- 16 -
Мы никогда не знаем наверняка, как поступим в следующую минуту. Предсказуемость – понятие почти эфемерное, особенно когда дело касается сферы чувств. «Я люблю тебя...» – и воздуха не осталось. Марк был не готов к этим словам. Его будто оглушило... С самого рождения мальчик внутри него был уверен, что не достоин любви...не достоин жизни... Марк часто задавался вопросом, почему такое противоестественно преступное явление, как появление на свет "нежеланных" детей, существует в обществе, называющем себя "высокоразвитым" во всех сферах жизни... Им здесь нет места. Им нигде нет места, чтобы они ни делали. Ненависть в глазах матери оставила в детском сердце неизгладимый, до боли чёткий след, ставший указательным знаком на дороге к одиночеству. Книга будней писалась чёрной кровью стыда, и никакие слова извне никогда не могли остановить поток ненависти к себе надолго. Обида на несправедливость была всего лишь слабым ветром в этом урагане отчаяния, о размерах которого самому Марку оставалось только гадать, но даже если и так... В любой пустыне однажды идёт дождь. Возможно, кто-то и знал, что неконтролируемой силы восторг и счастье способны причинить неожиданную боль, Марк же потерялся в этих чувствах. Сердце полыхало, обжигая лёгкие, и хотелось кричать. Казалось, он будто бы умер, но воскрес... Будто бы в груди что-то застряло... Маленькое торнадо, как большое цунами. Воздух..? Воздуха нет. «Любит?.. Он?..» – Тигрёнок, ты плачешь?.. – тяжело дыша, Донхёк уткнулся носом в его щёку, губами собирая солёную влагу. Жарко... Если бы боль умела говорить, а счастье можно было увидеть... Марк не любил психотерапевтов и психологов. Они говорили правду, но он всё равно им не верил, никогда... Странно, но прекрасно понимая, что виной всему психоз матери, он всегда винил лишь себя, сделав это привычкой. Зная, что это совершенно определенно неправильно и нелогично... Он как будто всю жизнь что-то искал. Ту самую деталь, что сломалась внутри и мешала дышать, колючей проволокой стягивая сердце. И ни один человек, как бы белоснежен ни был его халат и как бы благи ни были его намерения, так и не сказал того, что развеяло бы черную тоску, позволив наконец увидеть. Никто не мог вылечить боль и заставить поверить. Но однажды дождь рассекает радуга и страх уходит. – Я не тигрёнок... и я не плачу...– Марк закрывает глаза, наслаждаясь невесомостью мягких поцелуев. Хочется сорваться и впиться в чужие губы, в надежде утолить наконец голод этой страсти, что настойчиво просится на свободу всякий раз, когда их тела так сладко близко... – А это тогда что?.. – обдавая жарким дыханием, Донхёк водит носом по щеке, и Марк не выдерживает. Он делает глубокий вдох, запасаясь воздухом, и ныряет, в надежде достать до дна, понимая, что никогда не сделает этого... Он не умеет любить. Его никто не учил. Но таинственное тепло этого парня, что пахнет как солнце и мечты, не оставляет выбора. Они целуются так долго, что у Марка пухнут губы, а вкус чужой слюны, будто афродизиак, затягивает в самое пекло... Жарко... Очень жарко... Так развязно и приятно они ещё не делали... Так как сейчас, журналист ещё не чувствовал себя никогда. С каждым новым движением чужого языка он погружался всё глубже в томную пучину безумия, наслаждаясь обволакивающим каждую клеточку липким удовольствием. Марку было всё равно кто он, где он и что сейчас делает... Весь мир растворился в ощущении чужого горячего тела, чьи руки прижимали его так сильно, что трещали нервы, а возбуждение росло и разрывало. Состояние невероятного экстаза от происходящего усиливало понимание того, что Ли Донхёк чувствует сейчас то же самое, разделяя каждый вздох и каждый трепет... – ...мне... неудобно... – с тихим стоном Марк склоняет голову на бок, открывая шею для мокрых поцелуев. Ноги затекли, а поясница больно упиралась в руль всякий раз, как он собирался попробовать дотянуться до соблазнительных ключиц. Донхёк не реагировал. Будто помешанный он жадно целовал каждый миллиметр открытых участков бледной кожи, местами посасывая её и оставляя следы. Марк вздрогнул и затаил дыхание, когда почувствовал прохладные руки под одеждой, настойчиво блуждающие в самых чувствительных местах... – ... подожди...я останусь без ног...мм, – но договорить ему не дали... Хёк кусал его губы, водил языком по зубам, самозабвенно позволяя себе всё и везде. Сносило крышу, плавилась ткань, а сердце бешено стучало, заглушая мелодию откровенности поцелуя... Марк пытается отстраниться, чтобы перевести дыхание и попробовать хоть немного выпрямить ногу, но Донхёк возвращает его на место. Запустив пальцы в волосы, он прижимается и целует ещё глубже, заполняя собой всё так, что журналист уже не различает границ... Чужой язык становится хозяином, перестав быть чем-то инородным, но от этого вкус ощущений только усиливается, приобретая новый оттенок... Расстояние между их мирами исчезло... спала пелена. Никто больше не мог подумать, что ошибся. Что не расслышал...что не сказал... Сердце упивалось единением. Чувство самого близкого на свете родства, не имеющего ничего общего с кровным, земным, не принесло ему успокоение. Оно ошеломило его... «Я больше не хочу слышать это, иначе...» Нога почти отмерла, но Марк был немного занят другим. Вернее,его занимали. Хёк заставлял пить себя до дна, доводя языком чуть ли не до оргазма, и Марк готов был кончить, понимая, что его просто отымели, даже не расстегнув ширинку... Когда Марк подумал, что палач сжалился, ослабив хватку и дав сделать глоток свежего воздуха, Донхёк, мягко целуя у основания шеи, ловко расстегнул ремень... – Нет! Стой, подожди, мы не можем... Мне неудобно и....Ах! Ммммм... – он и не подозревал, что так дико возбужден. Сильные пальцы настойчиво мяли, и Марк готов был умереть от стыда, когда понял, что бёдра тянутся навстречу, спина прогибается, отзываясь с животным восторгом. Плавясь от вожделения, всё тело было готово двигаться, вторя движениям Хёковских рук, и плевать на гордость – лишь бы достать до рая... «...... скажи это ещё раз...» Марк закатил глаза, судорожно хватая ртом остатки кислорода. Как же этого мало, как же недостаточно. Но как же хорошо и сладко, даже если так... Ему не нужно было многого: всего лишь горячий язык, прогулявшийся по извилинам ушной раковины, – и он с глухим стоном кончил, ощутив приятную дрожь во всём теле. Ноги... Он их больше не чувствует... «Чёрт» Он тяжело дышал в мягкие губы, которые слегка касались его, и пытался успокоиться. Это безумное желание, как наваждение, накрыло с головой, и Марк хотел лишь одного......чтобы каждый атом Ли Донхёка был соткан из мыслей о нём......
Хёк немного поиграл с чужими губами, ожидая, видимо, когда Марк будет готов ответить, и только когда он просунул руки под джинсу, притягивая журналиста за ягодицы, тот всё понял... – Стой... Как ты себе это представляешь, вообще? Я...аах...ммммм... – Марк упёрся руками в спинку сиденья, когда длинные пальцы, решив, что спереди добраться будет проще, протиснулись под мошонкой и, слегка надавив, нащупали задний проход... Это Марк такой чувствительный, или это этот парень так действует на него, заставляя каждый нерв отзываться волной приятной неги по всему телу – не играло сейчас абсолютно никакой роли, ведь...Это было уже слишком. – Нет! Стой, Хэчан! Посмотри на меня, – он мягко взял чужое лицо в ладони, обращая сумасшедший взор карих глаз на себя. – Я... Я не хочу так. – Н...кхм... Не хочешь..? – этот сексуально охрипший низкий голос было не узнать. У Марка стучало сердце, при виде такого выражения лица:Хёк почти молил его, и боясь и обожая... Он сейчас выглядел так, будто тоже любил впервые... Поддавшись порыву, журналист наклоняется и мягко целует маленькую родинку, что на левой щеке... Не отстраняясь, он опускается до уголков губ. – Так не хочу, понимаешь..? – он нежно захватывает верхнюю губу, потом целует нижнюю. – Здесь... Мне неудобно... И... Марк слегка просовывает язык внутрь. Чужие губы покорно впускают его, оставляя полную свободу действий, и журналист теряет себя, проникая глубже. Когда они наконец нехотя отрываются друг от друга, он заканчивает мысль: – И я хочу.... чтобы ты был голый... чтобы я чувствовал тебя, касаясь....а не так....в машине, в одежде, сидя... Понимаешь?.. Марк припал к шее и закрыл глаза, с удовольствием вдыхая аромат чужой кожи... Хотелось откусить и съесть... хотя бы кусочек... – Я не могу отпустить тебя... Я больше не могу... – бывший агент роняет голову ему на плечо. – Я не хочу... Я устал... Снег снаружи шёл не переставая, и хоть они и потеряли счёт времени, ещё чуть-чуть, и чтобы выехать, кому-то придётся вызывать эвакуатор. Марк запускает пальцы в густые волосы, наслаждаясь их мягкостью и теплом. Он тоже не может... Но Марк сделал всё от него зависящее, он был уверен... Скоро всё должно закончиться. Эта минутная слабость, что Хёк позволил себе сейчас, крепко обняв его, – лишь крик истерзанной души, и через пару минут он сам вернёт себя к реальности, снова готовый к борьбе, надев парадные одежды лжи… «Я люблю тебя» ... Марк осторожно перебирает пряди, пытаясь унять дрожь. Он прижимает его сильнее, пряча в своих руках, чтобы никто не нашёл... Это странно, но журналист уверен, эти слова наделили силой их обоих, обезоружив, хотя бы просто потому, что Ли Донхёк никогда не говорил их раньше... Никому... Это единственное, о чём он не лгал. Не мог... А может, просто не верил....что однажды действительно полюбит без всяких видимых на то причин... Вдруг Хёк отстраняется и поднимает с пола журнал. Прочитав заголовок, он хмурится и внимательно смотрит на Марка. Пробежав пять страниц статьи всего лишь за несколько секунд, бывший агент становится непроницаем, и журналист нервно сглатывает, сам не понимая, чего сейчас боится больше... – Скажи мне только вот что: она сама тебя нашла? – холодный голос вызвал обиду, и Марк невольно выпрямился, почти ударившись головой о крышу. – Да. Но почему ты ..? Думаешь, это была плохая идея? Мне кажется, люди должны знать правду, Хёк. И к тому же... – "Правду"?? – бывший агент ухмыляется, напоминая, как зло это может выглядеть. – Её "правда" – это не вся правда, Марк. – Но у меня не было другой, Хёк. Ты пропал, а я не собирался спокойно ждать. Голос Ха ЧжиНы неприятно полоснул по остаткам самолюбия, как гвоздь по стеклу: « я всегда буду знать о нём намнооооого больше...» – Я же просил тебя доверять мне. Говорил, что всё расскажу. – Доверять тебе и молча смотреть, как они ломают тебя – это не одно и то же. Я должен был хотя бы... – Мне не нужна такая помощь! Как ты не понимаешь, что это опять ставит тебя под удар! – Хёк досадно морщится, сжимая переносицу. – Я не хочу, чтобы ты... – Он мой отец, Хёк. Ты думаешь, при всём своём желании, я смог бы остаться непричастным? Даже косвенно. – Да мне плевать, кто он! Я больше не хочу втягивать тебя, – он поднимает глаза и берёт журналиста за плечи. – Ты не пойдёшь на слушание. Особенно, после выхода этой статьи. – Нет. Ты не можешь решить за меня. Я хочу сделать это. Я... Хёк резко трясёт его, а металлический голос как наждачная бумага стелется по нервам... – Они не будут церемониться, Марк! И вся эта грязь выльется на тебя напрасно! Они скажут, что ты всё это выдумал, лишь бы тебя включили в семейный реестр и признали право на наследство! – Ха ЧжиНа сказала, что готова быть свидетелем. – Ты нормальный?! Думаешь, она припрется в суд добровольно?? Чтобы её тут же посадили?? Блять, да даже если они все сядут, а ты станешь гвоздём новостной программы грязных сплетен, это будет ему на руку! Нет, Марк. Ты никуда не пойдешь, – он с силой сжимает его плечо, испепеляя яростным взглядом, но Марку больно в другом месте. То, что Донхёку всё это не понравится, он знал с самого начала, но слушать о том, что всё это бесполезно, что он только мешает и вообще, что в "такой" помощи не нуждаются... Немного... Журналист делал это, потому что чувствовал, что если не сделает, пожалеет. И в любом случае, он не откажется от этой ответственности, но... Всё же обидно. Возможно, что его опять хотят просто защитить, но Марк устал ничерта не знать, как слепая зверушка. Всё это лишь напоминает, что бывший агент – чужой человек с миллионом запасных планов, сундуком тайн и жёсткими принципами, о которых журналисту практически ничего не известно. «Однажды всё расскажешь, да? Когда?! Когда, твою мать?!!» – Скажи. Есть что-то, чего я не знаю, верно? – он просто хотел дать ещё шанс, но ... – Ты мне доверяешь? – Хёк смотрел спокойно, но по верхушке айсберга невозможно определить его размер. Да, невозможно... Но всегда можно вообразить. – Я пойду на слушание. Хочешь ты того, или нет. Машина давно остыла, и в салоне стало прохладно. Почти невидимый, пар покидал их губы при каждом вздохе, а от недавней близости не осталось и следа. Трещал электричеством раскол принципов и пахло недовольством, но даже это, казалось, особо не касалось агента. Он был неприступен и чужд. – Сядь на место, я отвезу тебя домой. Странно... Как чувства могут так прыгать, то поднимая на вершину, то, через мгновение, бросая в бездну? Нет, это не больно. Это скорее досадно и раздражает. Марк пытается опереться на дверцу, но... – Я... Я не могу... Донхёк медленно поднял глаза, слегка насупив брови. Продолжать разбирательства он был совершенно не намерен, но ведь журналист и сам был бы рад, просто... – Я не чувствую ног. Они... затекли... Лицо агента на мгновение погрузилось в замешательство, но обшарив взглядом чужие конечности, согнутые в коленях и еле втиснутые по обе стороны от сиденья, он как будто забеспокоился, а Марк смутился ещё больше... Чёрт... «Я даже не смогу их сейчас выпрямить...как будто ниже бедра ничего нет...» Марк попытался хотя бы приподняться, но поморщился от боли, невольно сжав зубы. – Осторожно! Очень больно?! Подожди... – взволнованный голос приятно ласкал уши, поливая бальзам на душу, но Марк из принципа в сложившейся ситуации ни за что не стал бы спекулировать на чужом беспокойстве. Нет. Ни за что. Донхёк хотел приподнять его, взяв под мышки, но стоило ему дотронуться, как Марк скривился ещё больше и драматично застонал: – Тихо, не трогай... Больно... – Что же делать? – растерянное лицо Хёка, казалось было всерьёз напугано текущим безвыходным положением дел, и такая абсолютно несвойственная агенту наивность вдруг сделала журналиста отчего-то безумно счастливым. – Ты не мог бы... – Марк говорил подчеркнуто неуверенно. – Что? Открыть дверь и попробовать встать вместе с тобой? Вообще-то Марк хотел попросить опустить спинку сиденья и тогда бы он попробовал перебраться назад, но... – Да, пожалуйста... Извини... – после этих слов, тянувшийся к ручке двери Хёк замер и как будто хотел что-то сказать, но передумал... Снег всё ещё падал, собираясь ветром в небольшие сугробы, и ноги бывшего агента утонули по щиколотку. Он поднялся рывком, подхватив Марка за бедра и тяжело дыша ему в шею... Обойдя машину, он остановился у двери. – Стоять сможешь? Нужно открыть. – Я попробую... – Марк не знал, может ли он стоять, но он точно не мог допустить, чтобы эти руки его отпустили... Хёк осторожно поставил свою ношу на землю, и журналист ухватился за его плечи, стараясь претерпеть жутко колющую боль в ногах. Ему почему-то нравилось то, что они были одного роста… – Ты раздетый... – он мог чувствовать его тепло через тонкую ткань рубашки… – Уже поздно об этом думать, – Хёк быстро открывает дверь. – Сможешь сесть? Чёрт, зачем вообще надо было... Агент замирает, неловко проглотив конец вопроса. «Зачем?! Да чтоб я ещё раз... Боже, ещё одно слово, и я убью его лично...» Марк был уверен, что всегда ненавидел этого наглого красавчика, просто терпеть не мог, до белых костяшек сжатых кулаков... Усаживая несчастного "безногого" на сиденье, Хёк нагнулся, чтобы зачем-то самому его пристегнуть, хотя на затёкшесть рук никто не жаловался... Поднимаясь он задержался, легко дотронувшись до чужого колена, но тут же убрал руку и хлопнул дверью. Марк прекрасно понимал, насколько Донхёк рискует, подвезя его прямо к крыльцу старого дома, но всё равно медлил уходить, делая вид, что разминает ноги. От мысли, что они сейчас опять расстанутся на неопределенное время, да ещё и на такой минорной ноте, начинало неприятно сосать под ложечкой, и всё внутри замерло, судорожно ища выход. «Я тебя ненавижу...... ненавижу то, что ты делаешь со мной....то, что ты заставляешь испытывать.......то, что я стал слишком многого хотеть......» Он чувствовал себя неловким идиотом. Больше всего на свете ему хотелось вернуть те слова, что он услышал недавно... Вернуть обратно... Но сердце благодарно приняло их, а отобрать у одинокого ребёнка счастье рука не поднимется. Нет. Не хватит сил. Да и нет желания. «Я тоже люблю тебя. Но не думаю, что выживу, если скажу это хоть раз...» Понимая, что начинает выглядеть подозрительно, Марк с немым вздохом потянулся к двери... – Завтра там будет много репортёров, – карамельный голос звучал досадно странно, будто сожалея и ругая одновременно. – Лучше зайти в здание суда через черный ход. Они наверняка сделают заседание закрытым, учитывая статус твоего отца. Слушание будет идти пару минут, но... Всё зависит от того, будет ли судья в курсе... – В курсе чего? Марк смотрел на красивый профиль не отрываясь, пока Хёк не повернулся к нему. – Эта статья... Если он будет знать, кто её автор... Боюсь процесс затянется. – Мне всё равно. – А вот мне – нет. Уже лучше? – он кивнул в сторону ног. – Что..? А... Да... Думаю, встану без проблем... – Дай посмотрю. – Что?! Что дать? Ногу? Зачем? Хёк отстёгивает ремень, а внутри журналиста опять всё переворачивается. Сколько можно это терпеть?! Бывший агент тянется к его голени, мнет её, постепенно поднимаясь выше, зачем-то нежно гладит колено и оставляет руку на бедре. – Прости, – он упёрся невидящим взглядом в свои пальцы на чужой ноге. Длинная челка красиво прикрывала его глаза, щекоча переносицу... – Прости меня, тигрёнок... Прошу... Я знаю, что не заслужил, но... Я не могу от тебя отказаться. Хочешь ты того, или нет... Марк осторожно берет его за запястье и убирает руку. «Знаешь, что ведёшь игру нечестно?..» – Когда ты всё расскажешь? Хёк больше не трогает его, но и не отстраняется, облокотившись на бардачок между ними. И Марк уверен, что это делается специально, ведь он наверняка прекрасно знает, как его аромат действует на его "награду". – Ты так свято веришь, что мне есть, что тебе рассказать, – он ухмыляется, а журналист мечтает посадить его на цепь. – Но... Кроме слов любви, боюсь, я больше ничего не смогу выговорить. Однако, в следующий раз я обещаю, что учту все ваши пожелания. Марку не было необходимости видеть эти глаза сейчас, чтобы знать, что там написано открытым текстом прямо по центру. Он неловко подбирает с коврика под ногами корм и выскакивает на улицу. «Ошейник!» Но он скорее купит ещё сто таких же, чем подарит этому козлу возможность лицезреть его красное лицо ещё хотя бы две секунды. ... Слушание было закрытым. Но Сон Юн не пришёл и его отложили на месяц... Статья вызвала в обществе большой резонанс, поэтому никто не был удивлён, когда через месяц слушание перенесли повторно... Историю о сгоревшем много лет назад приюте, ровно, как и скандал на автомобильном заводе, жадно подхватили мелкие издания, пережевывая и перевирая каждый на свой лад. Получалось у некоторых, кстати, очень даже захватывающе, иногда до дрожи, но чем больше об этом писали, тем меньше люди в это верили. Фамилия Сон мелькала неустанно, но в день, когда его попросили из службы безопасности, умолчав о размере назначенной пожизненной пенсии за былые заслуги, в новостях об этом сообщили лишь бегущей по низу строкой... Дни продолжали медленно тянуться, и щенок из подарочной лавки рос прямо пропорционально тревожной течи внутри Марка. Он знал, где течёт... Но при этом был совершенно беспомощен, и это сводило с ума. «Коммунальные услуги за любовь мне не по карману... Пора съезжать...» – думал он каждый раз, сжимаясь по ночам от боли в области груди, а утром опять делал вид, что полон терпения, и прятал с глаз телефон, чтобы не донимать На Джемина. – Почему не подают в суд? – Эммм.... Кто? – Да кто-нибудь!.. Почему ФСБ не проверяет информацию?? – Нуу... А кто вам сказал, что они не проверяют? – Какого черта вы не сажаете этого ублюдка за решетку?! – Господин журналист... Мы делаем всё возможное... Вот, если бы вы подкинули телефончик некой Ха ЧжиНы, вы бы очень помогли, а так, только отвлекаете... До свидания. – Подождите, я хотел ещё кое-что спросить... – Я вас слушаю, – судя по звуку, начальник сектора спецагентов говорил сквозь зубы, определенно точно проклиная тот день, когда дал свой номер этому параноику. Марк знал, что если бы не был другом Джено, по которому агент На пускал слюни, его давно бы арестовали и упекли в психушку, лишив любой возможности выйти на связь... – Ли Донхёк ещё в розыске? – Боюсь, это конфиденциальная информация. Вы его родственник? Нет? Тогда я не могу вам помочь. – Но это бред! Кто вообще его обвинил? Я не видел ни одной статьи даже о смерти Ха ДонУна, не говоря уже о подозреваемых... Это странно... Какие у них улики?! – Господин журналист, вы можете мне сказать где был Ли Донхёк в ту ночь, когда убили нашего старого мафиози? – Да. Он был со мной. – Всю ночь? – Нет, но... Подождите... Вы что... Его подозреваете? – Я этого не говорил, я всего лишь спросил вас, знаете ли вы, где он был, не более. А теперь прошу меня извинить, я работаю... Кап...кап... Лужа тревоги становилась всё больше, и страх медленно просачивался со всех щелей. Беспокойство мешало думать, а это было совершено не кстати, ведь что-то было не так... Последние нервные клетки, гулко сморкаясь, писали завещание, когда Марк, уснув лишь под утро, чуть не опоздал на повторное слушание, которое снова перенесли. Он вспоминал название антидепрессантов, что когда-то пила его мать, прикидывая, кто из знакомых информаторов сможет достать ему рецепт, когда кто-то с силой дёрнул его за плечо, оттаскивая с проездной части. – Осторожно! – прямо перед носом, жутко сигналя, пронеслась скорая. – Это было бы очень иронично... – Не понял? – Марк всё ещё приходил в себя, оглядывая молодого высокого парня, похожего на модель в этой дорогой одежде от Burberry. – Быть задавленным скорой, – он ярко улыбнулся и хотел уйти, когда Марк вдруг узнал его. – Подождите, – он схватил своего спасителя за рукав. – Я должен отблагодарить вас. – Что?! Нет, – ушастый парень засмеялся, смущённо прикрывая рот широкой ладонью. – Это странно, я ничего вроде не сделал. – Нет. Пойдёмте, я куплю нам кофе. Я должен вас как следует отблагодарить... «Что я делаю?!» Ещё не придумав оправданий своим поспешным действиям, почти силой он затащил модель Burberry в соседнюю кофейню, уломав несчастного на десерт. Они ели молча, делая вид, что совершенно не стесняются изучающих взглядов друг друга, пока Марк не отпил свой латте и его не одарили громким смехом, указывая пальцами на белые усики. Атмосфера разрядилась, и журналист заговорил... – Вы из Сеула? – первое, что пришло на ум... – Можно сказать и так, хотя большую часть своей жизни я провел в штатах... А ты? Ой, извините... – Нет, нет, всё нормально. Давай на "ты". Мы одногодки... – Что? – Мне так кажется! – Марк нервно засмеялся, теребя пальцами салфетку. – Я тоже из Сеула, но прожил здесь всю жизнь. А учились вы тоже в штатах? – Мы вроде решили на "ты", – парень опять засмеялся. «Мы совершенно не похожи...» – Да, точно... Извини, – тем временем на телевизоре за стойкой показывали новости. – Я учился в Бостоне на инженера. – Что? На инженера?! – Ты так удивлён, – парень довольно хмыкнул и допил свой кофе, вернув чашку на блюдце. – Нет, нет... Просто... Ты не похож на инженера... – Да? А ты похож на актёра... Ты случайно не айдол? – Я?! – Ну, не я же, – он был очень красив и самоуверен, и чем дольше Марк находился рядом с ним, тем больше не понимал... Почему в жизни происходит всё так, как происходит? Вдруг его брови нахмурились, и парень повернулся к экрану. «Из-за недавнего скандала главной звезде ФСБ всё ещё запрещен выезд за границу, несмотря на то, что официальные обвинения так и не были предъявлены. Однако, по непроверенным данным, Сон Юн скоро так или иначе окажется в суде, но уже по совершенно неожиданной и не менее скандальной причине...» Марк открыл рот, чтобы отвлечь своего собеседника, но не успел сказать и слова... Лукас сжал кулаки и, смотря куда-то в сторону, вдруг тихо проговорил: – Я был не против брата... Я совру, если скажу, что был не рад. Пусть даже, если сводный. Даже если от любовницы... Но эта статья вышла так подозрительно вовремя... Такое чувство, что они с этим журналюгой сговорились... Будто бы они заодно и просто хотят наживиться...или отомстить... Это отвратительно. И смешно, – он поднял глаза и Марка затошнило. Там был не упрёк. Там была жалость и обида... – Он плохой человек, я это знал всегда. Поэтому сбежал как можно дальше, чтобы только не видеть эту грязь, но... Они даже отвратительнее него. Лукас вздохнул и неуклюже встал, поправляя куртку. – Я... Мне жаль, – Марк продолжал упорно смотреть в телевизор, считая удары сердца. – Но ты не думал, что у них были уважительные причины? Не думал, что это естественный итог? Что однажды каждый должен будет заплатить по счетам? – Думал... Но, всё равно не могу понять. Наверное, это от того, что инженер я только на словах, верно? – Я не отступлюсь. – О чём это ты, бро? Или вошёл в роль? Тебя это ведь совершенно не касается. Извини, что загрузил. Ладно, я подойду. Будь осторожен и смотри по сторонам, когда переходишь дорогу, – он улыбнулся, открывая белые ровные зубы и направился к выходу, мило попрощавшись с не сводившей с него глаз официанткой... «Отвратительнее него?!» Он смотрел на остывший кофе, борясь с рвотными позывами, толком не замечая ничего. «Он знал кто я? Или мне показалось? Знал?! Тогда зачем он?.. Но... "Был не против брата"?! Что?.. Да мне плевать на всю вашу чёртову семейку... Особенно на твоего папашу, что завёл любовницу в театре, не успела забеременеть его жена, а потом бросил её, поняв, что она ненормальная... Да будь он проклят! Если бы не его наркота, в приюте Хёка не творился бы разврат и никто не ставил бы опыты на сиротах! Его бы не усыновил барон и он бы не поклялся вас всех уничтожить, проживая жизнь захлёбываясь во лжи! Да если бы не это всё, я бы никогда.... никогда не поехал в эту ужасную командировку... И всё было бы как раньше... Если бы не.... » – Молодой человек, с вами всё в порядке? – встревоженная девушка склонилась над ним, положив руку на плечо. – Да, всё в порядке. Всё как обычно, не обращайте внимание. На улице пахло весной, и Марк поймал такси. – Куда едем? «Я всё сделал правильно. Правда, Хёк?» Они не виделись два месяца, и Марк потерял счёт безумным ночам, когда его накрывало, и он мастурбировал, кусая губы до крови и пачкая простыни... С каждым днем бороться с тоской было всё труднее. Как же он хорошо жил, не зная его. Джено уже три недели был в командировке в Ванкувере, а мать вернулась на подработку в театр, и он не хотел никого из них отвлекать. Марк не знал, где должен сейчас находится, а главное... Что должен делать. «Сколько еще они будут откладывать слушание?.. Это может затянуться на год…» Он не откажется от этой ответственности. Он не пожалеет. Он знал, что будет тяжело. Но ведь одежды всё должно закончиться. «Я люблю тебя» – и воздуха опять не останется. Сколько нервов нужно пожертвовать, чтобы всё-таки выжить и услышать это ещё раз? Ведь только эти слова способны оправдать всю боль, очищая мотивы. И кажется, что сердце сможет превзойти само себя. А ведь всё могло быть хуже... Его только что вытащили из-под машины… Марк узнал сводного брата, потому что на самом деле всегда хотел познакомиться с ним, пытаясь убедить себя в обратном. – Молодой человек, счётчик работает, даже если мы стоим. – Это как? – Ну вот так. – Тогда не стойте. – Спрашиваю в последний раз: куда едем?! «Раз им всем так нужна Ха ЧжиНа, чтобы поскорее закончить всё это, то...» – На центральный вокзал. Скоростные поезда в Пусан шли каждый вечер, он слишком хорошо помнил это расписание. Марк не знал, где она, но верил, что всё должно закончиться там, где начиналось.