Who loves the sun

***

Утром Чуя выехал из города еще до наступления жары и выдвинулся в направлении Китакюсю. Дорога пролегала через горы, где цвели глицинии — второй раз за лето. Аромат их был еще более удушливым, чем у весенних цветов. Чуя даже прикрыл глаза. Кожа Дазая пахла точно так же, в ней была эта чрезмерная сладость с оттенком гнилых фруктов, такая притягательная, пугающая и завораживающая. Можно было представить себе, что он тоже здесь, вот совсем рядом. Здорово было бы ехать вместе с ним по извилистым горным дорогам, радоваться лету и ни о чем, ни о чем не думать. Замечтавшись, Чуя чуть было не опоздал в порт в Китакюсю, но обошлось. На этот раз пришлось проследить за тем, чтобы оружие и какая-то сложная взрывчатая химия были успешно отправлены в Гонконг. Представитель контрагента попытался было завести разговор о ценах, но Чуя уверил его, что определять их может только сам Мори-сан и договариваться надо непосредственно с ним, и китаец враз увял. Останавливаться в Китакюсю было незачем — к тому же город казался очень провинциальным и очень китайским — так что Чуя отправился сразу в Шимоносеки. Тем более съездить за сувенирами, заказанными боссом, оттуда было проще и быстрее. Мост в Шимоносеки оказался впечатляющим. Подвесной, и красивый, и платный — и да, блестящий пейзаж вокруг стоил того. А сделка — нет. Скучные американцы с их скучным акцентом. Чуя отчалил на своей красной Мицуоке раньше, чем служащие мафии начали грузить доставленные контейнеры на платформы. Ему было скучно. Ему было муторно. Ему отчаянно хотелось пойти и напиться вдрызг, и всё это только потому, что он всё это время думал о чем-то совершенно постороннем. Он все еще думал об этом постороннем, когда зашел в какой-то бар рядом с центром Шимоносеки. Сначала всё шло неплохо, Чуя сел у стойки и заказал джин-тоник, а потом всё пошло наперекосяк, потому что какой-то сопляк сел с другого угла той же стойки и заказал виски. И от одного этого стало жутко, потому что он остро улыбнулся и неловко повёл плечами под черным плащом. А потом снял плащ, показал бармену нечто похожее на паспорт и принял стакан — перевязанной рукой. Чуя смотрел на 17-летнего Дазая в шумной тесноте бара и пытался найти как можно больше различий. Ладно, одна рука не перевязана, голос ниже, волосы вьются, и в нем — странным образом — ничего особенного. Немного похож на Дазая, но ничего особенного. Ничего особенного, но немного похож на Дазая. Но появление его, без преувеличения, было эпичным — из колонок под потолком звучала уж очень подходящая песня. Hello darkness, my old friend, I’ve come to talk with you again, Because a vision softly creeping, Left its seeds while I was sleeping, And the vision that was planted in my brain Still remains Within the sound of silence. А еще настоящий Дазай переврал ее и напевал, совсем недавно, пару дней назад, в тот самый вечер. Вот черт. Чуя незаметно сфотографировал незадачливого посетителя бара и так, и эдак, заказал лонг-айленд. От нечего делать он послал фотографии оригиналу и не то чтобы правда ждал ответа, но ладно, все-таки ждал. «Ух ты. Если он один, сними его на ночь, отъеби как фантазии хватит и пришли мне фоточки». «Снять»? Купить ему выпивки, навешать лапши на уши и склонить к продолжению вечера в чьей-нибудь постели, пояснил Дазай. Мда. Чуя покосился на парня в баре — тот выглядел очень юным и явно не подозревал, что его обсуждают — могут обсуждать — таким образом. Тогда он послал фотографии Ацуши. «Разве он совершеннолетний?» — серьезно спросил тот. Чуя сразу проникся оптимизмом. Есть же еще неиспорченные души!.. «Вроде да, во всяком случае, бухло ему наливают.» «Тогда угостите его коктейлем и предложите провести вечер вместе, Чуя-сан», — написал тигр. Пиздец, и этот туда же. Чуя позвонил Дазаю и пересказал этот нехитрый диалог, Дазай захохотал и обрадовался, что молодая смена растет такая умная. Чуя немедленно возмутился (в основном, правда, для вида): — Охренел? А как же, блядь, свидания, романтика, гулять при луне? — Так ты вроде хотел со мной свидания и романтику при луне, — невозмутимо напомнили ему в ответ. — А этот так, на поебаться, потому что на меня похож. Вон, даже Ацуши-кун все правильно понял. Я еще воспитаю из него пикап-мастера, думаешь, почему Кёка от вас свалила? Всё потому, что Ацуши-кун покормил ее блинчиками и наговорил всего, что она хотела услышать. — Да охуеть, — фыркнул Чуя, — чему ты его там учишь! Тебе вообще не кажется, что в этом вашем Агентстве культура цинизма развита несколько… — …недостаточно? — радостно подхватил Дазай. Чуя закатил глаза и послал его к черту. Парень, немного похожий на Дазая, по-прежнему сидел за стойкой, изредка отпивая виски маленькими глотками, но в основном задумчиво глядя на свой стакан и обводя пальцем его кромку. У него, слава богу, оказались совсем другие руки — не такие изящные, запястья шире и пальцы короче. Но Чуя все равно смотрел и вспоминал. Когда-то — целую вечность назад, да? — вот так же он сидел в маленьком сомнительном баре, который крышевала мафия, где-то в одном из злачных районов Йокогамы, недалеко от станции Каннаи. Дазай сидел рядом и тянул какие-то бабские коктейли с вишенками, Чуя пил тоже что-то невразумительное, они были вымотаны после очередного задания, а потому даже толком не ругались, а трепались о какой-то ерунде. Было легко и почти спокойно, Чуя даже удивился этому, но пока еще ничего не понял, он просто думал — вот сидел бы и сидел так до утра, и завтра, и послезавтра. А потом Дазай напился и вдруг начал приставать к какой-то девчонке, а когда та его послала, впал в показное отчаяние и стал угрожать суицидом. Несчастная в ужасе шарахалась, Дазай ныл и причитал, а Чуя смотрел и с изумлением понимал, что вот еще немного, и он вытащит у него пистолет и выстрелит — точно ей в голову. От неожиданного осознания он разом протрезвел, заставил себя извиниться перед девушкой за пьяного друга и уволок его из бара от греха подальше. Дазай висел у него на плече и жаловался, что Чуечка так испортит всю его личную жизнь, наверное, просто Чуечка злой, наверное, просто Чуечка завидует. Чуя кротко согласился с тем, что он злой и завидует, и Дазай заткнулся — от удивления, наверное. Когда Чуя остался один, он хотел было пойти еще куда-нибудь догнаться, но обнаружил, что у него просто нет сил и нет желания куда-то идти. Зато полно желания побиться головой об стенку, а может быть, даже полно сил пойти и вздернуться в парке на какой-нибудь криптомерии. В конце концов, всего час назад он понял, что страшно ревнует Дазая, потому что страшно влюблен в него, а к такому было невозможно быстро привыкнуть. Или совсем невозможно привыкнуть. И еще он не представлял, как теперь посмотрит ему в глаза и как вообще будет с ним теперь разговаривать! Однако, на удивление, это оказалось легко. Они продолжали ссориться и драться, и теперь Чуя старался врезать посильнее, чтобы сорвать злость на свою неуместную, дурацкую, никому не нужную любовь. Чаще всего Дазай уворачивался, иногда нет — и тогда Чуя потом мучился и страдал, украдкой разглядывая очередной кровоподтек на чужой шее или под глазом, разбитую губу или нос. У Дазая всегда была такая неправдоподобно тонкая, фарфоровая кожа, и синяки и кровь на ней смотрелись чудовищно ярко. Чуя проклинал себя, проклинал Дазая и думал, что совсем не это хотел бы с ним делать, а… что-нибудь, в общем, другое. При мыслях об этом «другом» он краснел и старался сразу же подумать о чем-то третьем, чтобы не представлять себе ничего лишнего. Однако он все равно, кажется, до сих пор помнил каждый оставленный им синяк, каждую ссадину на лице Дазая, как будто они были отпечатаны в его памяти вместе с этим самым лицом. I’ve still got your face Painted on my heart Scrawled upon my soul Etched upon my memory, baby Чуя вздрогнул и против воли уставился на копию Дазая. Тот усмехнулся и теперь смотрел в ответ, не моргая. I’ve got your kiss still Burning on my lips Touch of your fingertips — It’s love so deep inside of me, baby Вот же блядство, как это получается, что сначала он весь день старательно не думает о нем, а потом все равно что-нибудь заставляет думать! Еще этот черт напротив сидит, таращит свои кофейные глазищи, улыбается. Хотя, какой он черт, так, чертенок. Чуя скрипнул зубами, допил коктейль, поднялся, обошел стойку — чертенок убрал плащ с соседнего табурета. — А я все ждал, когда ты подойдешь, — с характерной дазаевской интонацией сказал он, — вот, даже место тебе занял. — А чего тогда сам не подошел? — Не хотел, чтобы ты считал меня легкомысленным? — мальчишка пожал плечами — снова очень узнаваемо. — Кстати, меня зовут Цусима Сюдзи. — Накахара Чуя. — Ух ты, — неожиданно восхитился Цусима. — Чу-уя! Очень красиво, а как пишется? Чуя открыл блокнот на телефоне и набрал имя. — А твое? — Хорошо, что ты спросил. Видишь ли, я не очень люблю свое имя, оно слишком помпезное, на мой вкус, и я обычно сокращаю его, — Цусима набрал на чужом телефоне два кандзи, а затем стер первый, — тогда получается «Осаму»*. Чуя вздрогнул и уставился на экран. Иероглиф, означающий самое ненавистное и самое любимое на свете имя, зловеще чернел посередине. — Осаму, значит. Очень мило. — Угу. Да, мы должны накатить за знакомство — что будешь пить, Чу-уя? Интересно, подумал Чуя отстраненно, это внешность так влияет на манеру произношения? Или написание имени? — Я похож на человека, который не может сам себе купить выпивку? Цусима рассмеялся — совсем необидно, даже как-то нехарактерно по-доброму. — Ну что ты, я вижу, что одна твоя рубашка тянет на полтинник. Ну так что ты будешь пить? — Ямазаки. — Ямазаки 18 лет и Хибики 12 лет**, — сказал Цусима бармену, потом вытащил из кармана рубашки неаккуратно свернутые деньги, пару секунд смотрел на них с недоумением, затем отсчитал некоторое количество и положил на стойку, а остальные так же неаккуратно запихал обратно в карман. — Сдачи не надо, просто повторите потом. Они выпили, потом еще, и как-то постепенно стали болтать о какой-то ерунде — Чуя исподволь разглядывал нового знакомца и с некоторым неопределимым удовлетворением находил различия. Цусима был и проще, и мягче, а еще безопаснее. Совсем не как Дазай — тот мог казаться безобидным придурком, но опытный глаз все равно видел в нем смертельно опасного человека. А у этого не было никакого двойного дна, и в этом было своеобразное очарование. Говорить с ним тоже было легко и приятно, Чуя даже подумал, что запал бы на него, если бы уже не был влюблен. — Ты, кстати, определенно не местный, Чуя. Откуда ты? — Йокогама. — Ух ты, серьезно? — на лице Цусимы последовательно отобразились удивление, восхищение, снова удивление и, внезапно, что-то близкое к разочарованию. — А… тогда всё понятно. Ну вот, а я думал, что я просто тебе понравился. Вот эта манера озвучивать самое последнее звено некоей логической цепочки тоже была до боли знакомой — и именно сейчас она была очень некстати, потому что Чуе как раз было ничего не понятно. Он чуть было не протянул руку, чтобы схватить чужую бинтованную шею и приложить чужую же растрепанную голову о стойку — но вовремя заметил, что на шее нет бинтов, а волосы причесаны аккуратно и немного вьются. Пришлось медленно вдохнуть и медленно выдохнуть. — Ты мне в самом деле понравился. Хотя я почти уверен, что тебе все-таки нет двадцати. — Что, настолько понравился? — Да. Но, готов спорить, что паспорт твой липовый. — Об этом и речь! — радостно подхватил Цусима шепотом, и Чуя в очередной раз понял, что он ничего не понял, и ощутил нехарактерное желание горестно взвыть и уже самому побиться головой о стойку. — Паспорт и правда не мой, я его выменял у одного типа, когда был в этой вашей Йокогаме пару лет назад. Он меня старше, но мы довольно похожи, поэтому всегда прокатывает. А теперь я думаю, что, раз ты тоже оттуда, то, наверное, просто знаешь его и он тебе нравится, поэтому и обратил на меня внимание. Чуе стоило нечеловеческих усилий сохранять спокойное выражение лица. Отчаянная надежда, что «одним типом» был все-таки кто-нибудь посторонний и неизвестный, никак не хотела покидать его. Мало ли в Йокогаме похожих на Дазая людей. Среди пяти миллионов человек найдется хотя бы несколько, правда же? — Ну покажи хоть ксиву-то, — сказал он, от души надеясь, что это прозвучало беззаботно. — А то, может, я и правда его знаю? Цусима с готовностью кивнул и полез в карман плаща. Чуя взял паспорт в руки и бестрепетно отогнул обложку с хризантемой. Да. Глупо было надеяться. Осаму Дазай, пол мужской, родился 19 июня, дальше можно не читать и даже на печати не смотреть, потому что вот она — фотография восьмилетней давности. На ней лицо Дазая мрачное и совсем юное, и вместо высоких острых скул — трогательно округлые щечки. — Правда, похож? — спросил Цусима так радостно, что у Чуи зубы заломило от тоски. — Лучше бы ты был похож на главаря Аум Синрикё, мальчик, — вздохнул он. — Честное слово, и то было бы безопаснее. — А что, Дазай-сан — преступник? Мне показалось, он просто хороший человек, который попал в скверную историю… Что там он парню наплел, интересно. — Какую историю? И где вообще ты его взял, если на то пошло? — Ну, я в каникулы путешествовал по центру страны, там, Токио — Чиба — Канагава. В Йокогаме забрел в очень злачный квартал и зашел в очень злачный бар — в нормальном месте мне бы не продали алкоголь — а там как раз сидел… ну… Дазай-сан. Он был порядочно пьян, но очень обрадовался, когда увидел меня. Я тоже обрадовался! Все-таки не каждый день встретишь похожего на себя человека… Ну, само собой, мы с ним выпили, и он был в таком состоянии, что я дотащил его до своей вписки у знакомых. Вообще, мы очень подружились, и он завис у меня там почти на неделю, а потом мне пора было уже домой. Пока мы бухали во всяких сомнительных заведениях, он и рассказал мне о своей беде. Я-то все думал, с чего он так пил, а оказалось, у него недавно погиб лучший друг, потому что его подставили, а Дазай-сан хотел его спасти, но не успел, а теперь его разыскивают преступники, из-за которых все это и произошло, вот. Чуя встряхнул головой. Больше всего его волновало, что там за эту неделю Дазай делал с Цусимой, пока «зависал» у него, но спрашивать было неловко. Поэтому он сосредоточился на истории. Итак, Оду подставляют, и он погибает, потому что Дазай не успевает его спасти, и Дазая ищут преступники, из-за которых Ода погиб. В сущности, с удивлением понял Чуя, тут не было ни слова лжи, одни умолчания, и тем не менее звучала она так, словно Дазай и его невинно пострадавший друг были ангелами во плоти, а преступники охотились за ними просто потому, что они преступники. А что, нормальная история для ушей подростка. Хотя, конечно, можно было выдумать и покрасивее, и пожалостливее, и поразвестистее. И однако же Дазай не стал этого делать, хотя мог — кто бы его проверил? Тьфу, черт. Чтобы разозлиться на Дазая посильнее, Чуя вытащил телефон и принялся ожесточенно набивать смс-ку. Цусима смотрел на него с легким любопытством, но пока ничего не спрашивал. «Ну что, урод, выебал тогда свою копию?» Ответ пришел почти сразу же и оказался неожиданно резким. «Уйми свое больное воображение, ты, озабоченный. Ему 16 было». Он даже почти услышал этот голос — жесткий и холодный, как в тот раз, когда Дазай спрашивал, умеет ли Чуя дружить или у него нет вообще ничего святого. Чуя вздохнул. — А потом, значит, ты забрал его паспорт, потому что по доброте душевной отдал ему свой. И теперь можешь невозбранно покупать бухло. — Вроде того, — усмехнулся Цусима. — Мы с ним договорились, что он за пару дней по моему паспорту выезжает к черту на кулички и сжигает его, а я через неделю заявляю, что потерял его. Дазай-сан предупредил меня, что светить его паспортом в центре страны — плохая идея, а на соседних островах или на окраинах вполне может прокатить. Так что нет, я не был бессловесной жертвой коварных интриг. Чуя почувствовал себя усталым. Очень усталым. Этот Цусима, подумал он с раздражением, наверняка сам тоже тот еще фрукт, окажись он в 14 лет в мафии — неизвестно, что бы он сейчас из себя представлял. А что, подумал Чуя рассеянно, может, это неплохая мысль? Заберешь его отсюда в Йокогаму, в мафию, воспитаешь. Потом научишь его одеваться, правильно себя вести в обществе, разбираться в винах, часах и тряпках. Купишь ему квартиру, гору красивых шмоток, модную тачку, станешь водить по — как там? — распонтованным казино и вместе с ним жевать ананасы и рябчиков. У него будет интересная, веселая жизнь почти в столице, а у тебя будет свой собственный Дазай, милый и послушный, ты сможешь с ним делать все, что только пожелаешь, воплотишь все свои самые давние фантазии, в том числе те, которые раньше стыдливо заталкивал куда-то вглубь подсознания. Нет, возразил какой-то дурацкий внутренний голос — слишком знакомый, чтобы ошибиться. Все будет не так. Ты выведешь его в люди и ему понравится — и он всем понравится. Сначала он будет в полном восторге, и ты будешь упиваться его благодарностью и своей властью над ним. Но однажды ты обнаружишь, что стал не так уж нужен ему. Зато он научится быть нужным всем вокруг — а также прекрасно справляться без тебя. Ты станешь тратить на него бешеные деньги, пытаясь купить его внимание, а он будет благосклонно принимать твои подношения и иногда, может быть, половинку потом, станет спать с тобой в порядке поощрения. Ты положишь к его ногам все, что у тебя есть, включая все твои имущество, сбережения, связи, положение в обществе и даже твою собственную способность. И будешь счастлив просто тем, что он позволяет тебе быть рядом. Над тобой будет смеяться вся мафия, а потом, с подачи Дазая, все его гребаное детективное агентство. Мори-сан отнимет его у тебя — из чистой сентиментальности, конечно же — а ты не посмеешь возразить. А потом ты очнешься от этого морока и наконец-то вспомнишь, почему вообще все это затеял, кто твоя настоящая любовь, которую ты тщетно пытался найти в этой бледной копии. Но настоящая любовь скажет — я так и знал, что ты неразборчивая дрянь, Чуя, тебе все равно, я или другой, ты никогда не знал и не любил меня настоящего, раз тебя устраивала просто внешняя оболочка. Он будет так разочарован, ты сразу поймешь, что никакой надежды больше нет, что она была и был шанс, что когда-нибудь ты сможешь добиться взаимности, но теперь ты уничтожил все своими собственными руками. Погнался за миражом, и даже мираж ускользнул от тебя. Ты останешься один, один, жалкий, всеми осмеянный и презираемый, и все, что тебе останется — пойти и застрелиться. И даже Дазай не согласится на двойной суицид с тобой, так ужасно будет его отвращение к тебе. А потом Дазай непременно уведет у тебя свою копию и трахнет у тебя на глазах, непоследовательно добавил внутренний голос и дьявольски захихикал. Чуя очнулся. Блядь, это и в самом деле было смешно! Он неверяще встряхнул головой и рассмеялся вслух. — Чуя, — позвал его Цусима, который с интересом наблюдал за ним все это время. — У тебя сейчас было такое лицо, будто ты обдумывал свое житье и решал, делать жизнь с кого. — Почти, — Чуя сосредоточенно кивнул, осознавая, что все-таки собирается сделать большую глупость. — Только не свое, а твое. — Мое? — Слушай, Осаму… — на имени он запнулся, но все-таки взял себя в руки. — Хочешь, я заберу тебя в Йокогаму? Цусима застыл, изумленно вытаращив глаза и приоткрыв рот — все его лицо выражало искреннее недоумение и даже испуг. Однако по своему опыту Чуя знал, что когда у Дазая такой вид, будто он в полном шоке и ужасе, то потом оказывается, что на самом деле тот был нихуя не в шоке, не в ужасе и даже не удивлен. Поэтому он напряженно ждал ответа. Цусима улыбнулся, посмотрел на Чую — и весело расхохотался. Наверное, Дазай смеялся так же, когда Мори-сан предлагал ему вернуться, подумал Чуя отстраненно. Блин, может, это клон или какой-нибудь мутант с дазаевскими генами? — Спасибо, это лестное предложение, правда, Чуя, — предполагаемый клон-мутант утер с глаз выступившие слезы. — Но все-таки нет, не хочу. Сам понимаешь, лучше быть черт знает каким в Шимоносеки, чем вторым в Йокогаме. И даже ответ оказался слишком в духе оригинала. Как будто у этого безродного щенка есть какая-то гордость. Хотя, надо же, решил, что сможет стать вторым, сразу после Дазая. — Может, все-таки подумаешь? — Над чем? А, — тут Цусима слегка покраснел и нахмурился, — или ты хотел, чтобы я заменил того Дазая лично для тебя? Нет уж, Чу-уя. Справляйся сам с вашими сложными отношениями, растапливай его ледяное сердце, завоевывай непокорную душу… Чуя растерялся. С одной стороны, парень правильно догадался и имел право обижаться. С другой, он действительно понравился ему — уже просто так, сам по себе, вне своего сходства. — Послушай, я не хотел… — Да, да, я все понимаю, — Цусима подпер подбородок основанием ладони и ненадолго задумался. — Но знаешь, я могу тебе немного помочь. — А? — Ты же знаешь, Дазай-сан классно умеет нравиться людям. Так вот, я спросил его, как он это делает. Ну, он отпирался, что, мол, оно само, но потом все-таки сформулировал пару несложных правил. Мне кажется, на нем самом тоже должно работать, попробуй потом! Прозвучало все это совершенно невероятно — Дазай в качестве мудрого наставника не укладывался у Чуи в голове, несмотря на его давешнее обещание сделать Ацуши пикап-мастером. Но было все равно ужасно интересно — в основном потому, что раз уж Дазай снизошел до советов, значит, этот Цусима его тоже чем-то зацепил. Поэтому Чуя осторожно спросил: — Какие такие правила? — Ха! Во-первых, пиздеть поменьше и только по делу. Во-вторых, помнить, что другие люди совсем другие. А в-третьих, перестать подгоняться и попуститься! — Как это… попуститься? — Ну, успокоиться, расслабиться. Оставаться спокойным и улыбаться, даже когда вокруг кромешный пиздец. Это выглядит круто и всем нравится. Понимаешь? — Ну… — Чуя вовсе не был уверен, что понимает, но признаться в этом не мог. — Кажется, да. — Славно, — Цусима характерно прищурил глаза, улыбнулся и встал, одновременно накидывая плащ на плечи. — Ну, я тогда пойду, время позднее. Приятно было познакомиться… Это было так внезапно, что Чуя, снова задумавшись о Дазае, отреагировал совершенно автоматически — схватил Цусиму за запястье и неожиданно для себя спросил: — Что, даже не поцелуешь на прощание? Пару секунд Цусима ошеломленно глядел на Чую, но потом улыбнулся и наклонился к нему — пальцы скользнули по вискам вниз к шее и чуть потянули за рыжие волосы. Поцелуй оказался коротким, мягким и легким — так целуют симпатичного, но незнакомого человека. Пока Чуя радовался тому, что Дазай целуется совсем иначе, Цусима усмехнулся, сказал «прощай, Чуя» и… как будто растворился, исчез, ну, по крайней мере, мгновенно пропал из поля зрения. Вот только что стоял тут, и уже нет нигде. Ну то есть буквально нигде — Чуя быстро оглядел бар, слава богу, помещение было маленьким и немноголюдным. И тут же опасное, нехорошее ощущение подкралось к горлу — и оно было очень предметным и рациональным, а главное, очень знакомым. Неуловимое искажение пространства при использовании сверхспособности — вот что это было. Чуя было дернулся — но тут же сел обратно на табурет. Махнул рукой и купил себе еще стакан виски. За то, что он только что сидел, трепался с одаренным и при этом ничего не заметил, определенно стоило выпить. Должно быть, у Цусимы просто была такая специфическая способность — незаметно сваливать, бесследно исчезать, ну или просто удачно отводить глаза. Всё это тоже напоминало о Дазае, а потому немного утешало. С другой стороны, вот опять, он весь вечер только и делал, что думал о нем и говорил о нем — это не утешало ни разу и требовало еще раз выпить. All I did was talk about you Hear your name and I'd start to cry There's just no getting over you… Что ж, по крайней мере, Чуя пока еще не плакал при упоминании имени Дазая. И очень надеялся, что до этого все-таки не дойдет. ------------------------------------------------------- * «Сюдзи» в данном случае пишется на японском как 修治, соответственно, если оставить только второй иероглиф, будет 治, которое можно читать как «Осаму». Очевидно, реальный Дазай, которого звали Сюдзи Цусима, примерно так же выбирал имя для своего псевдонима ** и Ямазаки, и Хибики — сорта японского виски марки Сантори, очень вкусные и, сцуко, дорогие :) песни: Simon and Garfunkel — Sound of silence The Cult — Painted on my heart Love — My little red book