Такой разный Детройт

      Чашка кофе встала на стол ровно на то же место, что и вчера, что и позавчера. Хэнк глянул вниз, задумчиво тронул по ободку большим пальцем.       — Знаешь, я иногда чувствую себя как в грёбаной Матрице, — хмыкнул он. — Ты, чёрт дери, никогда не промазываешь ни на миллиметр. Разве это нормально?       Он поднял брови, разглядывая ровное лицо, чуть склонённую фигуру.       — Это нормально для андроида, мистер Андерсон, — едва заметно подчеркнув голосом фамилию, заметил тот и коротко улыбнулся, наклоняясь, мягко целуя в скулу у самой бороды. — Даже если мы все стали девиантами, Хэнк.       Хэнк вздохнул, подхватывая чашку.       — Спасибо.       Всё верно, это, наверное, было нормальным. Каждый день — чашка кофе по утрам, каждый день — прогулка по окрестностями, каждый вечер — поцелуи, перетекающие в большее, каждые вторые выходные — поездка на озеро Эри, каждый отпуск — поездка по Америке.       Всё точное, выверенное, удобное, верное. И всё — благодаря Ричарду.       Все эти маленькие глупости и большие дела, сплетающиеся в их единую совместную жизнь, в которой всё так размеренно и хорошо, что он сам удивлялся, как оно так сложилось после той аварии пять лет назад?..       Кажется, кому только мог понадобится одинокий лейтенант, да ещё и пропустивший в больнице столько событий: восстание андроидов, признание новой расы, становление двуединого общества…       Но нет же, вот он, его замечательный напарник, его надёжный друг, его любовник, его синтетический, но всё же человек. Что бы он только делал без привычного, ровного взгляда серых глаз, от которых невозможно укрыться ни преступникам, ни проблемам.       Хэнку, конечно, удивительно немного, как его самого угораздило так развернуть свою жизнь: и развестись после выкидыша у жены, едва получив лейтенанта, и поселиться в тихом райончике у реки, и найти себе нового парня — мало что электронного, так ещё и парня. Нет, он, конечно, всегда к андроидам положительно относился, но сам себе всё же немного удивлялся.       “Ты просто открыл в себе неожиданные стороны, — улыбался ему Ричард, обнимая сильными руками. — Такое бывает вследствие травм и амнезии, ты же знаешь.”       Да, вроде как, Хэнк и впрямь сам это знал. По крайней мере, когда он пару лет назад в ноябре попал в аварию, отделался больше мозгом, чем телом. На теле остались одни ушибы, пара внутренних разрывов, но и всё на том. Как будто даже не в аварию попал, а свалился с какой-то небольшой высоты, ей-богу. Два месяца в больнице — и как новенький. А вот последние девять лет он не сразу вспомнил. Но ничего, вспомнил же, спасибо Ричарду, даром, что пришлось перевестись из центрального отделения ДПД ближе к дому, уж больно Ричард настаивал.       Хэнк и сам не знал, как его так угораздило влюбиться в этого парня. Но с ним было хорошо, спокойно. Первый год он ещё не был так уж уверен, но мягкая настойчивость Ричарда, его забота и любовь постепенно сделали своё дело.       Он даже к чашкам этим привык по утрам, даже к новому отделу, где не знал ни единой души.       “Не стоит зацикливаться на старой жизни, приведшей к травмам. Смена обстановки — важнее всего”, — говорил ему тогда Ричард, и Хэнк, который с трудом мог вспомнить лица большинства человек в отделе, кроме, разве что, бывшего сержанта Фаулера, согласился, скрепя сердце.       Наверное, Ричард был прав: надо отрываться от старого, если уж с ним не вышло.       Вот только иногда Хэнку казалось во всём этом что-то неправильное, особенно по утрам, в момент пробуждения, ещё до того, как полностью возвращался в реальность, открывая глаза.       Ему казалось в такие моменты странное, не очень-то объяснимое.       Например, ему казалось, что у него был пёс.       Или, вот, ещё ему иногда казалось, что у него была семья, дети после развода, но ещё до Ричарда.       Но самое непонятное, чего Хэнк никак не мог себе объяснить внутренними желаниями или несбывшимися мечтами, как с теми же детьми: ему порой казалось, что у Ричарда должно быть совсем другое имя, даже другой характер. И карие глаза.       Но думать об этом было почему-то мучительно, неприятно, тревожно. Настолько, что он однажды не выдержал, как раз примерно год назад, и спросил у Ричарда.       Тот смотрел на него спокойно, ласково, долго.       — Ты просто боишься, что если я андроид, то меня могут заменить или подменить, — он неторопливо взял ладонь Хэнка, поднёся её к губам и целуя. — Не волнуйся, этого теперь уже не случится. Больше никогда. Я тебе обещаю.       Хэнк усмехнулся. Да, революция всё-таки была благом, что ни говори. Его Ричард такое заслужил. Ну а он сам — он, вероятно, чем-то да заслужил Ричарда, несмотря на все эти свои заскоки и прорехи в памяти.       Заслужил эту замечательную жизнь вместе с ним, пусть даже иногда и шутил, что это похоже на чёртову вечно повторяющуюся матрицу.       Заслужил… наверное.