Через века

Воинственно протрубили раковины, заржали кони, затоптали землю боевые слоны — все это предвещало новый день страшной битвы. Позже, под раскаленным пурпуром солнца, она войдет в историю как «Битва на Курукшетре». И войско пандавов, хранимое богами, награжденное дарами лотосоокого Кришны, ринулось в бой. Яростью ответили им воины под гордым знаменем кауравов. Разразили небо колесницы, рассекли облака смертоносные стрелы. Сегодня брат прольет кровь брата, сын нападет на отца, а ученик умоется в страданиях учителя, пронзят копья плоть, раздробят палицы кости, не уберегут доспехи от гибельного дождя. И запирует здесь смерть. Под песни агонии она усладит нутро, напьется горькими слезами, исполнит танец на костях. — Ужасно… — выдохнул арчер. Невольный свидетель, он наблюдал за разразившейся битвой свысока, не узнанный никем. — Со стороны это выглядит еще страшнее, чем в пылу сражения. — прозвучал тихий голос позади. Эти глубокие, умиротворенные ноты арчер узнает и через сотни лет. Он не удостоил красного лансера взглядом. — Я знаю, ты согласен со мной, — продолжил знакомец свой монолог. — На поле боя человек не чувствует ни боли, ни страха. Движимый гневом, он отрекается от всего святого, теряет свой облик… Внизу разразился дикий рев. Ничего человеческого в нем не было, такой звук мог вырваться только из глотки зверя во время охоты. В сердцевине сражения, в глубине дыма и кровавой пыли, Слуги увидели воина, что спрыгнул с колесницы. Каждый жест его источал угрозу, солнечные блики плясали на острие клинка. — Духшасана! — кричал потомок Бхараты, приближаясь к врагу. Распростертый на земле, поверженный Духшасана не мог ни встать, ни вымолить пощады. Немой страх застыл в глазах царевича, он словно ждал расправы. Победитель не растрачивал себя в красноречии. Ведомый жаждой мести он наступил на горло противника, остервенело рассек ему грудь, и не было в мире того доспеха, что спас бы Духшасану от возмездия. Поле битвы обагрила кровь подлеца, посмевшего однажды назвать Драупади рабыней, сорвать одежды с ее безгрешного тела у всех на виду, опозорить пандавов самым низким образом. Почему же теперь его рот не кривился в усмешке, куда пропал блеск полоумного превосходства в глазах? Казалось, время замедлило свой ход: опустились клинки, заглох звон тетивы. Все, и друзья, и враги наблюдали, как звероподобный воин припал к груди Духшасаны, словно в последнем биении сердца скрыт источник безграничной силы. Глоток. Затем второй. — Он пьет его кровь! — кричали первые, бросая оружие. — Он не человек… — шептали вторые, закрывая в страхе глаза. — Бхимасена… — арчер отвернулся. Такая жестокая расправа выходила за все грани благоразумия. — Твой брат исполнил клятву. — голос лансера прозвучал безлико, казалось, чудовищный поступок пандава не затронул ни одну ниточку эмоций. — «Пусть не попаду я в мир предков, если не напьюсь крови этого низкого негодяя». Я прав? Арчер молчал, достойного ответа он не нашел: нечестная игра в кости, позор Драупади и тринадцатилетнее изгнание. Боль, смятение, гнев — все смешалось воедино в глубине его сердца, пронзило старой иглой. Панорама изменилась. Над полем битвы стремительно летели дни и ночи, яркие лучи заменяли россыпи звезд, бархат темного неба уступал золотисто-красному восходу. Временной круговорот остановился, когда две сияющие колесницы сошлись друг напротив друга, когда затрубили раковины, прозвучали грозные литавры. Казалось, все живое замерло в ожидании битвы двух непобедимых мужей, готовых сцепиться зверьем в равной схватке. — Семнадцатый день битвы. — старался скрыть волнение арчер. Он сжал руки в кулаки в попытке унять дрожь. — Мой последний день. Впервые арчер удостоил лансера взглядом. Тот наблюдал за разразившейся битвой с печалью в улыбке. Порывистый ветер, направляющий стрелы, касался белых волос Слуги, а закатное солнце дробило радужку глаз на разные оттенки — серый, голубой, зеленый… — Арджуна! — взмолился кто-то внизу. Арчер перевел взгляд, присмотрелся. То кричал Карна, он уже спрыгнул с колесницы, попытался высвободить колесо, что увязло в земле. Давнее проклятие нависло над сыном Радхи, сама Судьба отвернулась от него, и слезы обиды омыли лицо воина. — Повремени немного, о сын Панду! Герои никогда не убивают противника, оказавшегося в беспомощном состоянии, это противно закону. Повремени немного, пока я вытащу из земли колесо! Вспыхнуло солнце, оно залило алым все живое. Не свершилось пощады. Все смертные, бессмертные узрели: божественная стрела поразила Карну. С замирающим сердцем они наблюдали, как пала голова сына Радхи, отделилась от тела. Бесплодная земля, растоптанная войной, впитала его кровь, услышали миры эти ненасытные глотки. И содрогнулись в ужасе. — Ведь мы были братьями… Арчер понимал, что эти слова прозвучат рано или поздно. Он прикрыл глаза и поджал губы, стараясь унять нахлынувший гнев. — Ты об этом знал. — арчер старательно выговаривал каждое слово. Ни к чему лансеру наблюдать лишние эмоции. — Задолго до битвы. — Это правда. — в голосе вынужденного собеседника прозвучала ирония. — Многим было известно, можешь представить? — Мне все равно, кому это было известно. — в противовес общей скорби внизу здесь, наверху, между Слугами медленно разгоралось пламя, настоящее непонимание, что тянулось веками. — Мы не знали ничего, ни я, ни мои братья! Если бы ты рассказал… — Невозможно. — просто улыбнулся лансер и развел руками в собственном бессилии. — Я бы никогда не поступил подобным образом. — Ты эгоист. — фыркнул арчер. Он отвернулся от собеседника. Сейчас мимика выдавала его обиды, ловко стягивала маски безразличия. — Сказал мне тот, кто нарушил заповеди дхармы и снес мне голову? Арчер почувствовал, как дернулись уголки его губ. Он знал, что сейчас набросится на лансера, начнет яростно доказывать свою правоту. Смех позади лишь раздразнил праведный гнев. — Я был верен своему другу до конца. — Другу? «Ты имел в виду Дурьодхану?» — арчер проглотил сарказм, ядом он стек по корню языка в глотку, неприятно обжег. Юноше хотелось громко смеяться, издеваться над лансером. Друг… Какая глупость! Ведь именно Дурьодхана хотел сжечь пандавов заживо, отравить, изгнать — любой коварный план созревал в голове этого полоумного царя, словно гнилой плод. — Посмотри. — лансер взмахнул рукой, и ландшафт накрыл густой туман. Воины, лошади, боевые слоны и колесницы растворились в молочно-белом полотне. Старые образы уступили новым, калейдоскоп запахов и слов явил Слугам новый сюжет. Широкая арена, дисгармония голосов — мужских, женских, низких и высоких. Одни придерживались осторожного шепота, другие кричали. Первые прятали грязные руки в складках одежд, вторые гневно заламывали холеные пальцы. Пестрые ткани четырех каст рассеивали внимание, шум отвлекал, но вопреки всему Слуги наблюдали за юношами на арене. Еще неизвестный Карна и уже прославленный Арджуна медленно обходили ее, готовые ринуться в бой, разорвать друг друга на части, словно тигры в схватке за территорию. Награжденный золотыми доспехами, украшенный серьгами Карна воплощал собой благородство. Подобно солнцу он впитывал в себя смятение и ропот зрителей, излучал дивный свет. Гордый, непреклонный Арджуна с готовностью натянул тетиву лука. Смуглые щеки юноши горели, уголки губ застыли в улыбке, источавшей превосходство. Взгляд темных глаз пандава диктовал одно: сегодня арену покинет только один. — Постыдился бы, сын колесничего! —  громовым голосом закричал Бхимасена. Он встал с почетного места и расправил могучие плечи, вселяя страх одним своим видом. — Карна, возьми вместо оружия кнут, подобающий твоему роду! Толпа разом вторила рослому царевичу, никто не хотел вступать с ним в спор. Волна недовольства обрушилась на солнцеликого юношу, отвергала неравный бой, требовала, чтобы он покинул арену и не позорил отца. Лансер подошел к поникшему Карне. Стыд сковал тело воина. Сын Радхи, не готовый выступить против общества, растерялся и опустил взгляд. Арчер покачал головой. Оскорбленный Арджуна хмурился, словно проглотил что-то мерзкое на вкус. Как посмел простолюдин бросить вызов ему, благородному пандаву? Бхима прав, этот Карна не достоин пасть от его стрелы! — Если Арджуна не желает сразиться с простолюдином… — выбежал на арену высокий человек в царских одеждах. С ловкостью змеи он приблизился к Карне и, не замечая рядом Слуги, обнял воина за плечи, как настоящего друга. — Карна будет посвящен мной на царство в стране Анга! — громким словом подытожил Дурьодхана. — Еще вопросы? — улыбался лансер. — Он использовал тебя — против меня! — возразил арчер. Закипающий гнев вырывался наружу, и не было силы, способной остановить это пламя, сравнимое с голодом самого Агни. — Он дал мне все. Слова красного лансера ранили не хуже ритуального ножа. Почему родной брат, сын Кунти, до сих пор защищает подлеца Дурьодхану? Немыслимо! Пораженный, оскорбленный арчер закрыл глаза и провел пальцем по узору на Гандиве. «Ты ни черта не изменился!», «Ты ничего не понял!», «Не нужна тебе моя былая скорбь!» — кричали мысли в безобразном хоре, но арчер не озвучил ни одну из них. С той скоростью, что недоступна ни смертным, ни божествам, молодой мужчина натянул тетиву. Острие великолепной стрелы опасно блеснуло в солнечных лучах. Исчезли люди с трибун, подобно призракам, замолкли голоса. Покинули арену Арджуна и Карна, чтобы сразиться в будущем, повторить ход истории, раствориться в веках, оставить за собой образы, имена. Покинули, чтобы уступить место братьям, готовых биться здесь и сейчас, в угоду событиям «Махабхараты» или наперекор ее финальным строкам. — Я убью тебя, красный лансер. Столько раз, сколько потребуется! — Ты слишком уверен в себе, Арджуна. — усмехнулся Слуга, чье настоящее имя — Карна. — Впрочем, как и всегда.