Переломный момент

Новый год прошёл традиционно, как это всегда и бывает в храме джедаев. В Зале Совета накрыли праздничный стол и вся элита Ордена собралась там, чтобы отметить главный праздник года. Впрочем, другие джедаи, более низкого ранга, устроились не хуже, в зоне рекреации, с украшенными яркими игрушками деревьями, Рыцари ощущали себя более, чем комфортно. Однако, ни в одном из этих двух мест Асоки Тано не наблюдалось, её место в нынешний праздник было в учебном зале юнлингов и падаванов, он был поделён на секции, чтобы старшие и младшие ученики не мешали друг другу наслаждаться праздником, что те и другие понимали по-своему. Маленьким юнлингам, в силу энергии детства, хотелось носится по залу, оглушительно хохоча и сшибая всё вокруг, при этом громко выкрикивая поздравления и с радостным визгом разворачивая подарки, приготовленные учителями и товарищами. В то время как более взрослым падаванам хотелось просто посидеть за столом и потом, чокнувшись под бой курантов, либо пойти танцевать под музыку, либо выйти на улицу и пускать петарды в ночное звёздное небо. И везде, без исключения, в положенную секунду, из всех голопроекторов, прозвучал двенадцатый удар часов и последовавшее за ним громкое: «Урррааа! С Новым годом!» Не миновала сия доля и падавана Тано. Вот только к всеобщей радости Асока в этот раз была не причастна, она лишь машинально улыбалась и поздравляла всех, только для того, чтобы не портить и другим настроения своей хмурой рожей. На самом деле мыслями тогрута была далеко не в храме и даже не на Корусанте. Перед глазами Тано стоял хмурый и задумчивый Ондерон, который она всей душой продолжала любить и стремится туда всем сердцем. Каждый уголок этой неприветливой планеты казался сейчас Асоке милее всего на свете, а простая квартира Лакса самым лучшим местом в галактике. Она не раз представляла себе их жизнь там. Что Лакс открыто признается своей семье, что всё равно любит Асоку, те рассердятся, снимут его с довольствия и откажут от дома. В собственности Бонтери останется лишь эта квартира, потому, что её выделил ему сенат и отобрать эту площадь они не смогут. Асока тогда придёт к нему и скажет, что ей всё равно, где они будут жить, что ей нет дела до денег его семьи, важно лишь то, что они вместе и любят друг друга. Тогда она, с разрешения учителя, переедет к нему на Ондерон и поселится с ним вместе в той маленькой и скромной квартире. Картины этих счастливых моментов одна за другой проносилась в сознании Асоки. Вот Лакс отправился на работу, а она ждёт его дома, прибирается и готовит ужин, одетая очень просто, в халате и босая и совершенно не накрашенная. Лакс придёт вечером и улыбнётся, увидев её на пороге, вдохнув аромат готового ужина. Он ничего не скажет о её внешнем виде, наоборот, скажет, что она милая и домашняя, совсем не такая, какой привыкли её видеть все. И она будет такая, но только для одного его. А потом Асока скажет Лаксу, что ждёт ребёнка, как же он будет этому рад. Просто закружит её в объятиях, узнав, что скоро родится первое существо в этом мире, что будет родным ему по крови. К слову сказать, даже если бы Лакс не обрадовался этому и оставил Асоку, она бы не огорчилась, её обрадовал бы один только факт того, что у неё будет ребёнок от любимого. Частичка его, что навсегда останется с ней, а возможно даже родится похожим на отца. Поэтому, переживая разрыв с Бонтери, Асока всё чаще сожалела о том, что не смогла забеременеть. Лакс был осторожен в плане предохранения и никогда не изливался ей вовнутрь, успевая вовремя прервать половой акт. Правда в последний раз, тот, пару недель назад, это случилось буквально за секунду до финала, однако, успеть смог и ничего не произошло. Ещё Асока вспоминала прошлый Новый год, проведённый вместе с Лаксом и сдерживала слезы от того, как сильно этот праздник отличается от того. Так прошла первая его половина, а после боя курантов Асока неожиданно почувствовала себя нехорошо. У неё внезапно заболел живот, причём, не желудок, как это бывает если переесть, и не кишечник, если съесть что-то несвежее, а где-то пониже. Ноющая боль, тянувшая книзу, словно чья-то рука сжала мышцы и медленно тянула их, разрывая. «Как странно» — подумала Асока, положив ладонь на место локализации боли — «Вроде бы женское недомогание у меня уже было, ещё в начале месяца». Но тем не менее боль была очень похожа на ту, что возникала в период женской проблемы. Такая противная и навязчивая, что не думать о ней не получалось, равно как и отрешиться от неё. Подобного ещё не случалось и чтобы хоть как-то унять свою проблему, Асока приняла спазмолитик, который, впрочем, помог лишь процентов на тридцать. Впрочем, когда она легла спать, наутро не вспомнила об этом досадном случае. Однако, он оказался не единственным и подобные приступы аналогичной боли продолжали повторятся с рваной периодичностью, появляясь в самый неожиданный момент. Асока сперва не придавала этому значения, считая, что это просто от нервов на почве недопуска к итоговой аттестации падаванов. Её перенесли на следующий месяц и тогрута пока повторяла темы долгов, вернее, лишь делала вид, что повторяла, на самом деле не столько читая, сколько думая о том, как быть дальше. Так прошёл январь, а вот февраль ознаменовался тяжелым происшествием, навсегда разделившим жизнь Тано на до и после. В храме произошёл теракт. Кто-то подорвал ангар храма, пронеся взрывные устройства в теле одного из его рабочих. Проще говоря, накормил его пищей, начинённой нано-дроидами-взрывателями. Расследовать это дело поручили Энакину и Асоке, которая в любой другой раз пришла бы в восторг от такого серьёзного и интересного задания и с большим энтузиазмом принялась бы за него. В любой другой, но не сейчас. Всю ночь перед этим Асоку мучил приступ боли, прошедший только к утру, душевное состояние было угнетённым и больше всего ей хотелось вообще не выходить из комнаты. Лишь бы только не трогали и не приставали. Но Совет был иного мнения, считая, что джедай, даже такой неуспевающий, обязан выполнять его распоряжение и пришлось поневоле подчиниться. Но толку от этого, однако, было немного. Асока постоянно отвлекалась и почти не слушала учителя, медлила и спотыкалась. В конечном итоге это сыграло с ней злую шутку, превратив из вершительницы правосудия в подозреваемую. Кто-то умело поставил всё так, что почти девяносто пять процентов Ордена стало думать, что взрыв совершила именно Асока, ведь это её световые мечи обнаружили на месте преступления. Ведь именно в её присутствии кто-то удушил Силой жену того самого рабочего-смертника. И никто, решительно никто не поверил, что это совсем не Асока накормила несчастного такой вкусной пищей. Её заключили в тюрьму храма и исключили из состава членов Ордена, готовя уже приговорить к высшей мере наказания — смертной казни через расстрел. Асока сидела в клетке на глазах своих теперь уже бывших товарищей, глядя на всех совершенно несчастными глазами, полными боли и отчаянного неверия. Каким бы угнетённым не было её состояние и всё же предательство тех, кого она считала самыми близкими поставило последнюю точку в мыслях о собственной значимости для этого мира. Нет, она ничто и никто. Пустое место для каждого. Даже Магистр Пло, которого Асока искренне считала своим вторым, а вернее единственным отцом, ибо настоящего она совсем не помнила, и тот смотрит на неё сейчас как на преступницу, ни секунды не сомневаясь, что весь тот ужас совершила она. Его любимая малышка Сока, которой он в раннем детстве читал сказки и приносил любимые мятные конфеты. Неужели же и он против неё? Или вот Магистр Кеноби, учитель её наставника, всегда помогавший ей, с которым Асока прошла бок о бок не одно задание и выдержала плечом к плечу ни один бой. Он тоже смотрел с осуждением. Неужели всё кончено и среди них всех не найдётся ни одной доброй души, которая защитит, вступится, пожалеет. Скажет хоть слово в её защиту. Но нет, не одной. Все смотрели холодными и пустыми взглядами. Что-то до боли знакомое виделось Асоке во всем происходящем сейчас. Какое-то болезненное горькое дежавю, когда один проступок, толком даже и не досказанный, в одну секунду перевешивал всё то хорошее, что до этого было связано в именем Тано. Да, сейчас всё было в точности так же, как почти полгода назад на Ондероне, вот только обвинителей больше и помощи ждать неоткуда. Вокруг одна пустота, со всех сторон только враги. И никто не пожелал посмотреть повнимательнее в глаза Асоки, иначе увидели бы, что на самом их дне, сквозь лежащие на поверхности отчаяние и боль, проглядывает одно странное желание — поскорее закончить всё это. Скорее бы уже прозвучал этот роковой выстрел и позволил ей слиться с Силой, уйти из этого мира в другой, лучший, где ждут её родные и погибшие друзья. Это явно был шанс закончить эту неудачную жизнь и навсегда избавиться от этого равнодушия, которое хуже любого преступления, ведь именно благодаря ему они и происходят. Но тут... Когда адмирал Таркин, главный из обвинителей, готовился уже зачитать приговор, в Зал неожиданно ворвалась Падме, которая смела его с трибуны и явили всем присутствующим неопровержимые доказательства невиновности Тано, а вскоре вбежал и Энакин, таща за собой настоящую преступницу, которая отчаянно упиралась, пытаясь вырваться. Но потом смирилась и со злой улыбкой рассказала всем как совершила теракт и что сподвигло её на это. Оказалось, что вера её в Республику и Орден иссякла и она пошла на поводу у тех, кто думал так же. Но не это заставило Асоку вздрогнуть всем телом и принять твёрдое решение покинуть Орден, даже если ей предложат вернуться обратно. Не это, а личность преступницы. Баррис Оффи, падаван Луминары Ундулли, хорошая приятельница Асоки, так бессовестно подставившая её, завидуя красоте и успешности Тано, а ещё популярности. Это стало последней каплей и Асока решилась, сделала то, что давно уже зрело в её сознании— покинула Орден, едва тот принёс ей извинения и предложил вернуться, присвоив звание Рыцаря-джедая, минуя испытания. Асока ушла из храма, не сожалея об этом. По лицу текли слезы, проливаемые только по одному, одному единственному, которому было плевать на её горе...