Крылья и сладости

      И снова время и обстоятельства бесцеремонно вырывали кисть из моих рук, не давая полноценно отдаться рассказу о тех, кто всегда был для меня важным, и о тех, кто сделался важным во время записи истории. Одним словом, недолго я сидел за записями. Да буквально одну ночь на самом-то деле, потому что жизнь продолжала стремительное течение и оно все еще неукоснительно требовала моего сосредоточенного внимания.       Впрочем, даже если бы я и хотел рассказать, что случилось после, мне пришлось бы уйти в совсем вольные допущения, — о том, что было после смерти Коюки, учитель мне не поведал совсем ничего. Что-то говорить про его скорбь «от себя» мне видится бесцеремонным. Рассказывая вам о моих собственных приключениях и злоключениях, скромно оставляю за собой манеру стонать, жаловаться, ругаться и ныть, но излить так же всеобъемлюще чужую боль от невосполнимой потери я не чувствую за собой права. Короче, не смею я болтать об этом! А в плане событий, думается мне, ничего особенного больше и не было — Аято-сама несколько лет продолжал жить отшельником у себя, держа слово, данное главе клана, и ни во что особенно не вмешиваясь.       Печально, но, похоже, его связь с семьей, к которой он до последнего сохранял довольно теплые чувства, оказалась не больше, чем блеклым миражом. С этой точки зрения, разумеется, становится несколько понятнее его привязанность ко мне. Хоть я в последнюю очередь хотел бы умолить его природную доброжелательность и стремление к помощи всем несчастным, рискну предположить, что ему, помимо прочего, было ещё и попросту одиноко.       Так или иначе, история была закончена.       Отложив кисть, я долго сидел в тишине и думал, наблюдая светлеющий край неба в окне, — тот был полупрозачно-сиреневым.       Я, спустя более чем десять лет, так хорошо помнил эту небольшую комнату, откуда открывался вид в сад!.. Я здесь же и жил во времена своего ученичества, и здесь осталась та же ширма, и те же тени в углах. Я помнил тихие сквозняки, приносящие смутный запах цветущих яблонь, и ныне этот аромат снова чувствовался в предрассветном холодке.       Ради разнообразия, я думал не об интригах. И не об оружии. И даже не о магических исследованиях.       Я думал о себе и своей жизни. И как-то абсолютно внезапно понял, что в очередной вынужденной разлуке я дико скучаю не только по моей милой коиши, но ещё и по Яре и Аки. Цепочка, объясняющая, каким образом мы с моими шальными мыслями от Аято и Коюки плавно перешли к детям, путанная, но, вероятно, это было в духе, что теперь в отношениях с кем-то уже у меня самого ненароком оказалась эта сложноопределяемая роль, совмещающая в себе друга, наставника и родителя.       Я вспомнил взгляд Яры, когда она прощалась со мной перед моим отъездом на войну: она стояла передо мной, грустная и решительная, чуть ли не шмыгающая носом от досады и обещающая побить меня намного сильнее Камии, если я опять во что-то впутаюсь и заставлю Аки и госпожу Эйми волноваться (вполне выполнимое обещание). В её ясных голубых глазах я видел отражения чувств, очень похожих на испытываемые мной к принцу Аято. Ну, может, чуть менее почтительных, хех, но это вполне естественно. Где там благородный принц и Син!.. Но все-таки чувства Яры, видимо, были не менее сильны.       Я специально прислушался к отклику, возникающему при этих размышлениях.       «Моя девочка. Я сделаю все, чтобы её жизнь сложилась счастливо. Я непременно буду ее защищать».       Я даже взялся за скрипку — она легла в руки, как всегда, угодливо и послушно. Сложно судить не со стороны, но мне представляется, что мелодия на сей раз звучала мягко и даже приятно. Хотя, может, это и хвастовство без оснований.       Кажется, я говорил, что вовсе не планировал детей или учеников? Нужно было умудриться, конечно, получить их незапланировано, не делая того, что обычно приводит к многочисленным «неожиданным» детям у Канэ. И все же это произошло, как-то само собой, и если раньше я просто позволял этому сближению происходить, не мешал день ото дня укрепляющейся обоюдной привязанности, то в летнее утро в замке учителя я наконец сказал себе прямо, что я люблю этих детей и что я беру на себя заботу об их дальнейшей судьбе.       Я слышал в Коре, незадолго до моего ареста, Яра однажды назвала меня отцом.       Если я вернусь и все будет благополучно, то пусть это так и будет. Я предложу ей и Аки, и если они захотят… не уверен, что по этому поводу скажет коиши, но её это уж точно ни к чему не обвязывает. Это ведь мое решение. Надеюсь, она не будет против.       Видите, учитель?.. У меня, кажется, все-таки будет настоящая семья. Если будет, то это, без сомнений, ваша заслуга в огромной степени. Не мои собственные дурацкие родители, а именно вы показали мне, как любят дитя и на что это бывает похоже.       Так или иначе, завершение истории об Аято и Коюки совпало с концом клана Ями-но-Шин. В замке учителя я не пробыл долго — буквально пару дней, и пришлось отправляться дальше.       Гремели последние битвы. И хотя у Ями-но-Шин оставались преданные вассалы, готовые сражаться до последней капли крови или, что даже страшнее, отдать свою жизнь только за дорого, положение дел было уже вполне очевидно. Как я упоминал, после смерти мразотнейшего персонажа, но все же сильного правителя Акиры Ями-но-Шин клан возглавила молоденькая девчонка, которая не могла предпринять ничего внятного. Против остатков Ями воевали сильные маги из Сутон и Амэ, в то время как некромантов практически не осталось. Да и людей у них уже мало было, и денег, чтобы оставшихся людей как-то адекватно вооружать и снабжать… не на что рассчитывать.       Здесь я вынужден буду признать, что, видимо, на мне начали сильно сказываться все многочисленные предыдущие сражения (искренне надеюсь, что это только они, а не возраст). Вообще не то же самое, что десять лет назад. Я стал быстрее уставать, до хрена чего сильно болело и мешалось. Сломанную в сражении с Камией Гасадокуро я не успел починить, она так и осталась у Эйми и Яры в Канэ, но даже будь коса здесь, вряд ли бы я теперь махал бы ей так же неутомимо. Меня ещё дважды ранили, хотя у меня нет историй о новых выдающихся соперниках, стоящих внимания. Немудренно будет так и сдохнуть ненароком, и нахрен бы такое счастье. Довоюю здесь, и точно все, как минимум лет пять буду отсиживаться за бумажками и кознями.       Однако в целом все происходило более чем бодро. Даже двух месяцев не прошло, как взяли столицу земель Ями-но-Шин, куда глава клана стянула остатки имевшихся в распоряжении сил. Как человек, видевший довольно много битв, не могу сказать, что эта конкретная невероятно тяжела. Хлопоты доставил только магический барьер, оставленный предыдущим поколением Ями, но тут к общей удаче были не только сильные магии, кому надлежало им заняться, но и бывший шпион, который помнил, как со всем этим разобраться.       А так, ворота города распахнулись быстро. И, честно говоря, произошло это все как-то, эм… Из моих-то уст прозвучит смешно и сомнительно, но как-то действительно некрасиво получилось.       Командовали там Амэ, которые после сомнительной истории стремились как-нибудь оправдаться и потому проявляли небывалое рвение. Несколько несвоевременно, когда воевать по-настоящему уже практически не с кем (да-да, у меня нет права критиковать, но я буду критиковать). Ну это правда вышло как-то слишком уж кроваво: от столицы земель Ями-но-Шин будто стремились камня на камне не оставить, погибло много людей.       Я даже — я, черт побери!.. — пытался как-нибудь сдержать заслуживающее восхищения рвение. Тут надо учитывать, что я-то сам тоже из некрасивой сомнительной истории недавно вылез, и моя власть над ситуацией, как ни неприятно признавать, не была так уж велика. Кроме того мне ещё и в очередной раз по башке прилетело во время осады, что стремительность мысли отменно снизило. Однако прелестный приказ «убить всех, кто окажется за стенами проклятого замка», я просто не мог оставить в таком виде. Пришлось поспорить, ну потому что какого вообще дьявола. — Госпожа Эбису, чрезмерно суровость не сделает победителю чести, — заметил я, когда командующую силами отдала распоряжения. А что? Я эту прописную истину по себе знаю, хах. — Разве пламени праведного гнева подобает опалять все без разбора? Поломойки есть в любом замке, и они не имеют никакого отношения к войнам магических кланов.       Меня обожгли красноречивым взглядом. — Тот, кто поклоняется ложным богам, может получить шанс на спасение души, только если понесет искупление, — сказала она, сверкнув сильным ки. Длинные рукава её белого одеяния развивались, а в руках была уже охваченная огнем магическая плеть. — Не имеет значения, поломойка, или знатная госпожа, или ученый муж, или воин. Они заслуживают наказания смертью.       Ну почему из всех глав верховной главнокомандующей оказалась назначена эта злобная сука, а?.. Слишком много чести так считать, но как будто исключительно мне на зло.       Я смотрел на неё, справляясь с порывом показать ки в ответ. У меня не было оснований для самоуверенности: я все ещё человек без магии, а она — могущественная иная. Без Гасадокуро, в прямом столкновении, с гудящей башкой, шансы у меня там были откровенно хреновые. Однако бесило она меня ужасно: ну вот просто один в один та старуха, жена главы Амэ, из-за которой мне однажды руку сожгли, только на два десятка лет помладше. — Разве не написано в священном писании, что право судить за богами? — спросил я, изо всех сил заставляя себя не допускать в тон слишком много дерзости. — Разве это уважение к богам — определять за них, какую кару они назначат?       Эбису недовольно нахмурилась. Парочка её братьев, тоже сильных магов, решили сверкнуть ки. Ага. Это вам не колдунишки Канэ, иметь дело с тремя разом и впрямь было бы нелегко. — Не забывайся, помойная крыса, — предупредила она.       Пошла к черту.       Если я без косы, это не значит, что я позволю так с собой разговаривать. Не для того я прошел весь путь от служки до корского наместника, чтобы какая-то злобная сука вела себя со мной как с мальчиком на побегушках. — Если даже это так, то и вы забываетесь не меньше, госпожа Эбису, — я ответил ей в её же манере. Да даже горазду более сдержанно, чем она, пожалуй. — Я здесь представляю клан Канэ-но-Дзин, такое обращение недопустимо. — Ну довольно, — вмешался королевский военачальник Китамура. Ему, кажется, стало неловко. — Нынче нам не до раздоров. Господину Канэ стоит подчиниться слову главнокомандующей, назначенной королем, — он коротко поклонился. — Госпоже Эбису, как мудрому воину, стоит помнить, кто меч возмездия, в отличие от косы, не рубит без разбора. Попросим богов о вразумлении. Пусть каждый прежде следит за своими людьми и за собой.       Тонко он меня по носу щелкнул, конечно. И не скажешь ведь даже, что несправедливо.       Я склонил голову (и это была ошибка — голова закружилась). Что ж, будем следить за собой и своими людьми, насколько возможно…       К сожалению, несмотря ни на какие божественные и не очень вразумления, ужаса там все равно хватило. Пол в крепости Курои Бара, где некроманты раньше проводили клановые советы, был вполне буквально залит кровью, да и сама крепость серьезно пострадала: несколько стен практически осыпались под ударами магии и орудий. Всюду стояли страшные вопли, потому что «за стенами» закономерно оказались жители столицы и окрестных поселений, пытавшиеся спрятаться. Жестокость, которая, как я и предупреждал, не делает славы победителю, гнилью просачивалась даже сквозь нарядные слова, в которые после наряжали победу. Госпожа Эбису и её братья захлестали до смерти по несколько десятков людей — меня удивила не столько жестокость, а сколько их поразительная выносливость и сила, плетьми-то тоже попробуй, помаши без остановки, даже с кенандзюцу.       Величественная статуя божества смерти превратилась в уродливого монстра без лица. Позже добавились и пожары — дымом, гарью и смертью пахло невыносимо. Я помню этот черный дым, окутавший город так, что силуэты смазывались и превращались в зловещих призраков. Умирали не только люди, которые ежеминутно гибли и в подвалах своих домов и мастерских, и под сенью бессильного бога, которому молились, и у стен замка, на который взирали с благоговением: почти не имело значения, хватались ли они за оружие или падали на колени в последний миг земной жизни. В тот день пало нечто невыразимое — пал чей-то идол, чья-то последняя отчаянная надежда и чья-то мирообразующая сила.       К вечеру все было кончено, но пожары горели всю ночь.       В итоге многие бесценные сокровища, книги Ями-но-Шин, тоже погибли в пламени. Что не погибло само, то воины Амэ после покидали в огромный костер на заднем дворе Курой Бара, где пылали сваленные черные знамена с багровым пауком. Я, уже обменявшийся любезностями с госпожой Эбису, больше не брался выступать, но про себя ругался страшно. Проклятые фанатики! «Крамола, записи демонопоклонников»!.. Да кто же их, интересно, просил читать? Отдали бы крамолу мне — мне бы очень пригодилось! Древние знания погибали в трещащем огне, страницы чернели и разлетались пеплом над изуродованным город, ранее служившим оплотом процветания и могущества. И на кой черт!..       Однако какие-то мозги у глав союзных кланов все же оставались. Ями-но-Шин хранили много ценных артефактов, и форменным идиотством было бы не поживиться всем этим. Дележка быстро пошла страшная, и здесь моя ценность была безусловна — я чуть ли не один знал, что здесь есть и как это можно достать (защитные чары ведь никто не отменял). Я был паинькой, всем показал все, то есть, конечно же, не совсем все, и под шумок, даже мучаясь головной болью и тошнотой, стащил себе кое-что, о чем другие даже не знали. Без обид, но мне еще надо было рассчитываться с королевской советницей, госпожой Абисцисс, за содействие, а проценты у этой дамы шикарные.       Но, например, дневник великого некроманта из прошлого, Каору Ями-но-Шин, ужасно интересовал всех. И Амэ, и Юдзуки, и, конечно, «Гамилитион» со своими интересами тоже откуда-то взялся, когда ещё даже кровь после битвы не вытерли и тела не сожгли. Еще бы! Каору Ями-но-Шин мог не только поднимать трупы, но и воскресить человека, ушедшего в мир теней. Всех весьма живо волновали такие перспективы, и я в этом вопросе не исключение. Можно даже сказать, что у меня тоже была глубочкйшая заинтересованность. Вы прекрасно знаете почему, верно? Но такую вещь «под шумок» уж точно не стесняешь.       Чуть забегая вперед, скажу, что по итогу почетная обязанность хранить дневник все же была возложена королем на род Амэ… Почетная обязанность, боги великие! Понятное дело, что без, собственно, некроманта любое некромагическое заклятие будет бесполезно. О Изэнэми речь не ведем, но у нее есть двое детей, и эти дети носят фамилию Амэ. Все было так очевидно, что просто очевиднее некуда: все замыслы старой ведьмищи Амэ на ладони. И после этого кто-то еще пытается сказать, что у меня самые двойные из двойных стандарты! Ну ладно. История, связанная с дневником, невероятно сложна и запутана, уходит последствиями далеко в будущее, и с вашего позволения я позволю другим рассказать её .       Был ещё один «камень преткновения», а именно — жизнь последней главы клана Ями-но-Шин. Да, её все-таки взяли живой, но исключительно для того, чтобы убить показательно и мучительно. Разрешите, кстати, её представить наконец, она сыграет некоторую роль, — её звали Сакурамати. Претензионное имечко, данное в честь какого-то из великих магов прошлого. Иронично, что оно оказалось последним в череде правителей-некромантов.       Не считая Изэнэми, которую лорд Амэ сделал своей наложницей ещё в начале войны, Сакурамати, да ещё парочка детей последнего поколения, оказавшихся слишком юными для сражения, были последними представителями клана. Остальные были истреблены.       Уже после всего мне надо было задать ей пару вопросов, по делам, поэтому я её видел. За решеткой, там, где сами Ями раньше держали магических преступников: там было темно, холодно и так тесно, что взрослый мужчина не сумел бы встать в полный рост или сделать три широких шага вперед.       Госпожа глава клана сидела на полу и успокаивала двоих детей, цеплявшихся за подол её изрядно пострадавшего одеяния. Зрелище было весьма жалкое и печальное. И все же, когда она испуганной птицей вскинула на меня взгляд, я увидел усталые, но полные решительности глаза взрослой женщины. Она была тощая и бледная, лицо у неё было залито кровью, ей сломали руки, лишая возможности складывать магические печати, но она не казалась «обезумевшей от страха».       Честно сказать, я едва ли её помнил со времен своей работы у Ями-но-Шин. Хотя некромантов даже в лучшие времена было мало, наверняка никто никогда и предположить не мог, что однажды до Сакурамати и впрямь дойдет очередь в порядке наследования.       Я довольно вежливо подозвал ее, чтобы задать свои вопросы, и она села ближе к решетке. Блики коптящего огня играли причудливо - она казалась одной из тех скорбных теней, что бродили среди дыма, мрака и смерти, лишившись человеческой сути. — Послушайте, — негромко сказала она, незаметно указывая головой на перепуганную девчонку лет шести, держащую ребенка годов четырех. — Они вообще ничего не знают и не умеют. Да и не маги даже, так, одно только название… Они и не вспомнят, к какому клану принадлежали, если вырастут. Нельзя же в самом деле жечь заживо детей, это дикость! Если вы поможете, я… все вам расскажу пр фамильную магию.       Закономерно, конечно, что торговаться она взялась со мной: с Амэ это несколько бессмысленно. Но только предложить ей было нечего. Ничего она не знала, её не готовили к роли главы клана. Будь я на её месте, я бы, наверное, попробовал поблефовать с какими-нибудь могущественными артефактами, про которые она якобы могла бы рассказать, или сгущать краски вокруг защитных чар, мол, не разберетесь сами и об них убьетесь… но, видимо, она слишком устала и у неё слишком болели руки. — Я не смогу помочь, — вполне честно ответил я. Между прочем, здесь ещё и охрана была, и она явно слушала. — Госпожа Эбису Амэ-но-Хяку решает вашу судьбу, у меня нет власти с ней спорить.       Сакурамати поджала губы — на мгновение эти уставшие глаза полыхнули холодным пламенем гнева, которое мне отлично помнилось по Акире и Изэнэми. Даже в этой девчонке жила их фамильная гордость. — Если вы допустите такое гнусное преступление, моими последними словами станет проклятие, произнесенное в адрес предателя и клятвопреступника, — хрипловато заявила она. — Сотни демонов разорвут вас на части.       Ох, ну да. — Боюсь, этому проклятию придется очень долго дожидаться своей очереди, — как-никак, следует пропустить проклятия старшего поколения Ями и Сутон, не говоря уже о том, что мои кровные родственники Канэ наверняка обладают приоритетом в этом вопросе. — Хотя бы дайте нам яд! — она чуть повысила голос, но тут же осеклась, покосившись на детей, и повторила тише: — Пожалуйста, дайте нам… хотя бы им двоим яд. Эти дети ничего не умеют, они ничего не делали.       Да блять. Сами-то почему не выпили?..       Хотя, знаете, я вот никогда не стал бы пить яд. При каких угодно обстоятельствах, я бы предпочел сделать все возможное — найти единственный шанс на миллион и попытаться. К чему же мне спрашивать, почему дети не убили себя?..       То, что я сделал дальше, выглядит довольно странным. Я сам не знаю, как оценивать этот свой поступок, потому что это был просто шедевр жанра: «Син, какого черта?». То есть, вы уже вполне привыкли, что я чего хочу, того и ворочу, даже если хочу всякое более или менее неприемлемое, и перед всяким «злом» я не останавливаюсь.       На сей раз «зло» было вполне приемлемо, даже «необходимо» не только по моей оценке, но и по общему признанию: пока есть живой правитель, всегда найдутся те, кто захочет вернуть ему власть, и добивать врагов не означало ничего, кроме обычного здравомыслия. Но чудеснейшая ирония в том, что на сей раз мне просто не захотелось его совершать. Наоборот, мне захотелось того, что обычно свойственно всяким далеким от жизни поборникам морали, и от меня это было глуповато вдвойне или втройне. Честное слово, иногда может создаться впечатление, что я спорю с обстоятельствами, только чтобы поспорить! В духе: «Так подло поступать нельзя!» — «Плевать, я так поступлю»; «Син, сейчас надо бы сделать подлость!» — «А вот нет».       В общем, приготовьтесь услышать восхитительнейшее из обоснований. Готовы?.. Похоже, мне попросту стало ее жалко. Да-да, можете вполне оправдано спросить, а какого, собственно, такого хрена тебе, дорогой Син, кого-то, перед тобой если и виноватого, то довольно косвенно, было не жалко вообще, а здесь вдруг. Мне на этот справедливый вопрос останется только красноречиво развести руками. Наверное, не в последнюю очередь сыграло здесь и то, что я задумался о своих родительских чувствах, а Яра и Сакурамати были примерно одного возраста, и мой визит на могилу учителя. Ну или дело было в подкрадывающейся старости, ибо к старости, говорят, люди становятся мягче и сентиментальнее, или положение небесных светил и впрямь имеет значение, или это все удар по голове. Как угодно.       Я задумался о том, чтобы помочь ей. Не ядом, хотя, наверное, это было бы в моих силах и это даже вполне можно было бы как-то адекватно обставить, не угодив в неприятности.       Внезапный относительно благородный порыв вовсе не сопровождался намерением использовать благородные методы. Повторимся, положение у меня было так себе, не время для новых конфронтаций. Действовал я тогда, как и частенько, исподтишка, но сроки были кратчайшие и «план» был тяп-ляп из-под рукава. — Ты ведь некромант? — спросил я у неё. Я буквально придумывал на ходу, поэтому и проговорил это вслух. — Разумеется, — несколько возмущено ответила она, глядя со все той же тлеющей злостью. Конечно, у неё были все основания меня ненавидеть: мое предательство было хоть и не главной, но, безусловно, одной из значимых причин падения её клана. — Что за нелепый вопрос?       На самом деле некромантом она была очень слабым, «одно название», как сама же и охарактеризовала. Но я так прикинул, что для моей задумки, должно хватить и её слабеньких способностей.       Пока слушала охрана, я, разумеется, фыркнул и ничего не сказал. Однако когда я уходил, я уже вполне серьезно прикидывал, что да как провернуть.       Ни во что не влипать, как же!.. Тьфу! Если бы я читал историю с собой в качестве главного героя, как вы считаете, как бы скоро я начал себя нервировать? Полагаю, что очень скоро.