Мечтают ли отличники о супермоделях?

Про «нет других планов» Маркус слегка приврал: еще ведь была вторая репетиция — прогон показа Berluti. Здесь же, в Помпиду, но в другом павильоне. На этом прогоне все было гораздо быстрее и профессиональнее, никакого стресса и паники. Маркуса отпустили через полчаса. Еще бы, бюджеты-то несравнимы. Это у Джоша, дебютанта, был единственный ассистент, фотограф (она же жена родная, а ей платить не надо), три швеи и приглашенные визажист с парикмахером. А на показе акул модного рынка тусил целый штат MUAH (плюс сессионные звезды), больше десятка швей, а еще стажеры и ассистенты, фотографы и пиарщики, журналисты, блоггеры, wannabe, фашионистас и прочий сброд. За кулисами показа, на первый взгляд, творился настоящий хаос. Но это только на первый взгляд. На самом деле процессы были логичными и строго упорядоченными: модели двигались от примерки к мейкапу и волосам, зависали там на целую вечность, а дальше как повезет. На показах haute couture приходилось иногда и по три часа стоять на месте, пока швеи трудолюбивыми пчелками вились вокруг, собирая прямо на тебе костюм, больше напоминающий взорванного изнутри таракана. Но это показ. Это завтра. А сегодня прогон – быстро влезть в костюм, убедиться, что сидит как надо, сфоткаться на раскадровку, раздеться, повторить. Сразу понимаешь разницу между начинающими дизайнерами и крупными игроками. У Джоша коллекция маленькая, всего двадцать луков. У Berluti семьдесят. Цель показа Джоша – заявить о себе и попасть в обзоры сайтов и журналов о моде. Цель показа Berluti – продать коллекцию. В First Row показа Berluti две трети мест занято байерами универмагов и бутиков, именно они здесь самые желанные гости. Для Джоша важно выразить себя через творчество, донести до мира что-то важное и новое. Для Berluti важно презентовать товар покупателю в наилучшем виде – живьем, в движении, на самых красивых телах планеты. Таких, например, как у Маркуса Манфреда. Да, нескромно, а что? У него в этом показе три прохода. Каждую из показанных им вещей, включая перчатки и галстуки, Модный Дом Berluti планирует продать как минимум двадцать раз во всех престижных универмагах планеты. Они бы продали больше, будь лицо Маркуса еще и на обложке их лукбука. Но на это у них нет рекламного бюджета. Первый номер мужского рейтинга стоит очень дорого. Да и не нужен он им. Не их типаж. Не отражает в полной мере ценности их целевой аудитории. Лица Berluti – манекенщики с безупречно модельными параметрами ходячей вешалки: худое тело, скульптурное лицо, отсутствующий взгляд. А этот отсутствующий взгляд, который и создавал дистанцию между зрителями и моделями – когда можно было откровенно разглядывать других людей, будто они и не люди вовсе, а заводные куклы, – этот взгляд Маркусу не удавался. Как ни старался, он все равно оставался «живым» – и именно это, в конце концов, и вознесло его на вершину, поставив в один ряд с теми, кто тоже не остался «всего лишь куклой» - Давидом Ганди, Чадом Уокером, Шоном О’Праем. Подиум был для него сценой, а не витриной. Он добавлял огня даже в самые унылые показы – а именно такими и были шоу Berluti, с их бесконечными строгими плащами, безумно дорогими ботинками и кашемировыми пальто. Он заставлял взбодриться даже самых матерых редакторов, которые сканировали подиум своими беспощадными взглядами верховных судей Мира Моды. Маркус выполз из Центра Помпиду ближе к трем и вытянул из кармана айфон. Посмотрел на сообщение от Коннора, ответил коротким «скоро буду» («Господи, у нас с ним переписка!» – заорал внутренний голос. «Успокойся уже, дебил», – отвечал ему здравый смысл) и вбил адрес его дома в Uber. Такси подъехало почти сразу же. Поездка заняла всего пару кварталов, можно было и пешком добежать. Маркус вылез из машины на узкой улочке в Маре и остановился перед входной дверью типичного дома застройки времен барона Османа. «RA9» – значилась надпись на золоченом брелке Hermes с петличкой из оранжевой кожи. Но никаких табличек с такой надписью рядом со входной дверью не было. Маркус заметил кнопку звонка и вдавил в нее палец. Спустя пару секунд пискнул звук электронного замка, он потянул дверь на себя и вошел внутрь. – Bonjour monsieur. В непривычной после улицы темноте помещения Маркус не сразу увидел, кто к нему обращается. – Bonjour… Он оглянулся и увидел за низкой деревянной конторкой пожилого мужчину в красном бархатном пиджаке. Маркус показал ему брелок. – Est-ce que monsieur Connor Heart habite ici? – Oui. Et vous…? – Je suis Markus Manfred. Son invité, – представился Маркус. – Des États-Unis,* – зачем-то уточнил он. И, как выяснилось, не зря. – Ah bon! Я Пьер, – расплылся в улыбке мужчина. – Мсье Харт предупредил о вашем приходе. Пойдемте, я открою лифт. Или поднимитесь по лестнице. Третий этаж, квартира 9. – Да, я по лестнице. Appartement 9, ясно, а что такое R? – спросил Маркус, указав на букву на брелке. – А, это значит запасной ключ, – улыбнулся Пьер. – Clé de rechange. Обычно он хранится у меня. – Понятно. – Всего доброго, monsieur. __ *Господин Коннор Харт живет здесь? Да. А вы…? Я Маркус Манфред. Его гость. Из Соединенных Штатов. На бежевых стенах коридора третьего этажа висели маленькие репродукции художников авангарда. Звуки шагов приглушал толстый ковер насыщенного винного цвета. Очень стильно. Дома ли Коннор? Маркус решил не звонить, а открыть дверь ключом. Мало ли, вдруг спит. Встреча с Dior назначена на десять вечера, есть время отдохнуть. Ну, или как вариант, не спать вообще. Потерпеть до полуночи по местному времени, потом подремать пару часов, а на завтрашних показах выглядеть, наконец, так, как у него никогда не получалось: сонным торчком без единой мысли в голове. Oh wait, может в этом все дело? Он провернул ключ в замке и вошел. Квартира, вернее, еще только прихожая, была огромная – высоченные потолки, ореховый паркет, светлая мебель. Чувствовалось, что тут жили наездами, слишком мало вещей, слишком стильная, дизайнерская обстановка. Маркус решил даже не думать, сколько может стоит такое жилье – гора-аздо дороже его нью-йоркской квартиры, гораздо. Слева от входной двери стояло две пары обуви. Лоуферы Gucci Маркус сразу узнал – они ровненько расположились вдоль стены. Рядом с ними была небрежно кинута пара мятных сникерсов New Balance – заметно поношенных, мятный цвет местами выцвел до грязно-серого. И явно на пару размеров больше бежевых лоуферов. Маркус двинулся по коридору. Возле одной из дверей, распахнутой настежь, стоял его саквояж, а дверь напротив была чуть приоткрыта, оставалась лишь узкая щель. Там, в этой маленькой полоске света, он увидел движение. В комнате кто-то был. – Расслабься… еще расслабься, – услышал он низкий, властный голос, и вслед за этим тихий и робкий стон. – А-а-а-ах… Это был голос Коннора. – Вот так малыш, давай еще. Вот так… Маркус отшатнулся от двери. В виски ему словно со всего размаху врезали чугунными шарами. Земля остановилась и рассыпалась в труху, а легкие залило расплавленной лавой – все в один момент. Коннор был там, и он был… не один. Это было невыносимо. Хотелось бежать, орать, распахнуть настежь эту сраную дверь, убить всех, кто за ней, растерзать, выгрызть горло. Какая же срань, господи, как же больно. Но владеть собой Маркус тоже умел. Он опустился на пол, притянул к себе сумку и вытащил из нее молескин. Внутри так горело, что эту боль нужно было выплеснуть на бумагу, чтобы отпустило. Нарисовать страдания, выпустить, освободиться. Всегда помогало, и ему, и отцу. Но в этот раз он знал – не поможет. Слишком сильно, слишком больно, слишком всё. Он поднялся с пола и зашел в комнату. Что ж, Маркус, это твоя жизнь, с горечью подумал он. Ты хотел любви – вот она. Кровать – уже расстеленная, стояла посреди комнаты, как приглашение в гребаный рай без снов, мыслей и боли. Все равно не усну, бросил себе вызов Маркус, скидывая с себя одежду. Но на всякий случай выставил будильник на айфоне на восемь вечера. Спустя пять минут его вырубило, как пулей.