***
Сентябрь 1781-го года. Согласно календарю, лето должно было уступить своё место осени ещё несколько недель назад, но кто-то из этих двоих либо сильно задерживался, либо и вовсе подзабыл о своих обязанностях. Не самым приятным результатом такого стечения обстоятельств стала удушающая жара, которая сгустилась над побеждающей в войне Америкой. Впрочем, ни выматывающий зной, ни посторонние взгляды не могли пробиться сквозь плотные заросли калины, в которых притаился Шэй Патрик Кормак. Тамплиер сосредоточенно наблюдал за зданием и ведущей к нему дорогой, но шелест листвы и журчание протекающего неподалёку ручья ослабляли внимание, а лёгкий ветер подхватывал и уносил мысли всё дальше в прошлое. Шэй раз за разом вспоминал тот судьбоносный разговор с Хэйтемом. И жалел. Жалел, что прислушался к своему другу и наставнику, что доверился ему и не сделал то, что было необходимо для Ордена. Он должен был убить Коннора давным-давно. Но решился на это только сейчас. Шаги. Кто-то приближался, ступая громко и тяжело. За последние пару часов этот человек был единственным прохожим, направляющимся в сторону дома, и Шэй застыл, чтобы ничем себя не выдать и ничего не пропустить. Большую часть обзора закрывали густые кусты, и пока тамплиер видел лишь неторопливо путешествующую по листику божью коровку. Насекомое ползало кругами, привлекая внимание, гипнотизируя, и Шэй вдруг перенёсся в прошлое, на три десятка лет назад: он так же прячется в кустарнике, затаив дыхание, и перед носом так же перебирает лапками яркий жучок, а где-то снаружи рыщет Лайам, — это очередная тренировка юных ассасинов, впрочем, ничем не отличающаяся от обычной игры в прятки. Но сейчас, в этом настоящем, Лайам мёртв. Все мертвы. Человек прошёл в опасной близости от укрытия, задев плечом одну из торчащих веток; листья затрепетали, и божья коровка сорвалась со своей плантации. Шэй даже уловил запах застарелого пота, который исходил от этого коренастого мужчины в выцветшем колпаке, — теперь, когда незнакомец отдалялся, его можно было разглядывать без опаски. Было практически невозможно запомнить все имена, род занятий и описываемую шпионами Ордена внешность новых обитателей поместья, но Шэй и так догадался, что это — один из лесорубов, приглашённый Коннором несколько лет назад. И едва он подумал о том, где сейчас может быть второй, с противоположной стороны раздался крик: — Го-о-одфри! Тамплиер дёрнулся назад, в спасительную густоту листвы, как раз в тот момент, когда мужчина обернулся. Заметил? Нет? Шэй плавно выдохнул и вновь затаился. Зачем он так рискует? Эти люди — люди Коннора — его враги. И пускай они не потратили годы своей жизни на обучение ассасинским трюкам, всё равно нужно быть осторожнее и избегать любых контактов с местными. Хотя бы потому, что ему не хотелось убивать невиновных. Шаги второго человека звучали легче, но оставались такими же неуклюжими, — Кормак услышал бы эту парочку и за сотню футов. — Чего ты так орёшь, Терри? — недовольно пробасил первый лесоруб. — Так я тебя уже битый час повсюду ищу! — выпалил второй. — Ну, а орёшь чего? — Так это… Чтобы… Отстань, короче! — Отстать? Ты же сам меня звал. — О, господи! Шэй понимал, что должен сохранять полную неподвижность, но удержаться от закатывания глаз было просто невозможно. — Короче, — заявил второй лесоруб, — пора что-то решить с той партией кедра, потому что отправить её надо уже сегодня. — И ты ради этого меня искал? Ты — болван, Терри. Я ведь как раз иду к Коннору обсудить это. — Это я-то болван? Это ты болван! — Я?! — Ты! Коннор до сих пор не вернулся из Нью-Йорка! — Э-э-э… А ты уверен? Я слышал, он сегодня будет. — Уверен. Диана бы увидела его в окно. — Блин… Ну, тогда… Пошли обратно, что ли. — Пошли. И так уже кучу времени псу под хвост. — И что, это моя вина теперь?! — А зачем ты к Коннору попёрся?! — Так откуда ж мне было знать?!.. Не прекращая браниться и орать друг на друга, лесорубы снова прошли мимо пышных зарослей, и вскоре их голоса стали затихать, а затем и вовсе растворились в общей мелодии природы. Коротко что-то прожужжав, вернулась божья коровка — и села на тот же самый лист. А Шэй смотрел на забавное насекомое и улыбался. Тамплиер специально выбрал такое место, с которого было бы удобно следить за поместьем; он выжидал, когда Коннор покинет свою крепость и окажется на открытой местности, уязвимый к атакам с любой стороны. Но только что два деревенских дурачка дали ему больше информации, чем несколько часов слежки: ассасин ещё не вернулся из города. И теперь у тамплиера был новый план, куда проще и эффективнее предыдущего: устроить засаду прямо в поместье.***
— Добрый день, Шэй. Ты снова опоздал. — Да, я знаю. Извини. Я не специально, правда. — Специально или нет — это всё равно проблема, — вздохнула Хоуп. — Придётся тебя проучить. — Да брось, — нервно ответил Шэй. — Как проучить? — Твоё тренировочное задание: найти в поместье книгу «Современные замки: виды и устройство». Я оставила её на втором этаже, в юго-восточной комнате. — Так… И в чём подвох? — Все двери заперты. — А ключи? — А нет ключей. — Что? И как я должен… А… — Шэю наконец открылось всё коварство этого задания. — То есть, книга, по которой можно научиться вскрывать закрытые замки, лежит за закрытыми замками, которые я вскрывать не умею? — В точку. — Ага. Очень изобретательно, Хоуп. Я оценил. Снимаю, э-э… капюшон. Но как насчёт парочки советов? Ты же прекрасно разбираешься во всех этих взломах и… Ну, не может же такой внимательный и заботливый учитель, как ты, бросить ученика в беде? — Да, конечно, я бы объяснила тебе базовые моменты, но у меня совсем не осталось времени — надо бежать. Вот если бы ты пришёл раньше… — И девушка, ехидно улыбнувшись, отвернулась. — Ну, ясно. Понятно. Хорошо, я постараюсь больше не опаздывать… Хоуп? Да подожди, не уходи… Хоуп! — Да, имей в виду: что-нибудь сломаешь или разобьёшь — объясняться придётся уже не передо мной.***
Шэй добирался до здания будто не через реальное, физическое пространство, а сквозь время. Тамплиер понимал, что лишние мысли будут только отвлекать его от миссии, но ничего не мог с собой поделать: ведь воспоминания создавались прямо здесь, на территории поместья. Вон в тех кустах, ближе к краю скалы, с которой видна бесконечность моря, он скрывался от Лайама чаще всего. А вот здесь Хоуп проводила свои тренировки, на которые он постоянно опаздывал… Не думать об этом было невозможно. Шэй ступал по осколкам прошлого, а впивались они в самое сердце. В тот день, когда бывший ассасин получил задание по поиску книги, ему пришлось обследовать каждый фут дома, тщательно изучить замки на дверях, проверить надёжность окон и даже заглянуть в трубу на крыше, прикидывая, сколько лет другие ассасины будут припоминать то, что он в ней застрянет. В конце концов издевательские уроки Хоуп принесли свои плоды, правда, не те, на которые она рассчитывала. Шэй не научился дисциплине и не перестал опаздывать, — но теперь он знал, как проникнуть в особняк: окно второго этажа в задней части дома держалось на расшатанной щеколде. И сейчас это существенно облегчало задачу. Тамплиер двигался короткими перебежками, придерживаясь плотных зарослей и рощиц деревьев. Заключительная часть пути — открытое пространство вдоль утёса, и прятаться здесь было негде. С другой стороны, кто может его заметить? Кому придёт в голову прогуливаться в такую жару? Даже бухта пустовала: «Аквила» всё ещё участвовала в военных действиях у Чесапика. И всё равно Шэй не переставал настороженно озираться, пока не достиг заднего фасада поместья. Теперь предстояло забраться на балкон, а затем, удерживаясь одной рукой лишь за карниз, дотянуться до окна и методично расшатывать его, пока щеколда с другой стороны не выскочит из паза, — и это при условии, что её не заменили спустя все эти годы на более надёжную. Не говоря о том, что недавно тамплиеру исполнилось пятьдесят лет, и он уже не был так уверен в своих способностях, как раньше. Но он должен это сделать. Во имя Ордена, во имя Хэйтема, во имя чести и справедливости он должен бросить вызов самому себе, превозмочь трудности, преодолеть испытания и… И тут он заметил, что окна второго этажа с этой стороны распахнуты настежь. Если подумать, что в этом необычного, учитывая температуру на улице? Значит, оставалось просто залезть на балкон, а затем добраться до открытого окна. Проще некуда. Или?.. Шэй глянул на закрытую дверь, недоверчиво протянул руку и, — да, она также оказалась незапертой. Либо о ней просто забыли, либо ассасины настолько утвердились в вере в свою безопасность и безнаказанность, что даже не задумываются о возможных последствиях. Что ж, сегодняшний день всё изменит. Кормак перешагнул через порог, будто через тридцать лет своей жизни. Он — юноша с горячим сердцем, искренне верящий в постулаты кредо, и сама мысль о побеге и присоединении к Ордену тамплиеров кажется недопустимой. Сейчас по лестнице спустится Лайам с другими ассасинами и пригласит его на церемонию посвящения в Братство. А сам Шэй испытывает ощутимое волнение; парень смотрит на свои руки — они дрожат, проверяет пульс — сердце колотится как у кошки. Пройдут годы, прежде чем он вырастет в непоколебимого, уверенного в себе мужчину. Годы прошли. Юноша вырос. И вернулся тамплиером. Он осторожно прикрыл за собой дверь и прислушался. Если верить тем двум деревенщинам, Коннор пока не прибыл в поместье, но в том-то и дело — у Шэя не было причин доверять их словам; кроме того, в доме мог быть кто-нибудь ещё. Но была здесь только тишина: ни громких шагов, ни скрипящих досок, ни увлечённых разговоров, — здание словно застыло во времени, и то, что за несколько десятков лет интерьер практически не изменился, только усиливало эффект. О новом ассасине ходило множество слухов, но известно наверняка было лишь одно: Коннор — невероятно опасный противник. Шэй не забывал об этом ни на секунду, как не забывал и о своём возрасте. Время фехтования и ожесточённых рукопашных схваток прошло. Он спрячется, дождётся подходящего момента и нанесёт единственный удар скрытым клинком, который положит конец этой истории. А напоследок он разъяснит лежащему в крови индейцу, за что тот умирает. Тамплиер прошёл по тесному коридору, размышляя о том, где можно затаиться. В подвале? Конечно, Коннор в последнюю очередь будет ждать опасности оттуда, — помещение-то якобы тайное, — но и места для укрытия там нет. Так может, в одной из комнат наверху? Он решил подняться на второй этаж и оглядеться там, — возможно, даже выбрать спальню, в которой Хоуп когда-то оставила ту книгу, — но первая же ступенька предательски застонала под его весом. — Коннор? Коннор, это ты? Шэй замер, уже всерьёз беспокоясь за своё психическое состояние. Этот голос он не слышал больше двадцати лет; звучал ли тот из глубин прошлого или всего лишь из угловой комнаты, мимо которой он прошёл, не заглянув? — Слава Господу, ты здесь! Помоги мне! Тамплиер плавно отвёл застывшую в воздухе ногу назад, опустил её на пол, медленно перенёс вес тела, а потом убрал с лестницы и вторую. Всё это он проделал максимально грациозно и бесшумно, но был ли смысл теперь таиться, когда его уже услышали? А ведь ему даже в голову не приходило, что старик может быть ещё жив. Обратно в коридор — и в комнату, из которой доносился голос. Обжигающие лучи свободно проникали через окно и падали на стол в центре помещения, на чернильницу и лист бумаги с полудюжиной написанных строк. Перо лежало на полу. Рядом с ним — Ахиллес. — Ох, Коннор, ты даже не представляешь, насколько вовремя… — Ассасин осёкся, разглядывая вошедшего. — Шэй? Последний раз он видел Ахиллеса в 1760 году, в Арктике, с искаженным от боли лицом: Хэйтем тогда выстрелил ему в колено. Сейчас, кроме той же боли, на лице старика отражались изумление и беспомощность. И годы. Прожитые годы не исчезли бесследно: они превратились в шрамы и морщины, растянули кожу, застелили пеленой некогда ясный взор. — А ты постарел, — проворчал Ахиллес. Шэй хмыкнул и сложил руки на груди. — Ты здесь, чтобы убить меня? — Нет. — Тогда помоги встать. Без лишних слов Кормак подошёл к старику, одной рукой взял его под локоть, другой обхватил за талию, приподнял и усадил на чудом не опрокинувшийся стул. Затем подобрал с пола трость и шляпу. — И перо, пожалуйста. — Что произошло, Ахиллес? — Ничего. Просто… бывает, — недовольно ответил ассасин. — «Бывает»? Ты падаешь со стула каждый день? — О, Шэй… Двадцать лет прошло, а ты всё такой же язвительный. — А ты всё такой же упрямый. Так что? Вместо ответа Ахиллес вдруг зашёлся кашлем, прикрывая рот своей шляпой. Звук был неприятный. — Сам же видишь, — сказал он, когда приступ прошёл. — Я разваливаюсь. — А это, стало быть, завещание? — Шэй кивнул на листок. — Что-то в этом роде, да. — Ассасин вздохнул. — Сегодня дела хуже обычного. Я решил оставить записку на случай, если… если Коннор вернётся слишком поздно. Но меня уже даже пальцы не слушаются: буквы ложатся совсем криво… В итоге и вовсе перо уронил. А когда полез за ним… — Понятно. — Да и ногу я вообще не чувствую. — Ахиллес стукнул тростью по травмированной коленке. — Можешь передать Хэйтему мою благодарность за это. Шэй прикрыл глаза. Какой-то небольшой отрезок времени он совсем не думал о своём задании, о том, зачем и из-за чего прибыл сюда. Старик напомнил ему. — Хэйтем мёртв, — выдавил он, ещё не примирившись с горькой правдой. — Вот как? — Ахиллес умиротворённо улыбнулся. — Его убил Коннор. — Что ж, я всегда знал… — Его убил Коннор, — повторил Шэй звенящим голосом. — Убил моего учителя. Моего друга. Человека, который принял меня и дал шанс исправить ошибки прошлого. Он убил собственного отца. — Тамплиер чувствовал, как глаза обжигают слезы ярости. — Скажи мне, Ахиллес… Коннор всегда был чудовищем? — Нет, Шэй… — Глухой, надсадный кашель вновь поразил старика, лишая способности говорить. — Всё… не так… — Да? А как тогда? Он — убийца. Многие мои друзья и знакомые не вернулись к своим семьям после встречи с ним. — Шэй замолчал, обеспокоенный судорожными вздохами ассасина, который всё силился что-то сказать. — Отдышись, старик. Не хватало тебе ещё умереть, пытаясь оправдать монстра. Удивительно, но Ахиллес послушался: прикрыл глаза и расслабился, бросив попытки что-либо объяснить. С каждой секундой ему удавалось вдохнуть всё глубже и глубже. Кашель отступал, возвращая хозяину контроль над собственным телом. — Коннор не хотел убивать Хэйтема, — проговорил он, всё же не дожидаясь, когда дыхание окончательно восстановится. — Это я его заставил. — Как заставил? Управляя его рукой на расстоянии? — Он искренне желал постичь вашу философию и найти в ней что-то хорошее. Грезил об объединении ассасинов и тамплиеров… В итоге разочаровался, конечно. Но убивать отца он не хотел. Это я надоумил. Я объяснил, что не будет мира и спокойствия, не будет истинной свободы, пока жив Магистр Ордена. Хэйтем должен был умереть, и я это организовал. — Это ничего не меняет. Клинок был в руках у Коннора, — значит, ему отвечать за содеянное. Ассасин вцепился в подлокотники и подался вперёд, рискуя вновь оказаться на полу. — Так ты за этим здесь? За местью? — Конечно, за этим. А ты думал, я пришёл навестить одного хромого дедушку? Ахиллес как-то обмяк, растёкся по спинке кресла, превращаясь из мудрого наставника ассасинов как раз в обычного хромого дедушку. «Годы действительно берут своё, — подумал Кормак. — Раньше, чтобы не выглядеть уязвимым в глазах других, он бы терпел какую угодно боль. Теперь ему всё равно». — Шэй, послушай… Не делай этого. — Да? Почему же? — Потому что это моя последняя просьба. Тамплиер скривил губы в подобие усмешки и покачал головой. Капля пота, долгое время набиравшая объём в районе виска, от этого лёгкого движения скатилась по щеке и глухо шлёпнулась на пол. — Неправильно просить о таком, Ахиллес, — сказал он. — Особенно, с учётом того, что ты жив только благодаря мне. — Неправильно убивать кого-то за то, что он исполнял свой долг. — А я лишь исполняю свой. — Шэй… — Старик поёрзал в кресле, но сесть прямо так и не сумел. — Мне нелегко долго говорить, и сейчас я очень хочу тишины и покоя, но… важно, чтобы ты услышал это. Коннор не похож ни на меня, ни на тебя. Вспомни, какое Братство было у нас: строгая иерархия, дисциплина, сплошь приказы, обязанности и их выполнение… Взять хотя бы Хоуп… Вы же были одного возраста, но разве ты имел право хоть в чём-то её ослушаться? — Не одного возраста. Она была на год младше. — И правда… Но посмотри, что создал Коннор. Ты наверняка многое о нас знаешь; да и что-то мог видеть сам, пока добирался до поместья. Это — не какая-то тайная организация со своими ритуалами и целым сводом законов. Это — община. Большая семья, в которой отношения построены на доверии и взаимопомощи. Его ведь никогда не интересовали власть и богатство… Для него была важна только помощь людям, даже совершенно незнакомым, тем, кто отличался цветом кожи… тем, кто говорил на другом языке… — Последние слова прозвучали сухо и надломано. Ахиллесу вновь не хватало дыхания, чтобы высвободить все свои мысли. — Коннор не такой… Не такой как мы… Он… Он лучше… Новый приступ кашля напоминал грозу, раскаты которой поначалу звучат редко и безобидно, а потом накрывают бесконечным потоком оглушительных ударов. Ассасина трясло, как неокрепшее деревце в эту самую грозовую бурю, и Кормак впервые подумал, что время действительно на исходе: считанные часы, может, дни. Когда старик умрёт, Шэй останется последним представителем старого Братства. Если его вообще можно так называть. К счастью, непогода не может бушевать вечно: рано или поздно запал стихии иссякнет, тучи рассеются, а яростный гром наконец отступит, чтобы собраться с силами и вернуться позже. Точно так же начал отступать и кашель, который, казалось, не уйдёт уже никогда. — Хочешь утолить свою жажду мести — убей меня, — устало проговорил Ахиллес. — Просто слегка сожми шею, — и никто не узнает. Мстить будет некому. Круг замкнётся. — Он взял лист бумаги и вгляделся в уже написанные строки. — Но Коннор не заслуживает смерти. Парень лишь хотел сделать как лучше, — и, знаешь, во многом ему это удалось. Ты видел людей, делящих эту землю с нами? Они счастливы, действительно счастливы. — Как будто он такой единственный. Мы все хотели сделать как лучше. И я. И ты. Лайам, Хоуп, Адевале… Каждый из нас считал, что поступает правильно. Но как узнать, действительно ли это так? — Никак. Под конец жизни об этом задумываешься особенно часто, и ответ: никак. Можно лишь верить. Я вот верю, что простить Коннора — это правильный поступок. Шэй не стал говорить: «А я верю, что правильно будет отомстить за Хэйтема», — хотя на язык так и просилось. Нахлынувшие воспоминания и нежданная встреча с бывшим наставников вывели его из равновесия, притормозили, забили голову лишними мыслями. Эти мысли утверждали, что слишком многих людей затронет убийство Коннора, слишком многим придётся пострадать из-за примитивной мести… В конце концов, разве это вообще нужно кому-нибудь, кроме него? «Нужно, — тут же ответила другая его часть. — Смерть индейца нужна Ордену. Это твой долг тамплиера». — Я рад, что ты здесь, — вдруг признался Ахиллес. — Чего только не скажешь, чтобы сохранить жизнь своему ученику, а? — Я честен с тобой, Шэй. Когда у меня не получилось подняться с пола, я испугался. Мне стало страшно от того, что я могу умереть так… задыхаясь в пыли… совершенно один. Даже врагу не пожелаю такой смерти. — Слишком откровенные речи для тебя, старик. — Потому что ты — последний, кто их услышит. — Ассасин полностью развернулся к столу и потянулся за пером. Пальцы сомкнулись на стержне только со второго раза. — Я — словно пробитый сосуд, который медленно расстаётся с содержимым. Каждую минуту сил всё меньше… и сейчас становится очевидным то, что мы с Коннором уже не увидимся. Вся надежда — на это письмо… и я намерен его закончить. Тамплиер не стал уточнять, что скоро они увидятся на том свете, не стал вообще указывать на бессмысленность затеи, — пусть пишет. Пусть проведёт последние мгновения своей жизни так, как того хочет. Шэй почувствовал, что не испытывает к нему неприязни. Да, может, Ахиллес действительно виноват в смерти Хэйтема больше, чем кто-либо другой, может, стоило обвинить его во всём произошедшем… Но правда заключалась в том, что злиться на кровожадного индейца было намного проще, чем на умирающего старика. Какое-то время Кормак наблюдал, как Ахиллес тщательно, с нажимом водит пером по бумаге, стараясь удерживать дрожь в руках под контролем. Каждая буква — это битва с собственным телом. Каждое написанное слово — выигранная война. Но войны утомляют. Даже самый равнодушный и невнимательный взгляд заметит усталость ассасина, заметит то, как он истощён и как всё труднее ему даётся обычное письмо. Трижды перо уже выскальзывало из старческих пальцев и трижды возвращалось к ним; четвёртый раз был последним. Оставив глубокий порез на бумаге, оно решительно и без колебаний сбросилось со стола. Наклонившись, Кормак подобрал перо и протянул владельцу, но Ахиллес даже не пошевелился. Он лишь неподвижно сидел, смотрел на тамплиера снизу вверх, а на его глазах медленно выступали слёзы. — Я не могу, Шэй. У меня не хватит сил поднять руку, не говоря уже о том, чтобы что-то ею взять… Я не могу… Я совершенно бесполезен… — Ахиллес… — Придётся тебе его дописать. — Что? — Шэй отпрянул от стола, от ассасина, от этой дурацкой идеи продолжить завещание для человека, которого он должен был убить. Перо, впрочем, оставалось в его руке. Сейчас, глядя на Ахиллеса, он осознавал, насколько сложные и запутанные отношения их связывают. И сквозь этот клубок из уважения, дружбы, вражды и прощения отчётливо виднелась вся трагичность ситуации, в которой ассасин встречает смерть наедине с тамплиером. В этот самый момент Шэй понимал бывшего наставника как никогда, в этот момент он был готов сделать многое, чтобы помочь ему. Завершить последнее письмо? С лёгкостью. Но завершить его для Коннора? Это же просто не имеет смысла. Мертвецы не умеют читать. Если он согласится на это, значит, согласится и на то, что индеец должен получить послание. А это означает, что он останется жив. Недопустимо. Но хватит ли у него сил отказать Ахиллесу? Шэй молча выдернул исцарапанный и заляпанный листок из-под руки старика и поднёс его к глазам. Хотя рассыпавшиеся ряды букв больше походили на паникующий строй англичан, общий смысл текста всё равно был ясен. «Коннор, если ты это читаешь, значит, я не сумел проститься с тобой как надо, не нашёл походящей минуты. Эта земля и её плоды теперь твои. Я верю: теперь ты понимаешь ценность этого места. Пример того, какой может стать наша страна. Но чем больше и сильнее становится община, тем сложнее будет её защитить. Надеюсь, это ясно твоим друзьям, отцам новорождённой страны. Твои стойкость, упорство и честность…» На этом послание обрывалось. — «Твои стойкость, упорство и честность…», — повторил тамплиер со смешком. — Может, ты бы и успел дописать своё завещание, если бы уделял меньше внимания комплиментам Коннору. Смеялся он больше для виду, чтобы не показывать своих истинных намерений. На самом деле Шэй принял решение уже после первых строк. — И о чём ты просишь вообще? — продолжил он свою линию напускной неприступности. — Я не умею писать твоим почерком. — Почерком умирающего старика? Просто пиши так плохо, как только сможешь. Тамплиер мягко опустил помятый лист на поверхность стола, рядом — строго параллельно бумаге — положил перо. — Ладно, — сказал он, взял задвинутый в угол стул и повторил: — Ладно. Подожду, когда Коннор прочитает твоё послание, а потом убью его. — Не смешно, Шэй. — Думаешь, это шутка? — Я не… Я… — Ахиллес смотрел каким-то совсем беспомощным взглядом, каким смотрит ребёнок, которому только что сказали, что за взятую в магазине еду нужно платить. — Ладно, к чёрту. Я уже слабо соображаю для таких игр. Ты пишешь? — Пишу. — Шэй пододвинул к себе чернильницу и обмакнул в неё перо. — Что там было?.. На чём я остановился? — «Твои стойкость, упорство и честность…» — Ах, да. Твои стойкость, упорство и честность… обременили тебя ответственностью куда большей, чем должно иметь человеку. — «Обременили тебя ответственностью куда большей…», — небрежно вывел чужие слова Кормак. — Зачем так сложно? Давай напишем просто то, что хочешь сказать, без всяких замысловатостей. — Шэй, это же завещание. Пусть слова будут яркими и красочными, в противовес моим последним дням. Но, может, ты и прав… отчасти. Дальше: «Но именно тебе она по плечу»… Кх!.. Кха! Кашель вдруг снова напал на Ахиллеса, но всего через несколько секунд отпустил, словно уже не видел смысла продолжать мучить еле живое тело. Хотя и этих мгновений было более чем достаточно: старик обмяк и прикрыл глаза, а его слабый голос и вовсе превратился в неразличимый шёпот. — Ахиллес? — Спасибо… тебе… — Что? — Пиши… Ты дал старику надежду, что не всё потеряно… Спасибо тебе за это… Шэй уже не понимал, что из слов ассасина предназначалось для его ушей, а что — для глаз Коннора. Теперь он записывал бормотание Ахиллеса в такой спешке, что буквы сами искажались до неузнаваемости. Чей это теперь был почерк? Чей угодно. — Прошу тебя… упокой мои кости на холме над водой, ибо только там я и хотел бы остаться навеки… — Подожди, не торопись так. «Ибо только там…» — Я счастлив, что знал тебя, и уверен… ты приведёшь эту землю и этих людей… ты приведёшь их… к лучшей жизни… — Погоди, стой, я же не успеваю! — Вечно… вечно… Шэй… — Да, я пишу. «Вечно…» — Шэй… Прости… Прости меня… — Всё хорошо, просто продолжай. Что «вечно»? Вместо ответа — тихое шуршание. — Старик? Шэй бросил взгляд на Ахиллеса, но в доме его уже не было. Он ушёл. Осталось только безжизненное тело, такое же пустое, как раковина без улитки. Покинутое хозяином, оно мало чем отличалось от стула, на котором расположилось, или от шляпы, которая безвольно слетела на пол. Это её шуршание слышал тамплиер. Кормак присел напротив тела, поднял шляпу и, не вставая, вернул её на голову лидера ассасинов, так, чтобы глаза были прикрыты. На голову бывшего лидера ассасинов, поправил Шэй себя. Титулы умирают вместе с человеком. Так умер Великий Магистр Ордена Тамплиеров Хэйтем Кенуэй. Так умер член Братства Ассасинов Лайам О’Брайан. Так умер член Братства Ассасинов Хоуп Дженсен. Так умерли все, кого знал и любил Шэй Кормак; умерли, оставив его в полном одиночестве. Сейчас он совсем один в этом доме, как будет совсем один и в любом другом доме до скончания веков. К чему ему теперь смерть Коннора? Что она даст? Что исправит? Убийство — лишь способ сделать одиноким кого-то ещё. Шэй вернулся к письму, которое теперь казалось предметом из другого мира — из того, в котором Ахиллес был ещё жив и способен делиться своими мыслями. — «Я счастлив, что знал тебя, и уверен, ты приведёшь эту землю и этих людей к лучшей жизни», — прочитал тамплиер текст, который еле успел записать. — «Вечно»… Вечно… Вечно. — Оглянувшись на тело, которое когда-то было учителем Коннора, а ещё ранее — учителем самого Шэя, он окунул перо в чернильницу и вывел: — «Вечно твой брат, Ахиллес». Дождавшись, когда последние слова старика высохнут, он аккуратно свернул бумагу и отдал её застывшим пальцам. Убрал перо и чернильницу. Поставил свой стул на место. Остановившись в дверях, тамплиер ещё раз оглядел комнату, которая должна была сохранить всё произошедшее в тайне. Никто сюда не приходил. Не было никаких предсмертных разговоров. Ахиллес умер в одиночестве. Даже если это было не так. Шэй направился к запасному выходу, искренне веря, что все тяжёлые воспоминания и угрызения совести останутся в этом доме, в обиталище прошлого, и что он сможет продолжить свой путь свободным. Даже если это было не так. Как только тамплиер переступил порог и оказался на улице, с противоположный стороны здания, тихо щелкнув замком, раскрылась парадная дверь. Ни о чём не подозревающий Коннор спешил к своему наставнику, чтобы поделиться новостью о смерти Хэйтема. Он хотел рассказать, что выполнил свой долг, что убил собственного отца и что ни капли об этом не жалеет. Даже если это было не так.