Реминисценция

Кожу пробивает мелкая дрожь словно отбойным молотком. Перед глазами то и дело прыгают яркие белые блики, хочется разглядеть хоть что-то, но выходит с непосильным трудом. Свет отвратительно яркий, а шум вокруг, заливаясь через уши, бьёт по своду черепа. Рука дотрагивается до чего-то холодного и шершавого, вроде… вроде каменная стена. Да, очень похоже. Шаг, ещё шаг, и босая ступня касается чего-то мерзко-тёплого. В голову сразу ударяет едкий запах, всё вокруг начинает кружиться. Кровь. Она наступила… в… кровь? Что, чёрт возьми, происходит? И почему так тяжело, адски тяжело думать… вспоминать? При малейшей попытке вернуться в прошлое на пару часов назад, в мозгах начинается землетрясение. Она бьётся плечом о какой-то железный столб и еле успевает ухватиться за него, чтобы не шлёпнуться навзничь. Когда пройдёт это световое шоу перед глазами? Так отвратно девушка себя давно не чувствовала. Она прислоняется лбом к холодному металлу столба и только после этого понимает, насколько всё внутри горит. Сжигает саму себя. «Алек, — имя стучит в виски слабой пульсацией, — Кто это? Алек… Александр… Лайтвуд. Брат. Разиэль, у неё есть брат! Где есть? Где-то же есть, верно? Где-то, где живёт и она». «Надо вспомнить. Надо. Как же раскалывается голова», — брюнетка сдавливает ладонями уши. Внутри всё печёт, как в Аду. Холодный пот крупными каплями застывает по всему телу. Девушка обхватывает колени руками, до боли в позвоночнике вжимаясь в шершавый металл старого столба. Зрение постепенно фокусируется, не так отчётливо, как хотелось бы, но ей и этого достаточно, ведь, что для примитивного мало, то для сумеречного охотника — уже очень много. Тело от озноба трясёт так, словно у неё судороги. Алое платье пропиталось грязью и кровью. О, Разиэль, чьей?! Неужели она кого-то убила? Не может этого быть… В боку как-то странно заныло, и бледные пальцы механически тут же накрыли его… боль. Девушка вздрогнула, закусив губу до кровоточащей ссадины. Её кровь, это была её кровь. От нижнего ребра до бедра зияла рваная рана, покрытая чёрной жижей. Ни стило, ни телефона. Ничего нет, никого нет. Алек. Алек? Кто же ему скажет, если она прям тут умрёт? А ведь, кажется, именно он просил не лезть куда не следует. Охотница усмехнулась, вытирая тыльной стороной мертвенно-бледной ладони тоненькую дорожку крови у рта. А ведь было что-то ещё. Что-то, что вертится прям на краю сознания, но никак не желает вспоминаться. Что же это было? — Эй, красавица, ты ещё не откинулась? Поразительная живучесть. Девушка дёргается немного влево, вскидывая голову на источник звука. К ней медленно приближаются чёрные кожаные ботинки, брюки… а дальше разглядеть голова не поднимается из-за спазмов во всём теле, но этот голос… какой же знакомый голос. — Ох, милая-милая Изабель, выглядишь просто отвратительно, — тянет тот самый голос почти нараспев, — Как труп. — Кто ты? Чего тебе от меня нужно? — охотница фокусирует зрение на ботинках незнакомца, силясь вспомнить хоть какие-то обрывки случившегося. — Ай, как невежливо, мы ведь знакомы с тобой, — неизвестный садиться на корточки возле бледной как мел девушки, — Правда это было пару лет назад, но тебе и этого хватило, чтобы забыть. Что-то резко ударяет её в скулу, заставляя раздирать прокусанные до крови губы. Её стило. — Подавись им, — обладатель голоса кладёт ладонь на лоб девушки, резко впечатывая её затылком в железный столб, затем наклоняется к самому уху, — Всё равно уже поздно для ваших ангельских рисуночков. Видимо в голове от удара совсем всё смешалось в единую кучу хаоса, если Изабель вдруг начала лучше видеть. Блики отошли на задний план, и мир перестал крутиться вокруг своей и её оси. Однако на этом всё. Нервную систему почти парализовало. Ещё немного и по венам будет циркулировать чёрная жижа, а не кровь. Но это чувство, оно не желало покидать и на секунду. Что-то нужно было помнить. Безумно нужно до отчаяния и распирающих горло криков. Она не умрёт, пока не вспомнит, потому что… Мысль не успевает логически завершиться, когда незнакомец резко, неестественно прогибается и встаёт, разворачиваясь на 180 градусов, — Я тебе, кажется, дал выбор. Как вижу, ты сделал неверный. — Отойди от неё, или я твои внутренности тебе же в глотку и запихаю. Голос второго незнакомца в секунду пробирает девушку до мурашек. Он. Он был важен. Точно. Определённо. Он и только он, но… кто он? Лица не разглядеть, но Изабель всем нутром ощущает, что что-то с ним не так. — Вы посмотрите на этого героя. Лилит бы гордилась тобой, мой мальчик. Сам истекает кровью, но всё же припёрся спасать труп невесты, — и тут он мерзко рассмеялся над своими же словами. О, Разиэль, вот оно. Кто бы он ни был, он ранен. От осознания этого хочется заткнуть этот мерзкий голос раз и навсегда, потому что ничего не сможет её переубедить в том, что виноват кто-то иной. — Катись в Ад, Азазель. Стало почему-то до тошноты невыносимо больно от звука этого имени, но тело уже не принадлежало ей физически, чтобы схватить за грудки мерзкое отродье и выбить всю информацию. — Джонатан, ты видимо чего-то не понимаешь. Ты не можешь жить этой жизнью, ты не принадлежишь их миру, её миру. Ты — наш. Джонатан? Да. Да. Его имя. Он очень важен для неё. Изабель не понимает почему, точнее не помнит, но это точно так. Сердце чувствует, сердце не обманет. Парень делает пару шагов к демону. Взгляд падает на худое измученное тельце возле столба, и… мир, его мир, перестаёт вращаться. Всё застыло в этой секунде, в этом взгляде. Слышно биение собственного сердца. Как в подтверждение всем его самым ужасным кошмарам Азазель кивает, — Она не то что тебя не помнит, она вряд ли протянет ещё и десять минут. Оставь это, идём со мной, твоя мать вечно ждать не станет. Кровь угольной струйкой тянется за Моргенштерном уже добрых пару миль, но ему плевать. Плевать на грязные слова демона, плевать на всё в этом прогнившем мире. На всё. Кроме неё. — Ты почувствуешь всё то, что чувствовала она, — чёрные как смоль глаза утыкаются в лицо демона. Его трясёт. Внутри такая ярость, что хватит на сотню атомных войн. — Ты не можешь меня убить, Джонатан. Тебя будут искать все демоны Эдома за это предательство крови, — Азазель делает небольшой шаг к нему и замирает, прищурившись, — Она — балласт, от которого необходимо было избавиться, чтобы ты… Не успевает Азазель договорить, как клинок по самую рукоять со звёздами вгоняется в его сердце, точно как по маслу. — Я то это как-нибудь переживу, пока она будет держать меня за руку. С этими словами Джонатан дёргает клинок назад и уже вгоняет другую руку по локоть в грудную клетку Азазеля, — За эту самую руку, — толкается корпусом назад, с тихим хлюпаньем вытаскивая его прогнившее сердце. Человеческая оболочка падает на землю, превращаясь в сгусток чёрной субстанции. Моргенштерн неуклюже вытирает демоническую кровь о свитер, падая на колени перед Изабель. Так осторожно и нежно тянет к ней ладони, — Иззи… Лайтвуд из последних сил дёргается назад, неестественно мотая головой, будто ещё чуть-чуть и тонкая шея не выдержит. Движение было осознанное, и она видит, как его глаза начинает затапливать прекрасный изумрудный оттенок со смесью невероятной всепоглощающей боли. — Я не сделаю тебе больно, слышишь? Никогда не причиню вред, я хочу лишь помочь, — голос, кажется, наполнен любовью всего чёртового мира, но ладони всё же опускаются. Забавно, ведь вся ирония ситуации состоит в том, что Изабель это знает. Чувствует всем своим существованием, что этот красивый незнакомый парень с белыми как снег волосами за неё убьет любого. Однако, девушка так же знает, что конкретно он хочет сделать. Он хочет забрать её боль и всю демоническую тьму из крови. Заберет и ведь пропадёт сам. Просто не выдержит такой дозы, если она правильно его прочитала, а прочитала она его точно правильно. Как же сильно хочется ответить, что она понимает. Прокричать, срывая горло, что не даст за себя пропасть тому, кого, кажется, любит. Плевать, что мозг забыл это. Сердце ведь точно помнит. Брюнетка тонет в его взгляде по самые пятки, которых не чувствует. Тонет и понимает, что не больно. Больше нет. Наверное, это хорошо, что умирать не больно. Изабель собирает последние силы для одного лишь слова. Прощального слова, главное, чтобы он понял. Чтобы узнал в этом слове всё и не винил себя. Это её выбор. Открывает рот и… ничего. Яд слишком не вовремя достиг дыхательного центра. Лёгкие попросту перестали вбирать необходимые крохи воздуха. Она начала задыхаться. — Иззи, смотри на меня, хорошо? Ты не умрёшь, я не позволю тебе умереть. Ничего, что ты забудешь меня совсем. Ничего, слышишь? Главное, я буду знать, что ты жива. Ты где-то там, и ты счастлива. А пока счастлива ты, буду счастлив и я. Что ж, у него тоже был выбор, и он выбрал. Её. Всегда будет выбирать только её. Джонатан со всей нежностью, на которую только способен, берёт тоненькие ледяные пальчики Изабель в свои руки и притягивает девушку к себе. Зарывается в угольные локоны носом, покрывая поцелуями лоб, нос, подбородок. Она такая маленькая, такая невесомая и… неподвижная. Сердце готово попросту остановиться от ощущения её крови на своих руках. Прижимает к груди так крепко, будто боится, словно она сейчас растворится и исчезнет. Так проходит с полминуты, пока не начинает ощущаться нарастающая неистовая боль. Вены жжёт так, что хочется их вырвать с кожей и сухожилиями, но он держит её. Держит, забирая всё до последней капли. Её боль. Её страх. Её слабость.

***

— Мне один большой латте, спасибо, — девушка улыбнулась милому официанту, облокотившись спиной на мягкий диванчик. Сегодня утро в Париже выдалось по летнему солнечным и тёплым. Маленькое уютное кафе недалеко от Нотр-Дам-де-Пари на удивление было полупустым, хотя был воскресный день. Впрочем, ей же лучше, меньше примитивных — меньше проблем. Официант принёс латте, и Изабель принялась делать небольшие заметки о Парижском институте в толстом рукописном блокноте. Как там сказал Алек? Ах, да. «Я должен знать, что творится в этом хитром европейском местечке». Назвать огромный готический собор с витражными окнами — хитрым местечком? Да, в этом весь Александр Лайтвуд. Однако, похоже здесь было всё спокойно, поэтому охотница приняла решение завтра вернуться домой. В родной Нью-Йорк. Изабель сделала последний глоток из чашки и оторвала взгляд от толстого кожаного блокнота на коленях. Мельком оценила обстановку в зале и… застыла. Рядом с выходом за дальним столиком сидел парень. Всё бы ничего, но его тело было каким-то художественным холстом для росписи шрамов, рубцов и рун. Он тоже был сумеречным охотником, что оказалось довольно любопытно. Потеребив кончик карандаша и постучав секунд десять пяткой по деревянным половицам, Лайтвуд решила подойти к нему. На кой-чёрт понесло? Неизвестно. Впрочем, поздно было отступать назад, когда рука уже взялась за спинку стула напротив охотника. — Привет? — Иззи как-то неловко застучала ногтями по столешнице. Парень явно был увлечён каким-то важным делом, копаясь в стопке бумаг, что от звука её голоса вздрогнул и резко вскинул голову. В это же мгновение листы разлетелись по всему кафе, а стакан с водой, стоящий слишком близко к краю, полетел на пол, наполняя помещение звоном осколков. Его зелёные глаза настолько расширились, будто он увидел нечто из ряда вон выходящее. — Вот это реакция… — брюнетка сделала неуверенный шаг назад и вскинула руки, — Прости меня, я не хотела тебя пугать. Такая страшная? — Что? — парень неверяще моргнул пару раз, затем оглядел помещение и снова уставился на девушку, — Что ты здесь делаешь? Теперь была очередь Изабель пристально вглядываться в его лицо, — Во-первых, по этикету ты должен был предложить даме присесть. А, во-вторых, мы разве знакомы? — Извини, присаживайся… И нет, мы не знакомы, вроде. Джонатан. А тебя…? — парень отложил свои бумаги в сторону, направив всё внимание на Лайтвуд. Брюнетка присела напротив, сложив руки на столе. Сердце почему-то понеслось вскачь, — Изабель. Очень приятно. Так мы точно не пересекались раньше? А то мне так ужасно знакомо твоё лицо, кажется… — склонила голову немного набок, стараясь уловить в его образе хоть какой-то намёк в подтверждение своим словам. — Не знаю, может однажды и пересекались где-то, нас не так уж и много, — Джонатан ненавязчиво пожал плечами. Изабель поняла, что он уклоняется от ответов, выбирая наиболее удобные нейтральные фразы. — Да, такую как я больше нигде не найдёшь, — девушка театрально откинула волосы назад и закинула ногу на ногу. И тут Джонатан рассмеялся, по-настоящему и так по-детски открыто, что сердце в груди сжалось от какой-то тупой боли. Однако длилось это не дольше, чем пара десятков секунд. Его лицо вдруг резко поменялось в выражении, а шрамы словно стали глубже. От улыбки не осталось и тени следа. — Извини, но мне правда давно пора, — блондин рывком отодвинул стул и принялся сгребать бумаги. Изабель совсем потерялась в этой смене настроения. Она молча наблюдала, как он уходит. Ошибка. Разиэль, какая же сейчас будет ошибка, если он уйдёт. Лайтвуд чувствовала это где-то на подсознательном уровне. Если он сейчас выйдет в эти двери, то она его больше никогда не увидит. Джонатан был уже в шаге от выхода, когда его спину резанул вопрос: «Скажи мне, откуда они?» Он не поверил своим ушам. Остановился и взглянул на неё через плечо. Брюнетка непоколебимо стояла, стискивая побелевшими пальчиками дубовую спинку стула, — Откуда эти шрамы, Джонатан? Ни у одного сумеречного охотника нет столько шрамов. С этим вопросом он понял, что сломался. Прошлое накрыло с головой и разжевало. Её вопрос. Её голос разбил душу на сотню мелких осколков, которые сейчас пронизывали насквозь все органы. Его затрясло от нахлынувших чувств и эмоций, а ведь он так умело их прятал весь год. Моргенштерн развернулся к ней лицом и посмотрел прямо в глаза. Любая бы испугалась на её месте, но она — не любая. — Ты действительно хочешь знать? Всё это было ради твоего блага и твоей безопасности, и ты хочешь всё это сейчас разрушить?! — голос срывается на крик. Он тонет и тонет в своих погребенных заживо чувствах. — Если это касается меня, хочу. Если это касается тебя, да, хочу. Если это касается нас… — девушка вздрагивает от сказанных слов и только сильнее вцепляется в стул, — Я весь год жила с чувством неполноценности. Знаешь, будто у тебя забрали нечто жизненно важное, как ногу, например, или лёгкое. Жить, конечно, можно, но это всё не то. Но вот сегодня. Здесь, — она обводит рукой вокруг себя, — В этом кафе я почему-то впервые почувствовала себя целой. Так скажи мне, почему я себя чувствую целой, смотря на тебя? Джонатана пробрало так, будто его усадили на электрический стул и вдобавок полили водой. Он закрыл лицо руками всего на долю секунды, затем выпрямился и посмотрел на Изабель. Сейчас он выглядел таким уставшим и измученным, что Лайтвуд хотелось броситься ему на шею и обнимать так долго, пока не отнимутся руки.  — Я сделал тебе предложение. И будто из кафе разом выкачали весь кислород. Ноги подкосились, благо спинка стула помогла устоять на месте. Тело покрылось мелкой дрожью от осознания. Заметив реакцию девушки, Моргенштерн грустно улыбнулся, — Не волнуйся, ты не успела ответить, потому что потом появился Азазель, — взгляд помрачнел, было видно, что воспоминания приносят парню сильную душевную боль, — Он меня очень хорошо приложил головой обо что-то, а тебя забрал, решив, что если избавится от тебя, то я вернусь на путь истинный. Изабель как стояла, так и села обратно за тот же столик. Мысли запутались в тугой клубок, казалось, что эта история одна чья-то большая злая шутка. Девушка сначала закрыла рот рукой, затем начала сжимать лежащие рядом салфетки, — Так ты наполовину демон. — Именно так. — Хорошо. — Хорошо? Ты ведь понимаешь, что… — Понимаю. Что было дальше? — Дальше? А дальше было много крови, очень много. Твоей крови. Яд Азазеля парализует. Вот он и парализовал твою нервную систему. Видимо затронулись нейроны головного мозга и отдел, отвечающий за память. Ты просто забыла, а я не мог дать тебе умереть, поэтому… я рукой вырвал его сердце, чем навлёк на себя кару всего Ада. Буквально, — Джонатан закатал рукава, предоставляя обзору все самые глубокие рваные шрамы. Изабель закрыла глаза и отвернулась. К горлу подступили слёзы, а душа так беспощадно ныла за грудной клеткой, что хотелось кричать до тех пор, пока этот кошмар не закончится. — Ты хотела знать правду, теперь знаешь. Только прошу, не вини себя в этом. Я правда хочу, чтобы ты была счастлива. Я верил, что ты счастлива, и только благодаря этой самой вере я всё ещё жив, — Джонатан потянулся вперёд, совсем немного, протягивая руку и так яро желая коснуться любимого плеча, но… слишком много воды утекло с тех пор. Нельзя. Больше нет. Он не имеет никакого права её трогать. Сжав руку в кулак, Моргенштерн дёргается назад, разворачиваясь к выходу. Уйти. Уйти. Скорее. Ведь ещё секунда и не выдержит. Не сможет оставить её. Уходи, Джонатан, выметайся! Берись за ручку и толкай грёбаную дверь. — Я согласна. Как потянулся, так и замер, не успев за неё ухватиться. Осознание прошло стрелой навылет, и сердце упало куда-то в область печени. Послышалось? Скорее всего. Да, он наверное бредит. Медленно разворачивается. Изабель уже не сидит. Стоит всего в паре метров от него, крепко сжимая в руках свой блокнот. — Повтори. — Ты сказал, что я не успела ответить. Так вот мой ответ. Я согласна. Дальше трудно было разобрать, кто первый поддался порыву. Она обхватывает его лицо ладонями, целуя каждый, даже самый маленький шрам на лице и шее. Он же прижимает её к себе так крепко, словно опять боится, что она исчезнет из его жизни. Можно было лишь благодарить Разиэля. Они сумеречные охотники и примитивные их не видят.