Spellbound (Заворожённый)

      Они почти не разговаривали. Жан-Пьер был занят практически все время, Абдул же очень медленно, слишком медленно, восстанавливался. Он больше не чувствовал внутреннего пламени, способного творить чудесные вещи, поэтому изо дня в день просто лежал на повозке среди разнообразной поклажи, с благодарностью принимая помощь от солдат французской армии. Те, как он мог судить, наблюдая изо дня в день, очень любили и ценили своего командира. Он смотрел и слушал, если доводилось, как Польнарефф раздавал указания, общался с сослуживцами, решал всевозможные задачи, и порой недоумевал, как в одном человеке уживались две такие разные сущности: шебутного весельчака с ясными глазами и сурового, но справедливого военачальника.       Несколько дней спустя, когда Мохаммед уже мог самостоятельно встать и позаботиться о себе, армия приняла решение снова разбить сравнительно долгосрочный лагерь. По мере сил он пытался помочь тем, кто выхаживал его все это время, но вскоре понял, что больше мешает им, нежели приносит пользу, потому сграбастал Игги, порывающегося облаять и обкусать за пятки максимальное количество людей, и ушел на край лагеря, присев на краешек одной из опустевших повозок. Песик сидел на его коленях спокойно, позволяя почесывать себя за ушком, и довольно жмурил глаза. Несмотря ни на что, он был очень рад, что его самый большой и добрый друг снова с ним и ему, вроде бы, ничего не угрожает.       А Абдул думал. Не то чтобы у него и раньше было что-то, за что можно было держаться, но сейчас все, что у него было, без труда помещалось на коленях и пыталось лизнуть ороговевшие струпья на широких запястьях. Вздохнув, он попытался прислушаться к мудрому обычно сердцу, но оно упорно молчало. Казалось, его все устраивает, и не смущает даже исчезнувший дар. Не помогли ни медитация, ни дыхательные практики: внутренняя лучина лишь жалко чадила, не выдавая прежнего тепла зачарованного огонька.       - Эй, - послышалось за спиной. К нему как-то неловко ковылял генерал, на ходу лентой завязывая волосы в хвост, - все хорошо?       Абдул лишь мягко улыбнулся, отодвигаясь и освобождая место рядом с собой, негласно приглашая присесть. Когда Жан-Пьер воспользовался предложением, чародей наконец подал голос:       - Понемногу становится лучше, но магией помочь больше не выходит, уж не знаю, почему. А у тебя что с ногой?       Польнарефф как-то неловко хохотнул.       - Даже сказать стыдно. Слезал с лошади, зацепился за стремя, - запрокинул голову, устремляя взгляд в небо, - Подумал, ты сможешь помочь.       - Увы, сейчас я даже себе помочь не могу, - Мохаммед, напротив, опустил взгляд, потирая раненые запястья. Пауза неприятно затягивалась.       - Слушай... - начали они разом, и разом замолчали, обернувшись друг к другу. Темные глаза встретились со светлыми впервые за долгое время. Тишина, вставшая между ними на несколько секунд после, казалось, звенела. Генерал, несмотря на всю выдержку, сдался первым, отводя взгляд.       - Давай ты первый, - уступил чародей.       - Я хотел спросить, нашел ли ты своего друга и все ли хорошо, - как-то поспешно, пряча глаза, проговорил Жан-Пьер. Сердце, наконец подавшее, казалось, навеки замолкший голос, подсказало Абдулу фальшь в его словах. Но все же ответил.       - Да, он теперь со мной. Тише, Игги, - он погладил начавшего постепенно рычать песика на коленях. Малыш и раньше не слишком жаловал посторонних людей кроме своего большого и доброго друга, но теперь будто решил объявить войну всему озлобленному миру вокруг.       - Ты отказался от моего предложения ради этого чудовища? - опаленные жаром магического пламени брови генерала поползли вверх и он как-то совсем не солидно хихикнул. Ожидать чего-то подобного он явно не мог.       - Да, и я успел спасти ему жизнь, так что ни о чем не жалею.       Снова повисла тишина, нарушаемая лишь тихими перезвонами браслетов на темных больных запястьях и негромким урчанием крошечного животного, все еще не сводящего недоверчивого взгляда с нового странного человека. Его маленькую душу разрывали противоречивые желания вцепиться в это светлое лицо зубами и кромсать до изнеможения, и попытаться подружиться. Как бы ни было сильно недоверие, он помнил, с каким трепетом этот белый человек относился к его другу, когда тот был на грани. Игги не нравилось противоречие в чувствах, и это тоже злило.       - Я много думал, когда ты ушел в тот день. Прими мои извинения, я был не прав. Мне не следовало тебя удерживать. Ты - свободный человек, кто бы ни пытался это оспорить, - Жан-Пьер по-прежнему избегал смотреть на собеседника, но Абдулу все равно казалось, что он может видеть его глаза. Спокойные, печальные глаза, - Однако, если ты решишь передумать, мое предложение для тебя остается в силе. Разумеется, ты можешь взять своего... друга с собой, если пожелаешь.       Будто поняв, что речь идет о нем, песик повернул голову и встретился взглядом с потеплевшими глазами Абдула.       - Мне кажется, я готов принять твое предложение. Больше меня здесь ничего не держит, - даже не поворачивая головы, он мог почувствовать, как меняется выражение лица генерала, как губы расплываются в улыбке, как загораются яркие лазурные глаза, - Но, помню, ты обещал рассказать, за что ты убил того человека в нашу первую встречу, если я решу остаться.       Вновь всплывший на поверхность вопрос заставил только что расцветшего Польнареффа потемнеть лицом. Он бы предпочел никогда не произносить этого вслух, но считал нарушение собственных обещаний чем-то ниже собственного достоинства. Потребовалось время, чтобы собраться с духом, но он все же ответил, и голос его почти не дрогнул.       - Он сказал, что белому мужеложцу будет интересна такая необычная игрушка. Я не мог позволить ему запятнать ни свою, ни твою честь такими грязными словами, и вынудил его смыть этот позор кровью.       Чародей перевел пораженный взгляд на генерала. Тот сидел прямой, смотрел напряженным взглядом прямо перед собой, лицо его было полным суровости, но кончики ушей алели, ярко выделяясь на фоне белоснежных волос. В тот момент верное сердце наконец все поняло. Стало так легко и свободно дышать, как не было уже очень, очень давно.       - То есть, ты просто оскорбился на клевету?       - Я не... - вскинулся Жан-Пьер, обернувшись на голос, но будто утонул в глазах цвета темной смолы. Он хотел продолжить говорить, но вдруг осознал, что чародей улыбается. Как-то странно, тепло, заражая этим теплом.       "То есть, все с самого начала было так просто? Какая глупость", - успела пронестись в голове Абдула последняя мысль, прежде чем он позволил себе податься вперед. Столько лет пути по зову сердца, столько лет чужих пророчеств против одного, своего собственного, и конечная цель кажется такой банальной, что хочется смеяться и плакать одновременно, пока то самое сердце в эйфории пытается пробить изнутри ребра, разорвать мышцы и выбраться наружу.       Поцелуй обжег раскаленным металлом, как тавро на губах, заставляя отпрянуть на мгновение, но тут же вернуться обратно с удвоенным рвением. Второе прикосновение дарит нежную теплую волну, растекающуюся по телу сверху вниз, заполняющую собой каждую клеточку. Исчезнувший, казалось, огонек в груди вдруг снова заплясал знакомым язычком, не разрастаясь в буйный пожар, а мягко согревая изнутри.       Зажатый между телами Игги завозился, побуждая людей медленно отстраниться. Взгляд Жан-Пьера выражал потрясающую смесь чувств от восторга до ошеломления, от испуга до благоговения.       - Ты не обязан был... - начал было он, но мягкий смех чародея прервал его.       - Все же, интересная у тебя магия, - с улыбкой проговорил Абдул, зажигая крохотный огонек на кончике пальца. Польнарефф как завороженный смотрел, как маленькое пламя ползет вверх по руке чародея, зализывая струпья на запястьях и движется дальше, скрываясь под одеждами и явно залечивая все то, что было сокрыто под тканью. Вскоре огонек добрался до лица, побеждая симметричные раны. На местах запекшейся крови остались неровные шрамы. Как только магия рассеялась, Жан-Пьер протянул руку и самыми кончиками пальцев коснулся лица напротив, очерчивая новые отметки.       - А раньше все заживало без шрамов, - будто самому себе проговорил он. Абдул улыбнулся и накрыл его ладонь своей.       - Мне захотелось оставить их на память.       Они сидели так, соприкоснувшись лбами какое-то время, утихомиривая бушующий внутри один ураган на двоих, привыкая, что это взаправду и всерьез.       - Я слышал все, что ты говорил тогда, когда спас меня. Ты сказал тогда: не смей умереть, так и не ответив мне. Что ты хотел узнать?       Французский генерал Жан-Пьер Польнарефф, победивший не одну серьезную битву, один из самых молодых военачальников своей страны, хохотнул как совсем юный мальчишка.       - Я хотел спросить, не приворожил ли ты меня. А то за время, что тебя не было, я чуть с ума не сошел. Но сейчас думаю, что неважно, приворожил или нет. Просто не исчезай больше.       - Я ничего не делал. И никуда не денусь, - Абдул спрятал улыбку в чужих губах, а Польнарефф почувствовал, как трепетной теплой волной, вновь расходящейся по телу, смывает любой, даже самый незначительный очаг боли в его теле.