«Мать»

Глава 3. Очнулась от своих мыслей Сычиха, когда на небе уже во всю простиралась багряная лента, по бокам окантованная синевой. Встала и быстро оделась, а на столе ещё догорала свеча – единственный свидетель её дум. Подошла к старому, рассохнувшемуся от времени, сундуку и открыла его. Вытащив шкатулку, поставила её на стол и достала медальон. Открыла его, а оттуда на неё взирал молодой и прекрасный мужчина – её Фёдор. Надела медальон на шею, накинула поверх тулупа серый шерстяной платок и вышла из избы. Она ушла в алый рассвет… *** Огненный рассвет встречала и Марья Алексеевна, всю ночь раздумывающая о словах колдуньи. Почему-то ей показалось странным, что Сычиха не сказала, кто отец молодого Корфа. Кого-то он ей напоминал, только вот кого? Она грезила, жаждала расквитаться со всем семейством разом, испортить жизнь Владимиру, отомстить его отцу. Всю ночь она не спала и, сидя в своей спальне, отделанной в дорогой тёмно-зелёный бархат, вспоминала свою молодость. Когда-то она была изящной графиней Марией Белозёровой, племянницей самого графа Аракчеева. Она блистала на балах и приёмах, шутя, покоряя сердца поклонников, пока однажды не встретила на ассамблее в честь помолвки князя Потоцкого, его, очаровательного старшего офицера Фёдора Корфа. У них быстро и бурно начался роман. Она мечтала связать с ним судьбу, но в один день увидела его в обществе другой женщины, и они расстались. После она узнала, что в него без памяти влюблена княжна Надежда Сычёва, а сам он неравнодушен к невесте брата, княжне Вере Сычёвой. И тогда девушка почувствовала себя использованной, ведь Фёдор не питал к ней никакого чувства, а она, глупая, таяла в его руках, полагая, что была обожаемой. Марья возненавидела его и вместе с ним всех Корфов. Тогда на зло ему, она вышла замуж, за князя Петра Долгорукого, давно добивавшегося её, но он оказался соседом семьи Корфов. Замужняя жизнь складывалась удачно: она родила троих детей – сына и двух дочерей, любила мужа и стала полновластной хозяйкой его имения. Но каждый раз, навещая Корфов и встречаясь взглядом с Фёдором, в её душу вселялась ненависть. Она не могла понять, как он мог променять её на эту болезненную девушку, а Надин терпеть не могла за её навязчивую любовь к Фёдору, понимая, что Надин ещё девчонка и не знает, как себя вести с мужчинами. Началась война, и Иван, и Фёдор, и Пётр отправились на службу. Во время войны Фёдор Корф навестил семью брата, и княгиня узнала от слуг, что он признавался баронессе в любви, а получив отказ, провел ночь с её сестрой. Больше она не получала о нём и весточки. А вскоре закончилась война, и вернулся муж княгини и барон, который и рассказал о смерти брата. Марья ухмыльнулась: «Так и надо ему, предателю! Меня соблазнил и бросил, променяв на другую». Прошли годы, и жизнь налаживалась, пока княгиня не узнала о предательстве со стороны собственного мужа и друга семьи – Ивана Корфа. Муж изменял ей, променял её, княгиню, на крепостную девку. Тогда женщина испытала дежавю́: такое уже было, когда Фёдор Корф променял её на княжну Сычёву. «Ненавижу всех Корфов! Изменники! Что противно, так это то, что Иван притворялся нашим другом в течение двадцати лет». Марья Алексеевна вернулась из воспоминаний в реальность. «Ну, ничего, я отомщу всем Корфам разом! Ивана уже отправила на тот свет, и пусть Фёдор в гробу переворачивается, глядя какую жизнь я устрою его сыну. Сычиха ещё пожалеет!». Княгиня ни единой минуты не сомневалась в своем решении. «Сегодня отберу поместье у Владимира Корфа, а если он не позволит, то ещё одумается. У него нет ни шанса, ведь расписку выкрал этот шельмец Шуллер. Пусть проклянет тот день, когда родился; пусть ответит за грехи отца и дяди». Марья решительно встала, взглянула на старые часы, пошла собираться. Позвонила в колокольчик и отдала приказ запрягать коляску. Ни минуты не сомневаясь, вышла на крыльцо. А в это время ведьма уже добралась до поместья Корфов. Вошла в дом и вместо того, чтобы ждать племянника в кабинете, заглянула на кухню к Варваре. Пройдя, тихо села на лавку и окликнула женщину: – Здравствуй, Варя. – Ой, ты, Господи! Напугала, сердечная, здравствуй. Зачем ты к нам пожаловала? Коль барин прознает, лютовать будет. – Да, знаю я всё, Варя, я к тебе за советом пришла. Тяжко мне. Не могу! Столько лет жила, а сейчас боюсь. Всё льдом в душе покрылось. – Да чего ж ты боишься, расскажи? – Не могу, Варя, даже тебе. Только ему. – Так всё-таки расскажи, милая, легче станет. Глядишь, и я чего присоветую, – Сычиха рассказала Варе всё. Та, в свою очередь, долго и внимательно слушала подругу, а в конце ахнула, узнав о том, чей сын её барин. Да, непросто такое услышать. Ведьме стало враз легче, видно и вправду говорят, – выговоришься – облегчишь душу. Кухарка подняла серые глаза на подругу, и, набрав воздуха в грудь, сказала: – Ты не бойся, Надя. Барин наш злиться не станет, ты же мать ему. Ох, и натворила ты дел! Что раньше-то не пришла и ничего Владимиру не сказала? Но погоди! – Варвара взглянула на руку своей давней знакомой, где увидела три шрама от ножа, – Ты что, своей кровью его спасала? Ведь нельзя же. – Да, всё так, – обреченно, будто приговоренная к расстрелу, вымолвила колдунья. – А что за это тебе будет? – Варя всё не могла поверить в услышанное. – Смерть. Поэтому и прошу, Варя, твоего совета, как мне быть: правдой его мир разрушить или всё оставить, как есть? – Лучше скажи правду – так вернее будет, – слегка робким, но вкрадчивым голосом произнесла кухарка. – Спасибо, теперь мне и вправду легче стало, – сказала и встала с лавки, обняв в последний раз подругу, и, словно идя на верную смерть, пошла к кабинету. Отворила дверь, и, сделав пару шагов, резко рухнула в кресло от голоса, шептавшего: «Успей, спаси, а то поздно будет – он станет нашим!». Сжала руками голову, как тогда, в избушке, и в судороге склонила её. Находясь в таком состоянии, она не услышала чьих-то шагов. И только голоса людей спасли её от этого. Женщина вскочила и решила спрятаться в потайную комнату. Дверь открылась, и в комнату вошли Владимир, Марья Алексеевна, её прихвостень Забалуев и исправник. Владимир и княгиня о чём-то говорили. Сычиха в это время сидела в комнате, прислушивалась к голосам и подумала о том, что нельзя идти к сыну без подарка; тогда она начала двигать руками, словно изображая пассы, и в момент на столе появилась долговая расписка. Сердце быстро забилось в нехорошем предчувствии, и она подошла к двери, как можно более бесшумно открыв её. Все замерли, увидев ведьму. Женщина прошла по комнате. Ничего не сказав, подошла к столу, где стоял графин с бренди. Взяла его со стола, и, подойдя к открытому окну, открыла сосуд. Рывком выплеснула янтарный напиток на серебристый снег. Присутствующие впали в ступор от такого поступка, а Сычиха, со злобой глядя на княгиню, подошла к сыну, всучила ему вексель и бесшумно присела на ближайший бержер. – Вот вам и расписка, княгиня. Возврат долга. Я Вам говорил, что мой отец был честным человеком, что он выплатил долг князю Долгорукому, – Марья Алексеевна, шипя от ярости, посмотрела на колдунью, но вынужденно убралась восвояси. Когда незваные гости ушли, Владимир обернулся к женщине и с гневом вопросил: – Спасибо, но что ты тут делаешь? – Как посмела убийца его матери явиться к нему в дом? – Володя, послушай… – женщина подошла к нему и дотронулась рукой до плеча, но тот отстранился, и, разделяя слова, произнёс: – Уходи отсюда. – Не уйду, пока ты не выслушаешь меня. – Ну, говори! – Пойми, Володя, я её не убивала. Она сама просила меня дать ей эту дозу, чтобы умереть. Ты даже не представляешь, как она страдала. – И ты решила ускорить смерть моей матери? – Она тебе не мать! – Вырвалось в сердцах у Сычихи. Молодой барон опешил и удивленно посмотрел на тётку; его мир рухнул. Придя в себя, он только и мог задать вопрос: – Кто же тогда? – Тётка. Я – твоя мать, Володя! – Выговорила и замерла, ожидая его реакцию. Он затих, переваривая услышанное. Тогда, собравшись с духом, женщина продолжила, – Это было двадцать пять лет назад, я была молода, мне было только шестнадцать... – Владимир прервал её. – Подожди, так барон мне не отец? А моя фамилия – Корф? – Да. Иван не твой родитель, потому и не заботился о тебе, хотя я умоляла его. На балу в честь помолвки князя Потоцкого, я встретила офицера Фёдора Корфа и потеряла голову от него, но он не оказал мне внимания. И тогда я узнала, что он младший брат Ивана Корфа. Я напросилась в гости к сестре и пыталась привлечь его внимание, но тщетно. Потом началась война, и он с Иваном и Петром ушли на войну. Однажды, в декабре двенадцатого года, он оказался проездом в наших краях и навестил нас с сестрой. Я в тот вечер, спускаясь с лестницы, услышала их разговор: он признавался в любви Вере, и тогда мир померк для меня. Сестра отвергла его чувства, ведь любила только твоего дядю. Когда она ушла, я добралась до гостиной, и, как сейчас помню, опустилась на диван и из моих глаз полились горькие слёзы. Я не хотела верить своим глазам, захлёбывалась слезами, пока не пришел твой отец и не спросил, в чём дело. Тогда я не выдержала и призналась, что испытываю к нему. Он утешал меня, а я безрассудно доверилась ему. Та совместная ночь стала единственной в моей жизни, но утром меня ждало разочарование. Ведь оказалось, что он равнодушен ко мне; всё оказалось ошибкой. Помню, поняв, что мною просто воспользовались, я прокляла его. Как я тогда возненавидела его! Ночами напролет кляла его. После того вечера у меня появились способности: предвидеть и перемещаться в разные места. Он уехал. Я понимала, что моя жизнь кончилась, ведь все узнают про мой позор. Так оно и вышло. Отец отрёкся от меня и выгнал из дома, свет отвернулся. Я пошла к сестре, и только она не судила меня. Я рассказала ей всё и стала жить у неё. Для меня стало открытием узнать, что я жду ребёнка. Я боялась за тебя, так как в нашем роду ещё ни одна ведьма не родила здоровое дитя. И вот, седьмого сентября тысяча восемьсот тринадцатого года родился ты. Вера тоже носила под сердцем ребёнка и, спустя несколько часов, родила твоего брата, но он родился мертвым. Я быстро отошла после родов, а моя сестра лежала в горячке. Узнав, что её ребенок мертв, я не понимала, что делать, ведь если она узнает, то умрёт. И тогда, не знаю, что на меня нашло и как мне хватило духу подменить тебя, а твоего покойного брата нарекла Фёдором и похоронила возле деда. Вера два дня металась в бреду. Я, по мере сил, ухаживала за ней, а Варя помогала нам. Я боялась, что она умрёт, но она выжила, и, увидев тебя, сильно обрадовалась. Она спрашивала про моего ребёнка, на что я соврала, что тот мёртв. Вера растила тебя, а я мучилась совестью. Так проходило время. Закончилась война. Вернулись Иван и Пётр. Корф обрадовался тебе и передал, что твой отец храбро воевал, затем попал в плен, откуда сбежал; потом присоединился к своему полку и, спасая своего командира на Бородинском поле, осколком от снаряда был убит. Я догадалась, что его смерть не случайна. Он погиб из-за меня, ведь если бы я не наложила проклятье на него в тот день, то всё могло бы быть иначе. И снова, я рыдала ночи на пролёт и кляла судьбу за то, что я не имею человеческого счастья, за то, что я обречена на всю жизнь своим даром, который стал моим наказанием. Прошли годы, и жизнь моя потихоньку налаживалась: ты рос, а моя сестра жива. Но меня продолжала давить совесть. Один раз я не выдержала и призналась Ивану и Вере в подмене детей. После моего покаяния наши отношения изменились. Вера простила меня, а твой дядя – нет, хотя я пыталась объяснить ему. И тогда я решила уйти в монастырь, чтобы замолить свою вину, но не получилось, – Вера слегла. А я решила сделать то, чего нельзя делать даже ведьмам, – Женщина, задрав рукав серого платья, продемонстрировала на руке целую плеяду шрамов от ножа, – Я спасла её, но и сама поплатилась. Потом прошел ещё год, и в нашем доме появилась Анна, – это ты помнишь. Так вот, у твой тёти обострилась чахотка, и я начала её лечить. Помню, как она иссыхала, как просила меня избавить её от мук. Мне стало тоже хуже. Доктор Штерн прописал ей лекарство и наказал, что передозировка приведет к смерти. Ты даже представить не можешь, какую боль она испытывала не только от чахотки, но и от другой болезни. И тогда я дала ей чуть больше лекарства, чем прописал доктор. На следующий день она умерла, и похороны ты тоже помнишь. Я снова сходила с ума, и Иван отвел меня в старую избушку. В том месте умерла княжна Надин Сычёва, а вместо неё появилась я – Сычиха. Я знаю, почему умерла моя сестра и твой отец. Судьбой они были предназначены друг другу, а мы с Иваном встали на их пути. Мы обманули судьбу и поплатились за это! Прости меня, Володя, если сможешь! – Женщина примолкла и взглянула на сына. Владимир был потрясен. Но в тоже время, тайны, терзавшие его много лет, и на которые он не мог найти ответа, рассыпались, как карточный домик. Стало ясно, почему Иван Иванович так холодно относился к нему, ведь он – всего лишь племянник, не родной его сын, а Иван не смог простить его мать за подмену детей. Всё прояснилось, но было тяжело принять правду. Тяжело было принять, что Сычиха – его мать, а Вера Корф – тетка. Владимир посмотрел на сухую руку матери и застыл: – Откуда у тебя столько шрамов? – Это обряд, в нём нужна кровь ведьмы. Я таким образом защищала тех, кого любила. Пораженный Владимир вспомнил своё детство: его всегда и везде оберегала Сычиха. Спасала, ещё не будучи отшельницей. Он вспомнил Кавказ. Когда вражеский клинок ударил в спину, он заметил призрак ведьмы, который проклинал чеченца, и, умирая от раны в госпитале, звал её. Исход дуэли и длинный рубец на её запястье – тоже из-за него. Тогда он благодарил судьбу, а нужно было мать. Индия. Вновь она спасла ему жизнь от страшной эпидемии. Свои многочисленные дуэли, из которых он всегда выходил живым – это заслуга Сычихи. Господи! Он же её ненавидел, считая убийцей! А она – его мать, родила его, душу свою ради него отдала. Ему стало стыдно, что тот не интересовался жизнью родительницы в лесу. Неблагодарный. Владимир рухнул на колени перед женщиной. – Это Вы меня, матушка, простите за всё, если сможете. Я много лет ненавидел Вас, не имел права судить вас, не зная всей правды, – Сычиха погладила сына по голове и украдкой смахнула подступившие слёзы. – Я уже давно простила, Володя. Встань! – Молодой человек поднялся с колен и обнял мать. Сычиха отстранилась от сына, сняла с шеи медальон и протянула сыну, – Вот, возьми, Володя. Посмотри, там твой отец. Молодой человек взял медальон, открыл его. Оттуда на него, со знакомой ухмылкой, за которой он всегда прятала свои истинные чувства, взирал его отец. Он с сыном был схож, как две капли воды, но только серые глаза Владимир унаследовал от матери. Молодой барон вновь обратился к женщине. – Матушка, Вы простите моего отца? – Я не держу на него зла. – Спасибо Вам, Вы и сегодня спасли меня. – Ты же мой сын, и я люблю тебя. Молодой человек предложил матери сеть в креслице. Они беседовали ещё долго. Вспоминали и каялись. На шум, созданный в кабинете, зашла Анна – тайная любовь и главное мучение Владимира. Барон представил ей свою мать. Девушка радушно приняла её, но была слегка удивлена. Сычиха вновь вернулась в семью, а через месяц состоялся суд, по решению которого поместье вновь принадлежало Корфам. А Владимир, узнав, кто убил его дядю, хотел отправить Долгорукую на каторгу, но простил женщину, понимая, что каждый совершил грехи в этой жизни. После всех потрясений, он вновь начал бороться за любовь своей крепостной. Отдав ей вольную, остался вдвоём с матерью. Женщина видела терзания сына, хотела ему помочь, но нельзя. Она с Анной должна была выстрадать свою любовь. И вот, спустя три месяца, после той лютой зимы тридцать восьмого года, Владимир и Анна обвенчались, а ещё через месяц у них родился первый сын, которого назвали по деду – Фёдором. Колдунья нагадала, что у них будет три сына и одна дочь, которой по воле или же шутке судьбы, она, уходя в мир иной, передаст свой дар. Так оно и сложилось. Барон с баронессой прожили долгую и счастливую жизнь, вырастили и воспитали детей. Сычиха, ставшая снова Надеждой Николаевной, прожила долгую жизнь, помогая сыну и невестке. И скончалась только в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году. Похоронили мать, бабушку и прапрабабушку на семейном кладбище Корфов рядом с любимым, сестрой и зятем. Но долго ещё все члены семьи видели в старом саду призрак ведьмы, который появлялся каждый вечер, по утрам уходящий в багровую зарю. Конец.