож. В ту же секунду дверь распахнулась. Второй охранник был слишком велик, чтобы юноша мог его легко схватить, без раздумий он всадил ему нож в спину. Великан изумленно охнул и рухнул на пол. Девица замерла с куском еды в руках, побледнев, как полотно, и испуганно сглотнула.       – Ни звука! – внушительно произнес старик, опасаясь не только тревоги, которую мог поднять солдат, но и визга девчонки. – Ты пойдешь с нами, – кивнул он ей. И обратился к солдату: – Садись… – он замялся. В кухне не к чему было привязать его. – …на пол.       Тот подчинился. Юноша быстро захомутал его найденной в шкафу веревкой и заткнул рот самым большим лимоном. В это время старик изобразил низкий поклон и указал рукой в сторону окна:       – Прошу вас, сеньорита, нам не стоит задерживаться, – живые глаза под седыми бровями непреклонно сверкнули.       Девушка вскочила, на секунду замешкалась, глядя на оставшуюся еду, схватила кусок хлеба и обойдя стол, подошла к окну. Старик придержал ее за руку, выглянул во двор из-под дерюги, убедился, что он пуст и вышел наружу. Он протянул девушке руку, но та, словно не заметив ее, ловко выскочила сама. Юноша, который почти все это время не сводил с девушки глаз и широко улыбался, замыкал их компанию. Втроем они быстро пресекли двор к тому месту, откуда залезали. Перебрались через стену, причем парень не забыл подхватить оставленную им юбку. На другой стороне он снова пристроил ее на бедрах, накинул по-женски платок на голову, старик подхватил тачку из ниши, и не спеша они двинулись в сторону Рыночной площади.       Но, не доходя ее, старик остановился. Оглядев пристально спутницу, он понял, что ее вид будет слишком привлекать внимание даже на пестрой торговой площади. Беглецы свернули за угол и скрылись в лабиринте узких извилистых улочек городка.