IAMX — Oh Beautiful Town
Лэнсу Макклейну шесть, и он падает раз за разом — на разбитые колени, на покрытый синяками зад, на бок и снова на колени. За последний год не вспомнить и дня, когда бы у него что-нибудь не болело. С этим он почти смирился — но смириться с хихиканьем других учеников куда сложнее. За окном солнечный день — и он мог бы, как другие мальчишки, гонять мяч, собирать ракушки в море и бросать палку дворовым псам, а не пропадать часами в танцевальном классе. — Конец урока! — Донья Эрнестина хлопает в ладоши, и под шорох танцевальных туфелек класс пустеет, только Лэнс бестолково сидит на полу. — А ты, Лэнс, останься. Лэнс смотрит на неё снизу вверх — высокую, строгую, неутомимую в свои шестьдесят. — Снова Марко? — спрашивает она и, грациозно подобрав юбку, садится рядом. Так, будто они друзья, а не учительница и бестолковый ученик. — Что сказал? — Что танцы для девчонок. — Лэнс смотрит на сбитые носки своих туфель. — Чтобы я много не воображал себе, пойду в школу и всё равно брошу, времени не будет. Что ему за меня стыдно, а мама меня к вам привела, потому что близко к дому. Донья Эрнестина со вздохом сжимает переносицу. — Сам что думаешь? — Что мне танцевать нравится. — Лэнс вытягивает ноги и ковыряет пальцем шов на трико. — Только получается не очень. — А я тебе что говорила? — Кто не падает, тот вставать не умеет, — тихо повторяет он. — Пойдём, покажу кое-что. Она вскакивает на ноги в одно движение — так же легко, как чайка поднимается на крыло, а Лэнсу приходится перекатиться на четвереньки, но он верит, что тоже когда-нибудь так сможет. Тем более сейчас его ждёт ещё одна история про кого-нибудь из великих танцоров из альбома доньи Эрнестины. Он пока не знает, про кого именно, но очень надеется, что однажды она расскажет и про себя. Мамуля на кухне, одна, колдует у плиты. Вскарабкавшись на свою табуретку, Лэнс обнимает её за шею. — Привет, милый. — Мамуля целует его в щёку. — Попробуй, солёно? Лэнс облизывает ложку, кивает и шепчет по большому секрету: — Донья Эрнестина сегодня меня похвалила! Только Марко не рассказывай. — Марко тебя любит, милый, у него просто переходный возраст, — рассеянно отвечает мамуля и гладит его по голове. — Беги, отдохни, я скоро позову ужинать. Отдохнуть хочется, но Лэнс вместо этого идёт мыть посуду к ужину: от Марко не дождёшься, а у Вероники и так много дел.***
Лэнсу Макклейну четырнадцать, и он прогуливает все последние уроки, потому что ему нужно на подработку. Он такой в классе не один, кто-то копит на старшую школу, кто-то на летние каникулы, кто-то на первую подержанную машину или подарок девочке. Лэнс копит на новые туфли для танцев и костюм для своего первого большого выступления в Гаване. И ещё на подарки Веронике и мамуле. — Привет! — кричит он, прыгая через ящики со свежей рыбой. — Дон Гарсиа, я тут! — Вон твоя работа! — басит дон Гарсиа. Лэнс натягивает рукавицы и берётся за нож, и всё время, что разделывает филе для ресторанчика на побережье, напевает себе под нос и мысленно повторяет движение за движением. Он репетирует в любую свободную секунду и теперь верит словам доньи Эрнестины, что танец у него в крови.***
Лэнсу Макклейну пятнадцать, и он готов падать и вставать сам, но не может отвечать за кого-то другого. — Прости, — сухо говорит Тереза. Её жених нетерпеливо сигналит на улице. — Я не смогу поехать в Гавану. Семья важнее. Глядя на её округлившийся животик, Лэнс кивает и обнимает её. Да, он рад, но… Но Терезу некем заменить, потому что они единственная пара в городке, собиравшаяся выступить на «Bailar Casino». Может, был бы шанс найти другую партнёршу, не притворяйся Тереза больной последние три месяца и не клянись вскоре вернуться. Тереза выбегает из студии, прыгает в машину и сливается в объятиях со своим женихом, а донья Эрнестина устало садится рядом с Лэнсом и кладёт руку ему на плечо. — Попробуем в одиночных мужских, — говорит она.***
Лэнсу Макклейну шестнадцать, и у него проблемы в школе — потому что у любого, кто появляется на занятиях не чаще двух раз в неделю, будут неприятности, — но Лэнса это мало волнует. У него в кармане билет на самолёт, а на счету — всё, что он сумел накопить, и этого для начала должно хватить. — Улетаю в среду! — кричит он с порога. — В Оклахому, на отборочные Кубка Мира! — А обратно когда? — спрашивает папа из гостиной. — Не знаю пока! Он забегает на кухню, обнимает мамулю и утыкается ей в плечо. — Я лечу в Америку! Ты увидишь меня по телевизору! — Я буду скучать, — мамуля нежно хлопает его по спине. — Иди, мой руки, до отлёта больше никакой диеты! Лэнс сидит в первом ряду зрительного зала и смотрит на табло с очками всех участников. Фамилия «Макклейн» не последняя — и на том спасибо. Не то чтобы он на многое рассчитывал. Жюри оглашают результаты отбора, но он и сам всё понимает. Лёжа на продавленной койке в дешёвом хостеле, Лэнс звонит донье Эрнестине и тихо говорит: — Я не прошёл. — Знаю, — деловито отвечает она, — я видела трансляцию. Мой друг Хосе заинтересовался тобой, где ты сейчас? Лэнс примерно называет улицу и номер дома, слыша на фоне щелчки клавиатуры. — Через шесть часов вылет в Колумбус, Огайо. Я купила тебе билет. Позвони за два часа, я оформлю электронную регистрацию. Дальше куда ехать — пришлю письмо. Жить будешь у моего друга, на него и Хосе можешь рассчитывать. Ты ещё победишь. — Донья Эрнестина, — вздыхает Лэнс, — я… — Скажешь, что собрался вернуться и стать рыбаком — ко мне даже не подходи, — обрубает она и бросает трубку. Ещё полчаса Лэнс ворочается с боку на бок, игнорируя уведомления о письмах, приходящие на телефон. Надо позвонить мамуле, но он не знает, что сказать. Час спустя он собирает вещи, оставляет на стойке хостела скромные чаевые и садится в такси до аэропорта. — Мистер Родригес? — Ты ученик Эрнестины? — спрашивает высокий бородатый старик в ковбойской шляпе. — Ну, заходи. — Донья Эрнестина просила вам передать спасибо, что согласились меня приютить. — Лэнс уважительно кивает и только потом переступает порог и протягивает руку. Мистер Родригес отвечает крепким пожатием и притягивает его к себе, чтобы обнять. — Донья… всегда любил, когда она так себя называет. Хорошо говоришь по-английски? — Второй родной. — Тогда проблем не будет. Ни слова по-испански не знаю, хоть моя матушка родом из Коста-Рики. Лэнс поднимается за ним на второй этаж, осматривает скромную комнату под двускатной крышей — кровать, столик со стулом, старинное трюмо и станок для тренировок у двери. — Уютно. — Когда донья Эрнестина добиралась до моего логова, любила останавливаться здесь. — А вы… — начинает Лэнс, но вспоминает, что в Америке это не принято — задавать вопросы. — Просто друзья, — с заметным сожалением вздыхает мистер Родригес. — Но таких друзей, как она, посылают сами небеса. В маленькой гостиной поскрипывает кресло-качалка. Лэнс заходит и без сил падает на пол. — Как дела? — интересуется мистер Родригес, раскуривая трубку. — Хосе из меня всё дерьмо выбил. Говорит, такими темпами до полуфинала не дойду. Надо больше работать… — Лэнс переворачивается на живот. Всё тело гудит от напряжения. По сравнению с доньей Эрнестиной маленький энергичный мексиканец — само зло во плоти, но результат уже чувствуется: и в новой свободе движений, и в выносливости, и в растяжке. — Да ты молодец. — В голосе мистера Родригеса звучит неприкрытое восхищение. Лэнс оглядывается на него через плечо: — Разве Хосе меня похвалил? — Знаешь, что он лучшей ученице Эрнестины говорил? Что на одной восьмой вылетит как пробка. — И как? Мистер Родригес улыбается в усы. — Три Кубка Мира и первый рекорд в Книге Гиннесса за количество очков в женских одиночных. Он показывает большой палец, и Лэнс чувствует за спиной крылья.***
Лэнсу Макклейну семнадцать, и вместо крыльев у него за спиной несколько месяцев безумных перелётов из штата в штат, серебро национальных соревнований среди юниоров, череда блестящих выступлений и один балл, которого ему не хватило, чтобы пройти в финал Кубка Мира. Один. Долбаный. Балл. Лэнс сидит на ступеньках супермаркета и листает телефонную книгу, решая, кому позвонит первым. Наконец, выбирает наименьшее из зол — мистера Родригеса. — Я видел, — говорит мистер Родригес. — Ты дошёл до полуфинала. Я уверен, в следующем году… — Не будет следующего года. — Лэнс задушенно всхлипывает. — Я… я плохой спортсмен. Я танцую не для того, чтобы кого-то побеждать. Я… не знаю, для чего. Просто танцую и всё. Потому что умею только танцевать. Он точно знает, что один балл — не повод над ним насмехаться. Что он не перестал быть человеком от того, что проиграл. Что он больше не хочет видеть, как спортсмены готовы вцепиться друг другу в глотку ради победы, не хочет выживать в мире фальшивых друзей и лицемерных советов. Танец — язык его души, а не оружие, вот что он думает. — Лэнс, — тихо говорит мистер Родригес, — ты в Финиксе? — Да. — Подожди минутку, я позвоню Хосе. Сдаётся мне, у него есть несколько знакомых… Прижав телефон к груди, Лэнс утыкается лбом в колени, стискивает зубы и говорит себе, что должен успокоиться. Что у него всё ещё есть будущее. Что он может хоть сейчас вернуться на Кубу, но тогда ему придётся бросить занятия танцами. А возможность танцевать — единственное, за что он готов сражаться всерьёз. — Что вы знаете о Лэнсе Макклейне? — спрашивают за толстой дверью. В коридорчике на шатком стуле Лэнс Макклейн покрывается холодным потом. Это уже восьмая студия, куда он пришёл на собеседование, но ему нет восемнадцати, и никто не соглашается брать его на работу. Будь у него хотя бы чемпионский титул… Лэнс ждёт ответа от загадочного абонента. В помехах громкой связи слов не разобрать, но по лающему смеху он узнаёт Хосе. — Эй, — окликают его из кабинета. — Ты Лэнс Макклейн? Заходи. За столом сидит худая скуластая блондинка, длинные волосы собраны в два аккуратных хвоста, на носу узкие очки. — Я Найма, — говорит она. — Хосе рекомендовал тебя. Ты несовершеннолетний? — Три месяца осталось, — Лэнс сглатывает всухую и за спиной скрещивает пальцы на удачу. — Что-нибудь придумаем. — Она выбивает ногтями по столу быструю дробь, и Лэнс на автомате делает движение плечами. Найма удивлённо приподнимает брови, улыбается и начинает хлопать в ладоши. — Ну-ка, станцуй. Что угодно. Лэнс бросает рюкзак на пол и начинает танцевать.***
Лэнсу Макклейну почти восемнадцать, и всё свободное время он тренируется — с другими танцорами или один отрабатывает новые движения, разминается или смотрит чужие выступления. В студии преподают почти всё, в том числе его любимую сальсу, и у него быстро набирается несколько групп учеников. Найма платит по паре долларов за занятие, зато проживание в квартире над студией бесплатное. Четыре больших комнаты беспорядочно заставлены мебелью и завалены вещами, на кухне круглосуточно смеются, пьют кофе и дешёвый алкоголь, курят и травят байки, и впервые у Лэнса появляются приятели его возраста. Младший в большой семье, он отлично высыпается на скрипучей кровати-чердаке, над диваном, где постоянно кто-то трахается. Все его вещи умещаются в полотняной сумке, висящей рядом на крючке, по утрам он подрабатывает курьером в суши-шопе, и, может быть, это не та жизнь, о которой не стыдно рассказать родственникам, но он может танцевать, и больше ему ничего не нужно.***
— Хосе сказал, что Найма сказала, что у тебя дела хорошо идут, — посмеивается мистер Родригес. — У вас хорошие информаторы, — невольно улыбается Лэнс. — Я что звоню, — старик прокашливается, — тут тебя хотят поздравить с совершеннолетием. Он передаёт трубку, и Лэнс слышит знакомый голос: — С днём рождения, Лэнс. — Донья Эрнестина, — лепечет Лэнс и прижимает ладонь к глазам, смеясь и плача сразу. — Почему не звонил?! — тут же напускается она, и Лэнсу хочется, как в детстве, вытянуться в струнку. — Что ты о себе возомнил, сеньор Макклейн?! — Я… я… — Лэнс пытается найти слова и почти сразу сдаётся. Мистер Родригес на фоне звенит бокалами. — Не знаю, донья Эрнестина. — Думаешь, не победил — можно не звонить?! — Выпустив пар, она смягчается. — Я смотрела все трансляции, даже занятия в студии отменила. И Найма мне кое-что присылает. Я так сильно тобой горжусь. — Приезжай в гости! — кричит мистер Родригес. — Только гнездо твоё теперь занято, придётся на диване поспать! — Хоть на газоне, — счастливо всхлипывает Лэнс, вытирая глаза краем застиранного одеяла. — Надолго вы, донья Эрнестина? — Пожалуй, что навсегда. Последняя ученица уехала в Америку, да и я за ней. Знаешь, кстати, что Хосе тоже у меня учился? — Теперь знаю. — Лэнс улыбается и думает, как сказать мамуле, что и в этом году он не вернётся домой.***
Лэнсу Макклейну девятнадцать, и его романтическая жизнь ограничивается подглядыванием за парочками на старом диване. — Эй, Лэнси, чего делаешь вечером? — спрашивает Роло. Он недавно в студии, помогает по мелочи, потому что перед летом многие танцоры разъехались по домам. Никто не знает, чем он на самом деле занимается. Но будь Найма придирчивей в выборе работников, Лэнсу тоже пришлось бы искать другие варианты, так что никаких претензий. — Ничего. — Лэнс свешивает голову из своего гнезда. — Есть предложения? — Поехали в свинг-клуб. Меня барменом берут, а одному идти стрёмно. — Чего стрёмно? — недоумевает Лэнс. — Свинг такой же танец, как все остальные. Роло секунду смотрит на него, потом заливается хохотом. — Не тот свинг, Лэнси! Свинг, где все меняются партнёрами и трахаются на одной гигантской кровати! Ну, свингеры, ты что, не слышал? — Мне теперь тоже стрёмно, — после паузы признаётся Лэнс. — Но вообще, — продолжает Роло, глядя в окно со своей лежанки на полу, — клуб Найма организовала, говорит, дело прибыльное, у неё друзья открыли недавно и теперь гребут бабки. — Я-то тебе зачем? — Лэнс приподнимается на локте и смотрит на него. — Я в таких клубах никогда не бывал. — Да как-то… — Роло трёт небритый подбородок. — У тебя удар хороший, ты ж танцор. — Уговорил, — фыркает Лэнс.***
Лэнсу Макклейну скоро исполнится двадцать, он сидит у стойки в свинг-клубе и ждёт, когда Роло сделает ему большой «Лонг Айленд». Сегодня День Портупеи — очередной праздник, придуманный Наймой, — и ребята из студии на входе проверяют соответствие дресс-коду. — Вау, — говорит Роло, взбалтывая коктейль, — а хорошо смотрится. Лэнс оборачивается через плечо и замирает, прилепившись взглядом к накачанным ягодицам, между которыми теряется тонкая кружевная резинка. На мощных бёдрах затянуто по три ремня, от них тянутся ремешки потоньше, к широкому кожаному поясу на удивительно тонкой талии. — Макклейн, ты что, гей? — ржёт Роло, гремя кубиками льда. — Я думал, ты не из этих! — То есть когда меня трое ебали, ты ничего не заподозрил? — огрызается Лэнс. Во рту пересыхает, пока он ласкает глазами короткую блестящую куртку с нашивками. — Это кто вообще? — Широ, он вроде где-то служил, вон видишь нашивки. — Свободен? — А я почём знаю, он мне кольцо показывал, что ли, — Роло опять начинает ржать. — Пойди да спроси. Едва Лэнс добирается взглядом до бритого затылка, на этот самый бритый затылок ложится тонкая мужская рука, Широ, который вроде где-то служил, наклоняется поцеловаться, и его утягивают в темноту боковых комнат. — Чёрт, — выдыхает Лэнс. — Да ты его даже спереди не видел, — продолжает подначивать Роло, — у него шрам на пол-лица, и рука, говорят, тоже вся исполосована, потому он и в куртке. Лэнс хмурится и уходит со своим коктейлем подальше, чтобы не сорваться. Он всегда бесится, когда кто-то начинает обсуждать чужие травмы. Уже на выходе, болтая с ребятами, он случайно видит, как этот Широ садится в такси и поворачивается к водителю за пыльным лобовым стеклом. Да, у него шрам, но если бы не слова Роло, Лэнс бы не заметил. Потому что — и это намного важнее — у Широ потрясающая улыбка.***
Лэнсу Макклейну уже восемь дней как двадцать, и он жарит панкейки, стоя у плиты в футболке Широ, спадающей с одного плеча, и его же спортивных шортах. За годы, проведённые в Америке, он научился наслаждаться настоящим — пока оно ещё не закончилось, — и будущее этих отношений его совершенно не парит. Прямо сейчас ему отлично. Он возвращается в спальню и забирается под одеяло. — На работу не пойдёшь? — Я позвонил, сказал, что болею. — Широ тянет его ближе, и они снова липнут друг к другу так, будто не провели в постели все выходные. — Останешься подольше? — Я до пятницы свободен, — бормочет Лэнс между поцелуями, — могу хоть до неё и остаться. — Оставайся совсем. — Ты же не серьёзно? — улыбается Лэнс, но Широ не отвечает, и он приподнимается на локте, чтобы посмотреть ему в лицо. — Широ, — серьёзно говорит он, — что ты знаешь о Лэнсе Макклейне? — Теперь ещё и фамилию. — Широ переворачивается на спину и смеётся. — Встречный вопрос — что ты знаешь о Такаши Широгане? — Так это фамилия?! — Да. — Мне нужно звать тебя Такаши? — Нет. — Каши? — Нет! — Есть какое-то неожиданное сокращение? — Да нет же, все зовут меня Широ! — Но почему?! — Я ненавижу своё имя, — сдаётся Широ и натягивает на лицо подушку. — Никакого «Такаши», — глухо раздаётся из-под неё. — Хорошо. — Лэнс садится на кровати и потягивается. — Теперь я знаю о тебе, — он загибает пальцы, — что ты где-то служил, любишь сладкое и ненавидишь своё имя. А ещё тебе нравится вкус банана. Даже на презервативах. Твоя очередь. — Ты хорошо танцуешь, любишь, когда тебя целуют в шею, мороженое со странными вкусами… — Васаби не странный вкус! — …и отрицаешь это, — Широ выглядывает из-под подушки, — у тебя красивая улыбка и большое сердце, а ещё твоя фамилия Макклейн, но вряд ли мне это поможет тебя лучше узнать. — Широ, — Лэнс садится верхом ему на живот и наклоняется к его лицу, — я должен подумать. Может, моя жизнь не лучшая в мире, но я не готов расстаться с ней вот так сразу. — Думай, сколько хочешь, — кивает Широ, и Лэнс прижимается щекой к его щеке.***
— Я написал программу для реабилитации с помощью танцев, — вдохновенно рассказывает Лэнс, размахивая руками, пока Широ везёт его смотреть новую квартиру, — я уже нашёл одного психолога, он меня согласился консультировать, и Найма заинтересовалась, обещала мне выделить больше часов, если найду клиентов… Я буду помогать людям! Каждый может танцевать, танцы — для радости, а не для того, чтобы получать какие-то дурацкие призы! — Ты спрашивал, что я знаю о Лэнсе Макклейне, — улыбается Широ, заворачивая на стоянку у небоскрёба, и Лэнс начинает ёрзать на сиденье, ему уже не терпится узнать, на какую сторону выходят окна, — так вот, я точно знаю главное — Лэнс Макклейн замечательный человек. Лэнс кладёт руку поверх руки Широ на руле. — В таком случае, Лэнс Макклейн отличная пара для Такаши Широгане? — Будет нелегко, но я постараюсь соответствовать, — серьёзно отвечает Широ.