Контрастами

Она прикрывает рот ладонью и заливисто смеется; рукав кимоно ниспадает шелковым крылом, обнажая плавный изгиб кисти, подсвеченный неоном белокипенной кожи. Он смотрит в упор, мысленно сливаясь с закаленной сталью меча, заложенного в ножнах лезвием вверх. Она – средоточие энергии, взрывающееся волнами излучений. – Фукудзава-доно, какая встреча. – Я бы предпочел первое знакомство при несколько иных обстоятельствах. – Непринужденная беседа за чашечкой чая, и правда, была бы куда приятнее. Знаете, в километре от Вашего Агентства располагается премилейший ресторанчик с видом на Токийский залив. – Не думаю, что нам удастся проводить светские встречи, учитывая специфику сложившихся отношений. Острые реплики – пулями формальностей в обе стороны; Коё слегка склоняет голову, и дробный перезвон глициний на ее шпильке наполняет помещение звуковой рябью. Она вглядывается в синтаксис его мимики и жестов, вслушивается в фонетику голоса и бьется над двоичным кодом эмоций. В голове вспыхивает мысль о том, что он выглядит неприлично молодо для своих лет, а рука плавно тянется к рукояти мирно дремлющей катаны. Коё движется навстречу: ветхий паркет прогибается под легкой поступью ее шагов; подол кимоно, расписанный буйным пламенем цветущих камелий, мягко шелестит в такт ее движениям. В глазах Фукудзавы – коралл ее волос, отраженный в арктических льдах застывших радужек; в оброненной ею ухмылке – нотка небрежности, разбавленная градусом искренней заинтересованности. – Как жаль, что мы находимся по разные стороны баррикад… Последнее ее слово знаменуется материализацией Золотого Демона и скрежетом металла, блеснувшего графитным осколком в вязком гуталине полутьмы. Коё застывает, вычленяя отдельные кадры в высокоскоростной буре: каждое его движение – легким штрихом по картине происходящего. Шаг вперед. Смена центра тяжести. Взмах меча. Ей кажется, что он невообразимо органичен в дуэте с изогнутым станом меча. Она довольствуется положением смотрителя, поддерживая ментальную связь с Демоном и следуя по комнате траекториями эллипсов. Контакт с целью. Ударная волна вдоль по лезвию клинка и нарушение гармонического баланса. Мелкая вибрация в пальцах. Геометрия его движений и четко поставленная схема ударов образуют идеальную сцену; она мысленно растворяется в оливковом сатине его юкаты и прикидывает разницу в росте и возрасте. Контратака. Отвод и дестабилизация. Уход с линии поражающего удара. Дефибриллятор его голоса периодически возвращает Коё в плоскость реальности. Динамика боя стремится к своему апогею; Фукудзава силится снизить градус накала в своей голове и раствориться в омуте рефлексов, отшлифованных годами практик. В какой-то момент Озаки сталкивается с ним взглядом и задерживает дыхание, чувствуя пласт мощнейшей энергетики, что буквально приколачивает к земле. В его глазах – холодная сталь невозмутимости и титановый сплав выдержки, закаленной спровоцированной ею яростью. Секунда – и маневренность Юкичи вдруг выходит на абсолютный максимум. Скользящее лезвие вспарывает Демона, а сам Фукудзава, подавшись вперед всем корпусом, отводит удары, устремляясь к ней с грацией дикого зверя. Коё едва успевает вынуть катану из ножен, отражая фронтальный удар, как вдруг контроль над ее же оружием переходит к нему: обтянутая шелком рукоять выбивается из ее рук резким импульсом. Доля секунд в состоянии потерянности, он, стоящий за ее спиной, и лезвие меча поперек ее горла. – Попрошу Вас отозвать свою способность, – сталь приставленного к ней лезвия вибрирует, сочась внутренним напряжением. Коё корить бы себя за проявленную легкомысленность, но в голове загораются нейронными вспышками заключения о неутраченном мастерстве оппонента. Золотой Демон каменеет в паре метров, прожигая собой непроницаемый глянец сумерек. – И правда, Волк. Серебряный Волк. Она кутается в верхние ноты древесных ароматов, вдыхая горькую пряность диких трав и растворяясь в вязких аккордах бергамота. Он весь какой-то терпко-вяжущий. Кровь стучит в висках, и инстинкт самосохранения заглушается дикой пульсацией кровотоков. Коё касается его предплечья, чувствуя напряжение в лучевых мышцах, и слегка отводит взгляд в сторону, упрямо игнорируя острие клинка, способного вспороть нейлон кожи легким нажатием. Она прикрывает глаза, вслушиваясь в шепот интуиции, и вздрагивает от печного жара его учащенного дыхания. Безмолвие окутывает их плотным велюром, пока ночь стекает к ногам расплавленным гуталином. Фукудзава ждет ответной реакции, но комната продолжает заполняться тягучей патокой напряжения до самых краев, а полупрозрачные ноты водяных лилий и полыни сплетаются в волнующем вальсе ароматов. Она – хрустальный флакон с заключенным в нем концентратом нежного изящества и необузданной жестокости. Он – воплощение статики и равновесия сил. Коё делает шаг назад – Юкичи теряется. Она опирается всей площадью спины о тугой каркас его грудной клетки и приподнимает голову: непонимание заползает под кожу леской оцепенения. Они овиваются кольцами полярных энергетик и погружаются в вихрь синтезных реакций; Демон безмолвно распадается на гамма-частицы. Где-то под окнами разливается скорбящий вой сирен. Шафрановый свет уличных фонарей въедается в полинявшие обои несводимой ржавчиной. Фукудзава соприкасается с ней взглядом, проходит сквозь огненные кольца ее радужек и растворяется в чернилах расширенных зрачков. Ее пальцы плавно скользят по атласным складкам рукава, мягко следуют вдоль оси его гранитной кисти и нежно очерчивают линии сухожилий. – Убьете? – прижимается сильнее, растворяясь в нем на атомном уровне. Накрывает ладонь Фукудзавы своей, сжимает рукоять клинка и замирает, плавясь в томительном ожидании. Он сужает диафрагму внимания, проходит наждачным взглядом по креплениям ее ключиц и замирает в нерешительности, спотыкаясь о лунку яремной впадины. Близко настолько, что изгибы ее тела угадываются даже сквозь плотные волокна кимоно. Фукудзава ощущает легкое жжение в свинцовой ладони, съедаемой радиацией ее прикосновения, и ослабляет хватку. Озаки делает оборот на сто восемьдесят. Ее улыбка сочится пурпурно-вишневым, заливая плату подсознания вязким бальзамиком. – Мы могли бы стать хорошими друзьями, – ладонь Коё ложится на его грудь, а в голове Юкичи мелькает мысль о том, что она – сплошная провокация. Юкичи ненавистны тонкие материи намеков и переливы иллюзий, Юкичи – приверженец каменной определенности и хрустальной ясности. Он по-джентельменски мягко перехватывает ее кисть и разрывает контакт. Физически – на двух параллельных плоскостях без точек пересечения, ментально – в едином потоке сдержанного серого и насыщенного алого. Приглушенный выдох, вырвавшийся из недр его легких, – и лезвие клинка, теряющее последние градусы ее тепла, прячется в стенках ножен. Фукудзава устремляет взгляд в окно, где натяжной купол неба, пронизанный шпилями высоток, стекает на крыши черной тушью, и слегка хмурится: – Я давно не мальчик, чтобы ввязываться в подобные игры. Его голос – пронизывающий ветер северных пустошей; Коё тушуется, ежась от озноба: холод заползает сквозь щели на вздутом дощатом полу и молча стелется у их ног. Ртуть внутреннего термометра стремительно ползет вниз; Фукудзава смотрит на нее изнеможенно-обвинительно, зарываясь в зыбучие пески подсознания слой за слоем. На плечах Юкичи – груз усталости, что расслабляет тугой канат мышц; на плечах Коё – тяжесть его плаща, что выбивает ее из привычной колеи. Во всех линиях его позы и жестов читается душевная надломленность одинокого зверя. Стройный ряд ее мыслей вдруг взрывается хаотичным роем шаблонов, и нить заготовленной фразы срывается на полувздохе. – На улице ливень, – голос удаляется метр за метром, – советую Вам взять такси. Озаки стоит, впиваясь пальцами в холодный атлас, и жадно вдыхает запах табачного дыма, коим пропитана оставленная им накидка. Акварельное пятно его силуэта растворяется в угольной акватории помещения. Дробь капель по терракоту черепичной крыши перекрикивает мысли.