«МОНОПОЛИЯ»
***
Падший пальцем вычертил завитушку в воздухе: чёрный, как уголь из заброшенной шахты Британии дым окутал одну из клеток, и когда он спал, припавший к полю игры Азирафаэль удручённо вздохнул. Под собственностью Кроули теперь были не только подпольное казино, пара клубов и один наркопритон, но и бар. Ангел мог поклясться, что сотворённая постройка напоминала одно из мест, где падший считался завсегдатаем. Херувим невольно заулыбался: неоновые вывески притягивали взгляд, а в окнах даже можно было рассмотреть происходящее внутри, включая цвет плиток и узоры на них. Когда кого-то из человечков на втором этаже огрели по голове барным стулом, и тот полез на обидчика с кулаками, Азирафаэль отшатнулся и перевёл взгляд на собственные владения. — Ох. Ты выиграл. Мои поздравления. Несмотря на поражение, ангел тепло улыбнулся. Кроули почему-то захотелось отдать ему весь город, на поле которого они расставляли фишки, а может, и подарить парочку настоящих. Интересно, это возможно? Найти бы пустое селение, вдохнуть в него жизнь и отдать Азирафаэлю на попечение. Он был уверен, что под его руководством город был бы населён самыми замечательными людьми. Такими же прекрасными и светлыми, как сам ангел. — Что? — переспросил тот. Кроули понял, что последние предложения сами соскользнули с его длинного языка. Ему захотелось обернуться змеёй и уползти куда подальше. Или нырнуть под кровать и свернуться в клубок; шипеть и обнажать клыки на всех, кто подойдёт — даже на своего пернатого друга. Вместо этого он молча потянулся за вином, так что Азирафаэль, выжидающе разглядывающий его глазами, в глубине которых можно было увидеть саму историю мироздания, ответа так и не дождался. У алкоголя есть удивительное свойство развязывать языки, тем самым конвертируя поток мысленный в поток словесный. Поведение тоже претерпевает некоторые изменения. Например, походка Кроули становится ещё развязнее, взгляд змеиных глаз — обескураживающе пристальным и слишком уж говорящим. Азирафаэль каждый раз это подмечает, и, по непонятным ему самому причинам, не противится этим изменениям, а поддаётся им. Сверкает глазами в ответ, подхватывает и задерживает взгляд, словно это — очередная игра, искушение, минутная слабость, которую Они не заметят. Не всколыхнётся масса жёстких серых крыльев Гавриила, не будет произнесён выговор — или приговор — не заулюлюкают в насмешке демоны, не поставят позорное клеймо, от которого падшему уже не избавиться. А Кроули, в свою очередь, прекрасно всё замечает. И запоминает, вопреки попыткам пьяного разума подёрнуть воспоминания дымкой, завесой забытья: и как в небесно-голубых глазах мерцают звёзды и искры, когда ангел смотрит на него в моменты всколыхнувшейся искренности, и как мягкие пальцы задерживаются на его собственных, из-за чего лишняя пара секунд кажется вечностью даже для того, чей возраст равняется самой Земле, и как задумчиво ангел скользит по нему взглядом таким… несвойственным для чистого и непорочного существа, что демона пробирают мурашки. И сомнения в невинности первого. Секунды становятся минутами, минуты — часами, и ни один из них не замечает, как это становится обыденностью. Бокалам даже не нужно наполняться игристым вином: они уже не «Азирафаэль» и «Змий», они «ангел» и «дорогой». Кроули знал, что такие прозвища значат в мире людей, но намеренно ничего не говорил Азирафаэлю. На самом деле, тот тоже был осведомлён — но его вполне всё устраивало, и он не собирался ничего менять. Только на чужих он старался говорить «о, дорогой» громче; особенно если рядом с демоном начинали маячить какие-то назойливые особы. Кроули откликался, тянул «а-ангел» в ответ и по-свойски вставал рядом, облокотившись о что-нибудь. Глаз за тёмными стёклами видно не было, но тяжёлый взгляд всё равно действовал на непрошеных личностей. Для пущего эффекта можно было прошипеть что-то особенно недружелюбно, и всех в округе сдувало, словно охапку хлипких листьев на осеннем ветру. В комнате повисло молчание: не из тех, что можно «резать ножом», или которое создаёт какую-то недосказанность, неприятную обоим. Оно было уютным и привычным. Существа спокойно наслаждались компанией друг друга и, в отличие от людей, для этого им не нужны были слова. Падший громко отхлебнул из бокала и расставил ноги шире, пытаясь устроиться удобнее в смольно-чёрном кресле. — Нужно заказать, как их… — он рассеянно махнул рукой. — Такие, как пуфики. Мягкие-мягкие крес-с-сла. — Кроули по обыкновению стал шипеть сильнее по мере повышения градуса. — К… Кр… Кресло-мешок. — предположил Азирафаэль. Демон лишь пожал плечами. Похоже, он уже забыл о своей внезапной идее приобретения новой мебели, и теперь его мысли были заняты чем-то ещё. За окном забрезжил рассвет. Небо окрасилось в мягкий оттенок розового, приобретая сходство с сахарной ватой в руках ребятишек в парке аттракционов. Кучерявые облака белыми пятнами хаотично располагались тут и там: природа достала пастельные краски из запылённого ящика, и теперь ранние пташки Лондона могли наблюдать настоящее произведение искусства прямо над своими головами. Азирафаэлю захотелось обратить на это внимание Кроули. Он подошёл к нему, мягко дотронулся до руки и взглядом указал на балкон. Воздух был по-утреннему свеж. Установившаяся хорошая погода была редким явлением, и даже солнце вышло пожелать жителям города доброго утра. Уже совершенно трезвые по магии удобных опохмеляющих чар Кроули и Азирафаэль немного постояли на балконе. Падший рассматривал сонных пешеходов, иногда забавы ради резко переключая светофор. Визжали шины, визжали люди, чудом избегавшие столкновения. Демон посмеивался, обнажая белоснежные зубы. Наблюдая за ними, как ребёнок наблюдает за муравьиной фермой, он облокотился на перила, бронзовая краска с которых уже начала постепенно сходить, сложил руки и водрузил на них подбородок. Ангел, стоящий чуть позади, как-то необычайно притих, засунул руки в карманы белого пиджака и втянул голову в плечи. «Хрупкие они всё-таки существа» — подумал Кроули, уже собираясь стянуть с себя верхнюю одежду и отдать её другу, как понял, что стоит лишь в облегающих штанах и чёрной тунике. «Стягивать» было решительно нечего. Демон задумался на мгновение. Азирафаэль вздрогнул, когда его внезапно подтянули к себе и обхватили за плечи. Кроули, увидев такую реакцию, заметно напрягся: уже собирался отстраниться, жалея о совершённом поступке, как ангел осторожно выдохнул и прижался к нему в ответ, слегка склонив голову ему на грудь. Демон сохранял нейтральное и даже заскучавшее выражение лица, но его хватка была крепкой, и… собственнической. Отогревшийся Азирафаэль почувствовал, как его глаза сами начинают закрываться. Всё, что он помнит дальше через пелену сонливости — убаюкивающее покачивание в чужих объятиях, дыхание, обжигающее шею, прохладу свежих одеял и приземлившееся рядом тело. Кроули ни в коем случае не нарушал личное пространство ангела: огромной двухместной кровати, отдающей покоями короля по своей претенциозности, вполне хватало им обоим. Ангел заворочался, удобнее кутаясь в простыни; невнятно пробормотал «спокойной ночи, мой дорогой», и, с умиротворённым лицом ребёнка, отправился в царство Морфея. Кроули вытянулся рядом, даже не позаботившись о снятии чёрных кожаных ботинок. Он лёг на живот и внимательно посмотрел на Азирафаэля. — Спокойной ночи, мой ангел. С несвойственной ему осторожностью падший поправил его одеяло и щёлкнул пальцами. Тяжёлые шторы с шуршанием сомкнулись, и утренний свет перестал заливать комнату. Теперь и Кроули мог спокойно заснуть. Их обоих поджидали самые приятные сны: такие возможны, только если ты засыпаешь с очень дорогим и близким тебе (не)человеком. Чувство защищённости и тепла присоединилось к ним двоим и обещало никогда не уходить.