Её боль / Pain: Her

— Бетховен был человеком полным боли и ярости. Он вырос в ветхом доме со строгим отцом, его детство было далеко не счастливым, не говоря уже о том, что пол своей жизни он был практически глухим. Но, он превратил свою боль в музыку. Он превратил свою боль во что-то прекрасное и приятное для слуха. Знаете, что сделали его сонеты? Какое влияние они оказали на музыку? Тёмные и, в какой-то степени, запретные тональности его шедевров не поддаются объяснению. К чему это я, все уже чувствовали боль раньше, верно? – спросил мистер Кроссман, – превратите эту боль во что-то прекрасное. Нарисуйте картину, напишите песню или стихотворение – мне всё равно. Скажите то, что жаждет сказать ваше сердце, выразите боль, которую испытывали, когда вас ранили, предали или же огорчили. Не думайте об этом как о задании, думайте об этом как о способе самовыражения. Доверьтесь себе, чтобы поделиться тем, что заставило вашу кровь бурлить и ранило ваше сердце. Будьте честными. Не сдерживайтесь. Я хочу, чтобы вы записали воспоминания о боли, все до единого. Запишите их в порыве гнева, если хотите! – он кричал, шагая по проходу между столами, – запишите их с ненавистью и отвращением! Запишите их со страстью и любовью, с отчаянием и негодованием, чтобы все окружающие почувствовали вашу боль, когда вы будете ей делиться. Пусть их сердца болят так же, как и ваше. – Он глубоко вздохнул, оглядывая класс, прежде чем прислониться к столу, скрестив руки и лодыжки. – Будьте Бетховеном, – тихо добавил он. Как только эти слова сорвались с его губ, прозвенел звонок. – Я хочу, чтобы все выполнили задание к пятнице! Хорошего дня! – сказал мистер Кроссман, перекрикивая учеников, когда те начали собираться. – Мисс Кор... – крикнул он, когда я подошла к двери. Это был очень долгий урок, хоть и второй за день. Я была в своих мыслях, лекция не входила в мои планы, у меня не хватало на это терпения. — Да? – мои книги были крепко сжаты в руках, пока я медленно шла в его сторону, немного нервничая, потому что я знала, что он хочет сказать, и боялась, что не выдержу и сорвусь. — Ты собираешься выполнить задание? – спросил он с большим любопытством. Как и любой учитель, он хотел видеть, как его ученик старается изо всех сил. — Нет, – пробормотала я. — Почему? – он распрямил руки и, обойдя стол, подошёл к стулу. Он расправил брюки, занял удобную позу, откинулся на спинку и, скрестив руки на груди, снова внимательно посмотрел на меня. — Я не чувствую боль, – я знала, что ложь вызовет ещё больше вопросов, но подумала, что, возможно, быстрый и чёткий ответ заставит его замолчать. – Конечно чувствуешь, – настаивал он, кивая головой, как будто констатировал факт. — Не чувствую. — Ты знаешь, что такое боль, — он улыбнулся, склонившись над деревянным столом. — Нет, не знаю, – настаивала я, изо всех сил стараясь не повышать голос. — Возьми стул, – сказал он с лёгкой улыбкой на лице. — Мистер Кроссман, я опаздываю на занятие, – я развернулась, чтобы уйти просто потому, что была не в настроении слушать его болтовню. — Я выпишу тебе пропуск, когда мы закончим, – я знала, о чём он собирается меня спросить. — Ладно, как насчёт того, чтобы присесть, – сказал он, указывая на место впереди, – говорить буду я, а ты будешь слушать. Звучит неплохо? – Я закатила глаза и решила сделать то, о чём он просит. Я не собиралась внимательно его слушать, я сделала это для того, чтобы скорее покончить с этим. Я села, всё ещё сжимая книги в руках, и скрестила ноги, мысленно закатив глаза на его безвкусный зелёный галстук. Он облокотился на стол, сложив на него руки, пока я размышляла, может мне стоит просто встать и уйти. — Тебе больно, я знаю это... – я отвернулась к окну, избегая его взгляда, потому что он был уверен, что знает меня и через что я прошла. Да он понятия не имеет. — Эливонн, посмотри на меня, – я слегка повернула голову, искоса поглядывая на него, уловив его тёплую улыбку. — Напиши об этом, – это было не предложение, не требование или обязанность, скорее заботливая рекомендация. — Не могу. Это не касается никого, кроме меня. Я не хочу, чтобы люди знали о моей личной жизни, – естественно, мой тон был грубым, но только потому, что то, что я сказала – правда. Я не тот человек, который открыто выражает свои эмоции. — Я вижу, ты злишься, и ты имеешь на это полное право. Давай же, выплесни это наружу! Разве ты не устала сдерживать эмоции? – спросил он, словно устал от меня. — Мне было бы не так больно, если бы ты не разрушил мою семью, – я не хотела говорить это и не хотела, чтобы мои слова прозвучали так резко, но я не жалела об этом. Он не был причиной моей депрессии, но он сделал кое-что ужасное. Что-то, что я хотела бы забыть, потому что это разрушало меня изнутри. — Ты не можешь винить меня, Эли. Твой отец всё испортил, не я. Я лишь подобрал осколки и сложил их вместе, – в его голосе звучала обида от моего грубого замечания. Я проигнорировала его и застыла на месте, не отрываясь от окна, пока он не заговорил снова, на этот раз, удивив меня. — Я люблю твою мать, Эливонн. Люблю. Ты же знаешь. И я люблю тебя, ведь ты моя дочь. — Не называй меня так! – огрызнулась я. От резкого поворота головы у меня заболела шея, я была в ярости. Его слова и любовь ко мне и моей матери были полным бредом. – Я не твоя дочь! – сказала я, повышая голос. — Вы закончили? – в аудиторию вошёл парень, демонстрируя одно из самых серьёзных выражений лица, которое я когда-либо видела. Мы оба посмотрели на дверь, мистер Кроссман встал и улыбнулся странному незнакомцу. Парень посмотрел на меня и быстро отвёл взгляд, как будто увидел что-то неинтересное. — Ах, Гарри, да! Я забыл о нашей встрече! – кто этот парень? И почему он так груб? — Мы закончили, – вздохнула я, вставая из-за стола, чтобы избежать бессмысленного разговора. — Подожди, Эли! Тебе нужен пропуск, – я повернулась и встала рядом с Гарри, ожидая, пока мистер Кроссман заполнит бумагу. Краем глаза я взглянула на него и поперхнулась. У него на лице был пирсинг, очевидно, он был плохим парнем, по крайне мере, складывалось такое впечатление. — Держи, дорогая. — Не называй меня так, – практически зарычала я, выхватывая листок из его рук. — Хорошего дня, Эли! – крикнул он, когда я вылетела из аудитории и помчалась по коридору в уборную. Я была эмоционально нестабильна, моё сердце было разбито. Мне было больно. Я чувствовала чертовски сильную боль. И всё из-за этого человека. Он разрушил мою семью, он разлучил нас. Его не было рядом, когда я нуждалась в нём, несмотря на его заявления, что он присутствовал со мной. Я заперлась в кабинке, убедившись, что здесь никого нет, швырнула книги на пол, села на унитаз и заплакала. Я плакала так долго, что забыла о занятии и поняла, что к тому времени, как я дойду до аудитории, оно закончится. Я собралась с мыслями, подняла книги, лениво подошла к зеркалу, положила их на раковину и начала поправлять макияж. Я схватила бумажное полотенце и слегка намочила его водой, чтобы аккуратно стереть размазанную тушь, приводя своё лицо в порядок. — Ты запуталась, Эли, – сказала я отражению – чертовски запуталась? – я покачала головой из-за того, в кого я превратилась, взяла свои книги и последний раз, с сожалением, взглянула на себя в зеркало. Я выглядела ужасно, дерьмово и измученно, напряжённо и отвратительно, но мне было всё равно. Я схватилась за металлическую ручку и покинула уборную. До конца лекции оставалось пятнадцать минут, поэтому я просто решила пошататься по коридорам. Я изучала свои записи, которые лежали поверх моих книг, совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. — Чёрт! – сказала я на выдохе, столкнувшись с незнакомцем. Все мои книги и бумаги разлетелись по полу вокруг моих и чужих ног. Я потерла лоб и глубоко вздохнула, чувствуя, как нарастает напряжение, расстроенная тем фактом, что мне придётся тратить время на то, чтобы всё это поднять. — Осторожней, – сказал парень. Я посмотрела на него и поняла, что этот незнакомец – Гарри. Я не узнала его из-за акцента. Когда он вошёл в класс, он говорил как американец, но сейчас его очевидный британский акцент звучал довольно привлекательно. — Прости, – ответила я. Гарри посмотрел на меня, потом на бумаги на полу, словно задумался, помогать мне или нет. Он решил не делать этого и пошёл дальше. Я наклонилась, чтобы поднять свои вещи, и посмотрела на парня. На нём была серая футболка с V-образным вырезом. У него было много татуировок, но не глупых и бессмысленных, как у других парней, казалось, каждая из них имела смысл. У него было много цитат, и мне показалось, что я видела ласточек на его груди. Это было странно, я посещаю эту школу последние три года и никогда не видела его раньше. Может, он новенький? Впрочем, какая разница. В любом случае, он выглядел как плохой парень, с которым не стоит общаться. Я подобрала свои книги и бумаги, сложила их в аккуратную стопку, встала и направилась на следующий урок. — Ты пришла на пять минут раньше, – сообщила миссис Бэл. — Я знаю, это проблема? — спросила я, пока она грызла овощи. — Нет! Присаживайся! Тема на доске, – я последовала её указаниям и села за заднюю парту. Я достала учебник истории и тетрадь с чёрной ручкой, облокотилась на стол и закрыла лицо руками. Я была так напряжена и измотана. Даже ходьба требовала колоссальных усилий. За последние пол года моя жизнь кардинально изменилась. Раньше я была счастливой и жизнерадостной, у меня были друзья, я была общительной. А потом… я практически перестала выходить из комнаты, не говоря уже о доме. Я была так одинока всё это время. Я была так... подавлена. Прозвенел звонок, и всё вокруг пришло в движение. Ученики заполнили помещение, все места были заняты, за исключением одного – рядом со мной. — Доброе утро, класс! – радостно сказала миссис Бэл. Она была самым счастливым человеком, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Я завидовала ей. — На чём мы остановились вчера? О! Концентрационные лагеря! – я прикрыла глаза и закрыла лицо руками, полностью игнорируя то, что она говорит. — Вы опоздали, мистер Стайлс, – сказала она с намёком на раздражение. Я подняла глаза и увидела, что он смотрит прямо на меня. В груди зародилось непонятное чувство, но я скрыла это, закатив глаза – моя дурная привычка, и снова закрыла лицо руками. Я не слышала, чтобы Гарри что-то говорил, видимо, он и не собирался. — Садись рядом с Эли, – скомандовала миссис Бэл. Я вздохнула и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди, пытаясь игнорировать тот факт, что он будет сидеть рядом со мной в течение следующих пятидесяти пяти минут. Его запах сразу же попадает мне в ноздри, как только он опускается на место рядом со мной. От него пахло мятой и терпким одеколоном – странное, но прекрасное сочетание. Я взглянула на него, он ссутулился на стуле, оттягивая нижнюю губу. Чем больше я на него смотрела, тем больше он меня привлекал. Он был довольно... красив? Его подбородок был настолько чётко очерчен, что профиль казался идеальным, а зелёные глаза необъяснимо блестели. Я опустила взгляд на его руки, и воспользовалась моментом, чтобы изучить их. Я заметила, что на одной его руке была набита цитата, в то время как другая была полностью забита небольшими татуировками, образующими рукав. Должно быть, ему нравились татуировки. — Тебе нравится? – спросил он шёпотом с пустым выражением лица, вырывая меня из моих мыслей. — Что? — Они тебе нравятся? Мои татуировки? – кажется, его это забавляло, но то, как он смотрел на меня, заставило меня снова почувствовать что-то странное в груди. — Да, они милые, – ответила я, притворяясь, что не пялилась на него последние несколько минут. Он бы подумал, что я ненормальная, если бы я сказал что-то вроде: О да, они такие же интересные, как твоё лицо и акцент!.. странно, не находите? — Милые? – повторил он, как будто я только что его оскорбила. — Милые. Классные. Да какие угодно, – я переключила внимание на учителя и услышала тихий смешок. Прозвенел звонок, и я начала собирать свои вещи. Когда я закончила, все уже ушли, кроме Гарри, который всё ещё сидел рядом со мной.