******
Самолёт мягко зашел на посадку, а внутри Максима нарастало неприятное напряжение, которое сковывало горло и перехватывало дыхание. Он мчал на такси домой, представляя их встречу… Как он упадет перед ней на колени, будет просить прощения и крепко-крепко обнимет. Распахнув двери собственной квартиры, он почувствовал холод такой, который всегда присутствовал в холостяцком логове. Здесь не было уюта, тепла до того дня, как она переступила порог. Он бросил чемоданы и ворвался внутрь квартиры, на скорости осматривая квартиру. Её нет. Пустота. Только смертельный холод. POV Максим. Она ведь не могла «уйти по-английски»? Да конечно же могла! Ещё бы, после моего идиотского поведения… Я выуживаю из кармана телефон и звоню ей в тысячный раз. Кажется, что эти противные, бездушные гудки заменили мой пульс, глубоко врезаясь в мои жилы. Звоню Ваньку, но дозваниваюсь лишь до моей Нюры и сердце практически останавливается, когда слышу, что моя Маша в больнице. Не помню, как записал на руке адрес клиники, как вылетел из квартиры и в рекордные сорок минут домчал до желаемого места. Резко распахиваю двери нужной мне палаты и застываю, сглатывая сбившееся, беспокойное дыхание. Наблюдаю как моя маленькая, хрупкая девочка, в огромном теплом халате тащит за собой штатив капельницы. Она поднимает на меня свой небесный взгляд и останавливается, крепче сжимая в руке металлическую штуковину. Молчит. Молчу и я. Попросту не знаю, что ей сказать. Я неуверенно делаю шаг к ней, но она пятится назад, и это действие бьет меня под дых. Заслужил. — Манюнь, — шепчу я и подхожу ближе. Смотрю в пол, стыдно поднять взгляд на неё, — Прости, пожалуйста, своего придурка. Я не хотел обидеть тебя, — громко сглотнул, — Не знаю, что нашло на меня. Я абсолютный эгоист, но я стараюсь меняться ради тебя. Ты делаешь меня лучше, — всё же смотрю на неё, она жуёт губы и отчуждённо наблюдает за тем, как по пластиковой прозрачной трубочке скатываются одинокие капли, которые попадают ей прямо в вену. Хмурится, а мне нестерпимо хочется её обнять, утешить, обогреть, но она такая близкая и одновременно далёкая, что я не осмеливаюсь приблизиться к ней. Как я могу коснуться моего ангела, после измены? Я её недостоин, — Почему ты в больнице? Что-то случилось? — хмурюсь, боясь услышать какой-то ужас. И в который раз окидываю её беспокойным взглядом. — Всё хорошо, — судорожно моргает, будто бы разгоняя свои мысли, — Завтра выпишут, двадцать пятое декабря, всё-таки. Новый год не хотелось бы встречать в этих стенах, хоть здесь и достаточно неплохо. Она смотрит на меня своими голубыми глазами и я хочу исчезнуть, провалиться, испариться! Не могу смотреть в её глаза. Чувствую себя грязным, не стоящим и ноготка этой прекрасной женщины. — Пожалуйста, прости меня, — и не знаю, за что именно я прошу у неё прощения: за грубость, эгоизм, измену, собственную дурость. Боже, и за что ей это? Не выдерживаю её взгляда и ухожу прочь. Это выше моих сил. По пути нахожу врача, убеждаюсь, что с Машей всё в порядке и ухожу. Хватаю литровую бутылку виски, а дальше — ночь, пустота и беспамятство. Конец POV Максим. Маша пару раз моргнула, осознавая ситуацию и его мокрый взгляд перед тем, как он сбежал. Она ошалело села на больничную койку и задумалась… «С ним что-то не так». В обед Машу отпустили из клиники и она поехала сразу в квартиру Максима и на пороге остолбенела, увидев размазанную кровь по светлому кафелю. Сердце пропустило Бог знает сколько ударов, а в глазах застыл настоящий бешенный страх. Сейчас она готова была простить ему всё, ишь бы не созерцать этот ужас. Маша вбежала в квартиру и увидела на диване двухметровую фигуру. — Макс! — сорвалась к нему, — Максим! — упала на колени рядом с ним, тормошит его, пытаясь перевернуть его тело с живота на спину, — Родной, господи, пожалуйста… — не знает, о чём умоляет, но эти слова вырываются из глубин сознания, — Помоги же мне немного, — тяжелый, но всё же переворачивает на спину и с ужасом вглядывается в окровавленное лицо, опуская глаза на светлую толстовку, на которой тоже размазана застывшая кровь. Не осознает, что уже несколько минут умывается слезами, обнимает ладонями его лицо выкрикивая его имя, а затем наступает осознание того, что он дышит и от него разит за версту крепким алкоголем, — Господи, Максим, какой ты дурак, какой дурак… — утыкается лбом в его сухие губы и рыдает, пока он спит. Мертвецки пьян. И она никогда его таким не видела. Да и он сам, тоже. — Моя… только моя Маша, — бессвязно бормочет Макс, что она едва различает в хмельном мычании слова. — Твоя, твоя, — в ответ бормочет она, шмыгает носом и отрывает лоб от его шершавых губ и едва заметно тянет уголки губ вверх. Маша на дрожащих ногах отыскивает аптечку, затем возвращается с мокрым белоснежным полотенцем. Стирает кровь с его тела, замечает распухший глаз и рассеченную губу. Костяшки пальцев содраны до мяса и она сглатывает. Её воротит от запаха крови, но не бросает своего занятия, плечами изредка стирая соленые дорожки со своих щёк. Он бессознательно морщится, когда перекись попадает в раны и мычит, но глаза не открывает. Она заботливо дует на раны и решает снять с него грязные вещи. Кофта легко поддается, а как только руки касаются ремня на брюках, Максим распахивает глаза и резко отскакивает, шумно сваливаясь на пол с подогревом, как мешок с картошкой. — Чего ты? Осторожнее, ещё не хватало, чтобы голову рассёк. — Маша, — еле шепчет с широко раскрытыми глазами, — Маша… Это ты? — его голова обессилено падает на грудь, а потом и вовсе укладывается на любимых коленях. — Кто же ещё, пьянь моя, — от его такого нежного жеста льдинка внутри начала оттаивать. Она обвела пальцами его лицо. Злится, но любит чуточку сильнее. — Моя Маша… — зарывается лицом в мягкие женские ляжки, — Я такая сволочь, если бы ты только знала, — еле различает его бубнёж, — Я… не достоин тебя… — Штаны сними, они в крови, — говорит она, но Максим не реагирует, — Какой же ты дурак… Я так испугалась… — шепчет тихо, всхлипывая, обнимая руками его голову. — Я… так тебя люблю, — еле выговаривает, — Я подрался и… и нажрался, как свинья, — бурчит ей прямо в ноги, часто запинаясь, — Я свинья. Кобель, Маш. Не достоин тебя… так не достоин, — вздыхает, его усталый мозг этот монолог выматывает, но он ощущает острую нужду именно сейчас говорить всё то, что действительно думает. — Да, я никогда таким тебя не видела. Чего напился-то так? — уже беспомощно сопит, заставляя её лишь покачать головой. Маша всё же аккуратно кладёт его голову на тёплый пол, а сама тянется руками, чтобы наконец-то избавить его от грязных штанов и нормально уложить спать. Он открывает глаза, чтобы убедиться, что это его Маша и снова расслабляется, позволяя ей делать всё что угодно. Она расправляется с его штанами, делает пару попыток перетянуть его на диван, но в итоге оставляет на полу и укрывает теплым пледом, подсовывая под голову подушку. Сама идёт спать на их кровать.******
Пробуждение Макса откликается дикой головной болью, а Маши — легкой тошнотой, поэтому она пьет теплую воду с лимоном, разглядывая через панорамные окна зарождающийся закат. Максим открывает глаза и еле шевелится от головной боли и последствий ночных похождений. POV Максим. Ммм… Спасибо, что живой. Вот это я напился вчера, ничего не помню. Помню только то, что женщин точно не было рядом со мной. Снилась только моя девочка, которую я потерял. Во сне она так приятно гладила моё лицо, до сих пор не могу выбросить из головы эти ощущения. Я так соскучился по ней, в моих руках. Но я не имею ни малейшего права прикасаться к ней. Закрываю глаза и пытаюсь уловить в памяти её образ, ласкающий моё лицо и улыбаюсь, кажется, даже чувствуя в воздухе её аромат. Класс, Максим Викторович, дожился… Галлюцинации — следствие похмелья и это тревожный звоночек. Вдруг понимаю, что лежу на полу, заботливо прикрыт тёплым пледом, который я сам, учитывая вчерашнее состояние, просто не смог бы достать из кладовки. Дергаюсь, распахиваю глаза, поднимаюсь на локтях, и мой нос улавливает аромат кофе, а затем до органов слуха доносятся знакомые диалоги из фильма «Ирония судьбы». Да быть такого не может… Маша? Тяжело поднимаюсь с пола и иду на соблазнительный аромат. Замираю, завидев мою девочку, которая лежит у панорамного окна, на пушистом ковре и смотрит фильм. Только сейчас вижу, что квартира украшена гирляндами, другими разными интересностями к Новому году. Разве я это заслужил? Ничего подобного! Она будто бы чувствует меня, хотя я, кажется даже не дышу и поворачивается, а мне хочется упасть на колени и умолять её простить меня. — Ты… ты как тут оказалась? — хрипло начинаю я и тру руками лицо. Страшно болит голова. — Я приехала домой или мне уйти? — отвечает, в её голосе слышу нотки возмущения и обиды. — Что? Нет… Конечно же нет! Я счастлив, что ты здесь, — шепчу я и подходу ближе, не могу держать дистанцию, — Спасибо, что позаботилась обо мне, — смотрю на обработанные раны на руках и чувствую, что лицо саднит, но меня это сейчас не волнует. — Хочешь кофе? — через плечо спрашивает она. И, о Боже, она ещё и кофе мне предлагает после того, что я натворил. Неплохо было бы, если бы после драки я вообще не поднялся. — Пожалуйста, прости меня, mi amor, — падаю рядом с ней на колени и склоняю голову, — Ты моё умиротворение, которое я так бессовестно обидел, — тру нос, и быстро стираю руками с лица соленую жидкость. Не по-мужски, но ничего не могу поделать. Я должен ей признаться в измене, прямо сейчас… Она должна знать, с какой сволочью живёт. Обниму на секундочку и потом всё расскажу… — Ты можешь мне пообещать, что ты будешь работать над своим эгоизмом? Ты должен понять, что не будет крепкого союза, если работу ставить прежде всего, Максим. — Можно я обниму тебя? — сердце пропускает несколько ударов, — Пожалуйста, - руки дрожат, а во взгляде даже не пытаюсь скрыть мольбу и сильнейшую нужду в ней. Она рассматривает меня на протяжении вечности, а потом аккуратно кивает и я бросаюсь к ней, стискивая её в объятиях с тяжелой душой. Этот груз не даёт мне в полной мере насладиться нашими объятиями. — Я изменил тебе… — выпаливаю быстрее, чем успеваю подготовить связные предложения в голове, — Я был пьян и ничего не помню. Не вчера, в Америке, — быстро тараторю, пока она не сбежала от меня навсегда, — Клянусь, я не хотел! Я тогда был чертовски зол, но… но это меня абсолютно не оправдывает! — сильнее сжимаю её в объятиях, и она меня сейчас обнимает, так же отчаянно, — Я не понимаю, как это произошло… не понимаю… Не имею права просить у тебя прощения, но прошу. Не прямо сейчас, может быть когда-то… — она нервно вздыхает и я чувствую на груди её лёгкую улыбку, и недоумеваю. — А нет смысла теперь прощать, — отстраняется и я вижу отчуждённый ее взгляд, от которого моя надежда умирает, — Сейчас стало всё легче, — медленно поднимается и не смотрит на меня. — Ты о чем? — Да так, не важно, забудь, — грустно улыбается и я умираю ещё раз. — Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, — стоя на коленях касаюсь её ног, обнимаю, она не одергивает их в отвращении, страшнее — ее взгляд — ледяная глыба. — Мне нужно побыть одной.Я проти тебе стою і все пригадую, Та розумію усе ясніше, Не пробачають того, хто зраджує, Місто наповнилося Колишніми коханцями Скільки нас з ранами? Доторкнись пальцями Ким тепер стали ми?
The Hardkiss — «Коханці».