***
Мне нужно как-то занять Мелани, пока она не съела себя изнутри. Мне с трудом удается представить, что она чувствует теперь, впервые не зная, кто является ее кровным отцом, но я могу попытаться отвлечь ее до тех пор, когда все станет ясно. Поэтому я веду ее полусознательное тело в библиотеку и устанавливаю перед стеллажом с научными статьями последних лет. — Что мы ищем? — рассеянно спрашивает она. — Новейшие исследования японцев в селективной травологии. — Зачем? — Там говорится, что чистокровные скрещивания ведут к вырождению, — припоминаю я слова Саванны. Мне тогда не пришло в голову расспросить ее подробнее, потому что я увидел Лили и Мэтта вместе. — Среди растений, полагаю, — хмурится Мелани. — Ну, принцип-то один. — Не совсем, — вздыхает она, но покорно перебирает переплетенные статьи. — Думаешь, деда убедит такая чушь, как наука? Он даже от драконьей оспы не прививался, потому что думал, будто ему вколют жидкий Империус и навечно лишат воли. — Ну, жидкого Империуса я теперь тоже боюсь, — хмыкаю я, вытаскивая из стопки что-то про японских исследователей. — Это, кстати, сработает на нем лучше, чем научные аргументы, — зло цедит Мелани. — Стоит попробовать? — легко предлагаю я. — В крайнем случае, нас ждет тюрьма. Думаю, там с заключенными обращаются лучше, чем Адриан с тобой. Я осекаюсь, побоявшись, что перегнул, но Мелани равнодушно качает головой. — Ты шутишь, но я до сих пор не отмела этот вариант. Кстати, как отреагировала Лили? — На мой разрыв с Аделой? — И на пощечину. — Хорошо и плохо, разумеется. — Я даже удивлена, что она не дала сдачи. Меньше всего я ожидала от Лили, что она такое стерпит, — морщится Мелани. Я перевожу на нее взгляд и несколько секунд изучаю ее напряженное лицо. Она хотела бы сама ответить Адриану на пощечину или просто надеялась, что вспыльчивость Лили сыграет ей на руку и кто-то сумеет приструнить Аделу? В любом случае я только рад, что ни одна из них не опустилась до насилия. — Я собирался сам поговорить с Аделой о ее поступке, но Лили не хочет этого. — Поступке, — выговаривает Мелани с бесконечным презрением. — Ты даже сейчас не готов осуждать ее? — Адела поступила омерзительно, и, если бы Лили не попросила меня, я бы не позволил Аделе просто жить дальше, считая себя правой. В конце концов, если она хотела сорваться, на это был я. Лили здесь ни при чем, и Адела не имела никакого права бить ее! Что это за херовая логика такая: если парень изменил, то только по вине другой женщины?! Я же не животное, которое увели с привязи! Если бы я хотел быть с Аделой, я был бы с Аделой, но я не хочу. — Кажется, тебе все-таки стоило с ней поговорить, — замечает Мелани. — Нет, — резко выдыхаю я. — Я пытался объясниться с ней нормально, но она вбила в голову, что я всегда любил ее, а она — меня, и что нам суждено быть вместе, а еще кто-то подарил ей розы, и она была уверена, что это я. — Интересно, — она впервые за весь диалог смотрит на меня. — Ей прислали их анонимно? — Наверное. Ну, или подписали моим именем, не знаю, — я раздраженно пожимаю плечами. — Может, это дедушка решил поиграть в купидона на старости лет? — Старик в подгузнике и подтяжках, подкладывающий под дверь розы, — фыркает Мелани. — Упаси Мерлин от такого зрелища. — Маразм накрывает по-разному. Ему могло бы прийти в голову самому жениться на Аделе, раз уж он так хочет выплатить долг покойнику. — Опуская всю мерзость этой ситуации, теперь, когда Адела не хочет за тебя замуж, а вторая жена Руперта умерла… — Мерлин, даже представлять не хочу! — со стоном смеюсь я. — Ничуть не хуже, чем представлять, как на Аделе женишься ты. — Для нее хуже. Она сказала, что любит меня. — И ты ей веришь? — спрашивает Мелани. — Если она так считает… Думаешь, это была манипуляция? — я хмурюсь, пытаясь вспомнить лицо Аделы в тот момент. Нет, она была в ярости и разочаровании, о любви и речи не было, но оно и понятно: она переживала предательство и разбитое сердце. — Я думаю, что ей всю жизнь промывали мозги тем, что она должна думать и чувствовать, — неожиданно миролюбиво отвечает Мелани. — Поэтому я бы не стала принимать на веру все, что она говорит. — Теперь ты защищаешь ее, — я хмыкаю. — Это будет последнее, что я сделаю в этой жизни. Нет, второе с конца. Последним будет мой брак с Адрианом. Ты это искал? — она протягивает мне какое-то научно-популярное издание с крупным заголовком «Новейшие генные исследования: японские селекционеры вывели формулу идеального растения». Я забираю у нее журнал и отыскиваю страницу со статьей. — Может, еще о проклятиях почитать? — предлагает Мелани. — Хорошая идея! — Только я не знаю, что искать. Слизнорт говорил, что какая-то из его студенток выбрала для изучения «Основы целительства», чтобы изучать проклятия. Кажется, ее фамилия Шафик, но мы как будто не пересекались в обществе. — размышляет она вслух, и я удивленно смотрю на нее. — Ты про Багиру? — Про кого? — Ну, Багиру Шафик, — поясняю я. — Это шестикурсница с Хаффлпафа. — Наверное, — Мелани морщит лоб. — Ты ее знаешь? — Ну… — я мнусь. — Откуда? — спрашивает Мелани, еще не слишком заинтересованная, но это ненадолго. — Ну… вообще-то… до того, как я начал встречаться с Джейн, мне нравилась Багира. Мелани округляет глаза. — Почему я не знала? — Потому что я тебе не говорил. — Почему ты мне не говорил? — Чтобы ты не знала. Она цокает языком. — Можешь попросить ее посоветовать какую-нибудь книгу? Сомневаюсь, что здесь есть отдельный стеллаж о проклятиях. — Скорее всего, есть в Запретной секции. — Ты хотел сказать Разрешенной-Если-Профессор-Напишет-Тебе-Записку-Секции? Я смеюсь. — Да, именно так. — Я достану нам пропуск через Слизнорта, — обещает Мелани. — А ты узнай у Багиры что-нибудь полезное. — А сразу спросить у Слизнорта нельзя? — мне не хочется давать кому-либо в школе пищу для размышлений, почему я изменял невесте, которая была у меня всю жизнь, и при чем тут родовые проклятия. — Слизнорт не разбирается в проклятиях, я спрашивала. Да и студентка охотно расскажет о своем увлечении, не задавая вопросов, а не хочешь ли ты кого-нибудь проклясть. — А если именно это она и спросит? Мелани смотрит на меня, как на идиота. — Отзеркалишь вопрос. Вдруг она сама интересуется проклятиями по этой причине? Я вздыхаю и достаю Карту Мародеров. Сегодня я без нее как без рук, и, если бы ее не изобрели пятьдесят лет назад, ее стоило бы создать сейчас. Мелани с интересом склоняется над картой вместе со мной. — Нужно быть гением, чтобы это придумать, — завороженно произносит она. — Хотя, конечно, подглядывать за другими — это неправильно. — Мы не подглядываем, мы просто пытается найти их. Это как локализованный магический GPS. — Чего? — Ну, это такое маггловское устройство, которое показывает твое местоположение. — Да, что за ним будут следить, дед тоже боялся. — Кажется, вот, — я указываю пальцем на группу неподвижных точек во внутреннем дворе. — Бр-р, там же холодно, — ежится Мелани. — Ну иди, удачи. Я перевожу дух. Хорошо, что она не стала докапываться до моих взаимоотношений с Багирой. — Только недолго, а то вдруг Лили увидит тебя с другой бывшей. Ты тогда всю оставшуюся жизнь проведешь в компании ее летучих мышей. — Ха-ха, — издевательски подыгрываю я, направляясь к выходу из библиотеки. — Это все равно лучше, чем твоя компания. Несколько человек оглядываются на мою громкую реплику, но, дойдя до главной лестницы, я понимаю, что дело не в этом. Каждый второй студент пялится на меня, будто я отрастил хвост или крылья. Наверное, все они уже в курсе скандала, который устроила Адела, но я и представить не мог, что слухи разлетятся так быстро. Разумеется, они осуждают меня за измену невесте, а кто-то и за то, что пощечину от нее получила моя девушка, а не я. Я согласен с ними, но мое лицо все равно непроизвольно застывает безразличной маской. Мне нет дела до того, что они думают. Они найдут новый повод осуждать меня, а если нет — я всегда останусь сыном Пожирателя Смерти. Они давно перестали говорить об этом, но это не значит, что хоть кто-то забыл. Я нахожу Багиру в компании друзей: они пьют что-то из дымящихся кружек и громко смеются. Мне требуется чуть больше силы воли, чем обычно, чтобы привлечь к себе внимание и окликнуть ее, но, когда девушка замечает меня, мое самообладание начинает трещать по швам. Наши отношения закончились, не начавшись, и остались далеко в прошлом, но это никак не отменяет того факта, что Багира всегда знала меня чуть лучше, чем вся школа, и гораздо больше, чем мне хотелось бы. Она отдает кружку подруге, спрыгивает с широких каменных перил и идет в мою сторону, пока остальные за ее спиной перешептываются, глядя на меня. Я отхожу от них на приличное расстояние — в дальний угол двора, где никого нет, и только тогда снова говорю: — Привет. — И тебе, — спокойно отвечает она, ожидая продолжения. — У меня к тебе довольно… сложный вопрос. Багира молчит, а я даже не знаю, как теперь собраться с мыслями. Будь это любой другой момент, я бы чувствовал себя лучше, но именно сейчас, когда вся школа гудит от новостей обо мне, Лили и Аделе, Багира — как живое воплощение фразы «я же тебе говорила», хотя на ее лице и не написано ничего, кроме вежливого участия. — Я хотел спросить кое-что по теме, которую ты изучаешь, — выдыхаю я. — По проклятиям. — Да? — она заметно удивляется. — Хорошо, спрашивай. — Я… в общем, меня интересует, бывает ли какой-то побочный эффект у проклятий, которые накладываются на весь род и передаются потомкам, носящим фамилию. — Ты ведь не собираешься проклинать свою невесту? — негромко, но выразительно восклицает Багира, глядя на меня в упор. — Мерлин, нет, конечно, — я потираю лоб, не зная, как еще сформулировать свои мысли. — Мне просто интересно, могут ли быть побочные эффекты от проклятия рода. — Ты хочешь знать, будут ли у тебя проблемы, если ты проклянешь кого-то? — она вздергивает брови. — Нет, уже прокляли до меня, — морщусь я. — Я пытаюсь понять, может ли проклятие, помимо основного действия, иметь какое-то дополнительное влияние, вроде осложнений со здоровьем… Багира прищуривается, будто какая-то мысль пришла ей в голову, но не озвучивает ее. — Нет, проклятия работают исключительно по своей природе. Это очень узконаправленная магия, которая требует слишком много концентрации при наложении, поэтому любое распыление на несколько видов воздействия просто обнулит все усилия. Проще говоря, проклятие — это не топор, который ломает все на своем пути, а очень тонкая игла, которая входит, не оставляя лишних следов. Так кто проклят? — Я не могу тебе сказать, сама понимаешь. — Понимаю, — соглашается Багира. — Но и догадываюсь тоже. Я чувствую досаду и одновременно облегчение от того, что вынужден говорить об этом именно с ней. Когда-то именно осведомленность Багиры помешала нам быть вместе и мое предложение встречаться было отвергнуто. Наверное, если бы она сказала мне, что я не нравлюсь ей, что у моей семьи дурная репутация или что я просто плохой человек, — это бы не задело меня так, как ее настоящие слова. Я нравился ей ничуть не меньше, чем она мне, но ее дядя — целитель Уильям Роули — лечит все самые знатные и чистокровные семейства магической Британии, включая Селвинов, поэтому она одна из немногих в школе знала, что я помолвлен с Аделой. Возможно, дядя что-то говорил ей об их семье, и теперь она сложит общую картину. Этика — даже не будущая врачебная, а простая человеческая — не позволит ей рассказать об этом кому бы то ни было. О моей помолвке она ведь не рассказала. — Если ты хочешь, чтобы я помогла разобраться, тебе придется сказать больше, — говорит Багира не настойчиво, но веско. — Сразу замечу, что проклятий существуют тысячи и каждое из них абсолютно уникально. — Это проклятие, которое наложено на род и всех его потомков, — повторяю я. — Каждого, кто носит фамилию. — И в чем его суть? — Невозможность иметь детей от нечистокровных волшебников, — как можно невозмутимее отвечаю я. — Хм, — Багира не подает вида, даже если услышанное вызвало у нее какие-то эмоции. — Как я и сказала, побочных эффектов быть не может. Проклятие только препятствуют зачатию или убивает плод на этапе деления первых клеток. — Разве это не опасно для женщины? — На раннем этапе беременности — нет, — Багира качает головой. — Со множеством женщин это случается даже без проклятия. Яйцеклетка просто выходит с кровью, и женщина никогда не узнаёт, что была беременна какое-то короткое время. Что? Ты задал профессиональный вопрос. — Ничего, — я мотаю головой, видимо, выразив на своем лице что-то, чего сам не заметил. — А этот… род знает, что он проклят? Как-то пытается решить это? Я киваю, а потом мотаю головой. — Этот род женится только на чистокровных. — А как давно наложено проклятие? — помедлив, уточняет Багира. — Ну, признаки чистокровности же меняются. Раньше было семь колен, а сейчас всего три. Сколько требует проклятие? — Четыреста, может, четыреста пятьдесят лет назад, — я не знаю, годы жизни Маделейн, но, кажется, это было в шестнадцатом веке. — Чистокровность по семи коленам, — Багира шокированно смотрит на меня: это первая сильная эмоция за весь разговор, которую я за ней замечаю. — Значит, в этом роду сейчас больше тридцати чистокровных поколений! Это ведь… — она замолкает, и я понимаю, о чем она хотела спросить. Но все равно не стал бы признавать, что речь идет о Селвинах. — Это имеет какое-то значение? — Господи, конечно! — восклицает Багира и поспешно понижает голос. — Треть всех чистокровных заболеваний существует из-за этого! Из-за смешения одной и той же крови, из-за близкородственных связей ввиду отсутствия альтернативных супругов… Тебе нужен справочник Ангела. Говард Ангел, книга называется «Заболевания чистой крови». В библиотеке есть. — Она в Запретной секции? — Нет, в общем доступе, но вряд ли ее брал кто-то после меня, а я просто забыла свою дома, не было времени ждать сову. — Спасибо. Правда, спасибо, — повторяю я, испытывая невероятную признательность к ней. — Там сотни болезней, — Багира качает головой. — Как ты собираешься что-то понять? — Я знаю симптомы, — отвечаю я, вспоминая письмо, которое мама написала Мелани. Там нет ничего про Аделу, зато у Жюльетт был целый набор. — Ладно. Но болезнь и проклятие связаны косвенно. Одно не может отменить другого. — Я не собираюсь ничего отменять, — хмыкаю я и тут же осекаюсь, поймав ее трудно переводимый взгляд. Она смотрит тяжело, хмуро и понимающе. — Вы с Аделой поэтому помолвлены с детства? — очень тихо спрашивает она. Это интересует лично ее, и она явно не собирается делать это достоянием общественности. — Да. Багира кивает и прощается, возвращаясь к своим друзьям. Я стою на месте еще несколько секунд, а потом ухожу со двора, скрываясь за колоннами от обращенных мне вслед взглядов. Возле стеллажа с научными исследованиями Мелани нет. Я прохожу несколько соседних рядов в ее поисках и застаю изучающей подборку «Ежедневного Пророка». Странно, она не читает газеты. — Что ты делаешь? — спрашиваю я. — Ищу улики, — говорит Мелани, не оборачиваясь. Вытаскивает на свет какой-то выпуск и быстро пробегает взглядом по титульному листу. — Связанные с болезнью Жюльетт? — Нет, с романом моей матери. — Может, нам спросить у кого-то из знакомых? — с сомнением предлагаю я. — Или как ты хочешь убедиться? — Думаю, мама убрала всех свидетелей, она это умеет. В смысле, — сбивается Мелани, — я имею в виду, что она убедила всех, будто никакого романа не было, понимаешь? Вспомни, что написала Астория: никто даже не возмутился ее поспешной свадьбе. Сам знаешь, что у нас на сплетни идет любое событие. — Тогда что ты ищешь? — То, что нельзя вырубить топором, — тянет Мелани, рассматривая очередной экземпляр «Пророка». — Если все знали об Арнольде и моей матери, — а, судя по словам Астории, так и было, — об этом не могли не писать в светской хронике. В Хогвартсе хранится одна из самых больших газетных подборок в Британии. Больше только в издательстве «Ежедневного пророка». Но я надеюсь, что мне не придется к ним обращаться. — Ладно, — помедлив, соглашаюсь я. Если она хочет так скоротать время до полуночи, ее право. — Я поговорил с Багирой. Она сказала, что проклятие Селвинов может косвенно спровоцировать болезни, которыми страдают только чистокровные волшебники. Нужен справочник Говарда Ангела. — Ты рассказал ей, что Селвины прокляты? — Мелани удивленно поворачивается ко мне. — Не ожидала. — Нет, — я хмурюсь. — Я не стал бы так подставлять их. Я только описал суть проклятия, чтобы узнать про побочные эффекты. О том, что Багира на редкость догадлива и посвящена, я умалчиваю. — Понятно. Иди ищи справочник, — Мелани возвращается к газетной подборке. Я вздыхаю и решаю хотя бы сегодня не ставить ее на место. Секция Целительства соседствует с Зельеварением и Травологией, но не занимает даже одного шкафа: лишь четыре полки. Экземпляр «Заболеваний чистой крови» здесь всего один, и на вид он почти новый, так что я ради интереса открываю первый форзац и вчитываюсь в имена студентов, которые когда-то брали эту книгу. Последней была Багира Шафик, а до нее — десяток людей и дат, раскиданных по десятилетиям, но меня привлекает другое знакомое имя. «Адриан Селвин» Значит ли это, что он тоже интересовался болезнью матери, а может, и сестры? Сопоставлял симптомы и пытался понять, ждет ли его та же болезнь? Получается, мы на верном пути? Я спешу поделиться находкой с Мелани, но не успеваю открыть рот, потому что вижу, как она осторожно вырывает страницу из газеты и, скрутив в трубочку, прячет в сумку. — Нашла что-то полезное? — Пока не знаю, — ровным голосом, будто я не застал ее врасплох, отвечает Мелани. — А ты? — Даже дважды, — я киваю ей на свободный стол и, когда она садится, открываю перед ней форзац справочника с именами читателей. — Адриан тоже интересовался чистокровными болезнями и именно этой книгой. Мелани хмыкает и достает из сумки конверт, подписанный рукой моей мамы. Разворачивает письмо и, задержав указательный палец на симптомах Жюльетт, принимается читать поиск по ключевым словам. Я терпеливо жду всего несколько секунд, а потом сажусь напротив и вместе с ней пытаюсь разглядывать страницы, но она листает их так быстро, что я не успеваю сосредоточиться. — Что ты знаешь о везении, Скорпиус? — Мелани качает головой, и ее губы трогает едва заметная улыбка. — Симптомы, которые Астория заметила у леди Селвин, встречаются вместе лишь в одной болезни из этого справочника. Учитывая, что он толщиной в четыре пальца, думаю, здесь довольно полное собрание. — Ну? — Сангвинем Интенди, — медленно выговаривает она. — Судя по описанию, это что-то вроде загустевания крови. Вероятность заболевания повышается пропорционально количеству чистокровных поколений. Это крайне редкое заболевание, потому что все так или иначе получают приток маггловской крови, хотя бы через дальних родственников, и это действует как профилактика. Селвины схватили на редкость абсурдну… — она замирает и резко вскидывается голову, глядя на меня изумленными глазами. — Скорпиус! Я с трудом сглатываю вязкую слюну. — Проклятие мешает им разбавлять кровь, — произношу я то, что она невербально пытается мне сказать. — И с каждый поколением эта болезнь становится все вероятнее! Если Жюльетт болела, а потом Адела, то дети Аделы рискуют еще больше! И даже если Адриана это обошло… — … он все равно накопил достаточно чистокровных колен, чтобы у его детей была высокая предрасположенность, — заканчиваю я. — Дедушка в это поверит? — затаив дыхание, спрашивает Мелани. — Убедим его поговорить с Адрианом начистоту, — твердо заявляю я. — Иначе дед рискует угробить не только род Селвинов, но и Гринграссов. Не думаю, что покойный друг просил его об этом. Мелани закусывает губу и кивает. — А какие симптомы там указаны? Только те, что были у Жюльетт? — я пытаюсь прочесть текст вверх ногами, но Мелани уже сама находит нужный пункт. — Нет, кроме головных болей, бессонницы и реалистичных галлюцинаций — это подходит под странные диалоги, которые Жюльетт вела сама с собой, — здесь еще есть потеря сознания, нарушение концентрации внимания и сонный паралич. Есть догадки, что такое сонный паралич? Я мотаю головой. — В общем, неприятный набор, — она морщится. — А какой… прогноз? Течение болезни? — спрашиваю я, и Мелани снова обращается к справочнику. Поджимает губы. — Что? — Прогноз неутешительный. Здесь говорится всего о нескольких зарегистрированных случаях, и все они привели к летальному исходу. — Жизнь тоже приводит к летальному исходу, — я пытаюсь пошутить, но сестра поднимает на меня обеспокоенный взгляд. — Самый старший из пациентов дожил до тридцати четырех. Я невольно откашливаюсь и никак не могу унять зуд в горле. Понятия не имею, сколько чистокровных колен в роду Малфоев, Ноттов и Гринграссов, но Селвинам Багира насчитала больше тридцати, так что… — Думаешь, Рафаэль тоже умер из-за этого? — Нет, кажется, он погиб в результате какого-то эксперимента, который проводил в своей лаборатории, да и Астория не заметила за ним этих симптомов. Аделе они тоже не слишком подходят… У нее была слабость, моральное истощение, может, психосоматика — все это не отсюда и правда больше похоже на горе и тяжелую травму из-за потери родителей, — Мелани теребит пальцами уголок справочника. — Не понимаю только, почему в роду Жюльетт не встретилось ни одного магглорожденного, хотя бы через семь или десять поколений… Она ведь не Селвин и проклятие ее не касается… Не может ведь существовать двух идентичных проклятий, владельцы которых случайным образом встретились и поженились? — Багира сказала, что каждое проклятие абсолютно уникально. Может, это просто очень похожие проклятия? Кому-то параллельно пришло в голову оградить род от магглорожденных. В шестнадцатом веке это могла быть довольно популярная идея. — Возможно, — кивает Мелани. — В любом случае, нужно поговорить с дедушкой. — Он скажет, что мы испортили ему день рождения, — хмыкаю я. — Черт, забыла о нем, — она кривится. — Но, если он будет в настроении, у нас появится шанс. — И, если наши догадки в итоге подтвердятся, он может сам задуматься о расторжении договора, — я смотрю на нее, и, кажется, впервые за долгое время, ее лицо светлеет. Я тоже чувствую себя воодушевленным и хочу сразу же поделиться нашей теорией с Лили, поэтому тянусь к Карте Мародеров. В гостиной Гриффиндора ее нет, но спустя пару минут я обнаруживаю ее имя на краю Запретного леса рядом с именем Алиши Джордан. Не самое приятное место для разговора. По тому, какими кругами двигаются следы Лили, проходит объяснение непросто. Мне жаль, что для нее это обернулось такой трудностью, и именно сейчас я, как назло ничего не могу поделать. Ничего не могу поделать с самим собой, своей семьей и всеобщим мнением о том, как далеко мне бы стоило держаться от Поттеров и Лили в частности. Это несправедливо, что сейчас на нее обрушится шквал критики и непринятия, и от мысли, что это все из-за меня, меня самого будто придавливает к земле. Разумеется, меня это тоже коснется, но, в отличие от Лили, я привык. Это лишь дело времени. Но, может, она не захочет испытывать на себе такое колоссальное давление и уйдет. По мне пробегает легкая дрожь. Нет-нет, я должен как-то оградить ее от этого. Такая глупость как косые взгляды и грязные языки не отнимут у меня Лили. Ни за что. — Ты только карту не порви, — спокойный голос Мелани приводит меня в чувство. Она все еще читает справочник, но уже более расслабленно. Я опускаю глаза на собственные руки, которые с силой тянут пергамент в разные стороны. Альбус меня убьет, если я что-то с ней сделаю. Альбус. Если до него уже дошли слухи об Аделе и пощечине, то мне нужно сейчас же найти его и все рассказать, как есть. Это гораздо лучше, чем то, что он может надумать. Мерлин, и как я объясню ему эту паршивейшую ситуацию? То, что я способствовал такому поступку Аделы, не оправдать никакими благими намерениями или меньшим злом. То, что хоть кто-то осмелился поднять на Лили руку, не может быть меньшим злом. Меньшим злом было бы, если бы я, например, сгорел заживо. Я начинаю не на шутку злиться и поспешно сворачиваю Карту Мародеров, чтобы не повредить ее. Надо найти Альбуса прямо сейчас. Не знаю только, где он может быть… Мерлин, какой я идиот: надо посмотреть на карте. Мелани пристально следит за мной, но ничего не говорит вплоть до момента, когда я разворачиваюсь, чтобы уйти. — Ты ведь придешь в час ночи? — негромко спрашивает она. — Зелье родства будет готово, и я… хотела попросить тебя… — Разумеется, — мой взгляд ненадолго яснеет. — Где ты будешь? — В гостиной. Вряд ли кто-то еще останется там допоздна. — Хорошо, я буду. Ты в порядке? Она кивает, будто бы речь идет о ерунде, а вовсе не о том, что этой ночью она узнает, отец ли ей человек, который ее вырастил. Подождав еще немного, чтобы убедиться, что она больше ничего не хочет мне сказать, я выхожу из библиотеки, держа курс на четвертый этаж. Похоже, у Альбуса продолжается драматичная история с Саммер, раз он решил использовать для своего убежища 4-2-21. Надеюсь, что не застану там его пьющим в компании рыцарей с картины, потому что объясняться с нетрезвым Альбусом мне не хочется. Я сворачиваю с лестницы в правый коридор, но меня тут же окликают: — Малфой! — Скорпиус! Я не успеваю обернуться, как другой голос перебивает первый, и чутье подсказывает, что трансгрессировать прямо сейчас было бы крайне уместно, но вот никто иные, как Роза Уизли и мой троюродный брат Тедди Люпин застывают прямо передо мной, глядя при этом друг на друга с немым вопросом и пониманием. Если я сейчас испарюсь, они заметят? — Привет, — неопределенно произношу я в пространство между ними. Кто-то из них применил ко мне Петрификус Тоталус — или почему я до сих пор не сбежал от их очевидной выволочки? Мне становится почти физически неприятно от этого промедления, пока они не открыли рот, но снова накатывает волна вины, отступившая лишь на короткий миг, пока я был с Мелани. — Абсолютно согласен со всем, что вы собираетесь мне сказать. Тедди вздергивает брови и спокойно, почти что устало вздыхает, тогда как Уизли вместе с воздухом наполняется гневом. — Да плевала я на то, с чем ты согласен! Лили много месяцев морально страдала из-за твоего вранья о невесте, а теперь еще и пострадала физически! Я не тот человек, который будет придираться к мелочам, но педантичную Уизли так и хочется поставить на место, поэтому я отвечаю: — О невесте я не говорил ей всего две недели. Это нельзя назвать враньем и, тем более, многомесячным. — Я тебя убью, Малфой! Тедди успевает остановить ее, положив руку на плечо, но Роза так резко дергается вперед, что мне даже на мгновение становится тревожно: чего ждать от взбешенной волшебницы, особенно, если она имеет право злиться. Я не дергаюсь, но сжимаю в кармане волшебную палочку. — Я виноват перед Лили, и я это не отрицаю. Я уже говорил с ней о том, что произошло, и она хочет, чтобы конфликт прекратился прямо сейчас. Я уже расстался с Аделой, поэтому… — Ты расстался с ней после того, как она ударила Лили? — спрашивает Тедди, и его спокойствие напрягает меня чуточку больше. Я мотаю головой. — Я расстался с ней и сказал про Лили, поэтому она… — Нельзя было промолчать, зная, что у тебя сумасшедшая невеста?! Я никогда еще не видел Уизли в такой ярости. Она дрожит, как взбешенная оса, и я отступаю на шаг, даже не пытаясь предугадать, что она сделает дальше. Мне даже не нужно вытаскивать волшебную палочку, чтобы произнести защитное заклинание, если она решит приложить меня чем-то. Роза тяжело и продолжительно выдыхает, сбрасывает руку Люпина со своего плеча и невольно поворачивается к нему. — Не время играть в миротворца, Тедди. — Мне ему врезать или наказание влепить? — без тени улыбки уточняет он, но Уизли цокает языком, как будто это действительно на нее подействовало. — Мне очень жаль, что я довел до такого, — говорю я, надеясь окончательно уладить конфликт. — Я не хотел этого, но понимаю, что именно я виноват в том, что Лили пострадала. Роза смотрит на меня в упор несколько долгих секунд, а потом произносит, не меняя раздраженный гнев на милость. — Не понимаю, как можно быть таким человеком, Малфой. Я смотрю на тебя, и последнее, во что я верю: что ты способен испытывать чувство вины. Она круто разворачивается и уходит, эхом раздавая от стен стук каблуков и произнесенные слова. Я смотрю ей вслед, и что-то тяжелое укладывается внутри меня. Возможно, это ее вопрос, на который у меня нет ответа. — Скорпиус, ты как? — Что? — переспрашиваю я, не понимая, мог ли Люпин по моему лицу как-то понять, что слова Розы меня задели. — Как твои дела? — повторяет Тедди. Я в упор не понимаю, о чем он. — После того, что сделала Адела, все на тебя накинулись. Даже те, кого это вообще не касается. Слухи быстро разошлись. Я сглатываю. — Это не твоя вина, но это все равно тяжело, я понимаю. Моргнув, я пытаюсь переварить услышанное. Альбус говорил, что Люпины держат под крылом всех Поттеров-Уизли, но я не понимаю, с чего вдруг в это гнездо занесло меня. — Я нормально, — помедлив, киваю я. — Спасибо. — Если надо будет что-то… может, просто выговориться… Ты всегда можешь обратиться ко мне. — Ага. Тедди кивает на прощание и уходит, и на секунду мне начинает казаться, что я действительно хотел поговорить с ним и упустил шанс, но это чувство быстро давится страхом и каким-то подобием отвращения. Нет, я не стану ни о чем ни с кем говорить. Вообще-то я бы лучше помолчал, максимум — в компании друга. Как удачно, что Альбус сейчас в 4-2-21.***
— Я уже начал думать, что ты специально забрал у меня Карту, чтобы я не смог тебя найти, — произносит Альбус, когда я выхожу из тайного прохода за картиной с выпивающими рыцарями и оказываюсь в небольшой гостиной без окон. Единственный источник света направлен на книгу в руках Ала. — Я… нет, я собирался тебя найти, но сначала решил поговорить с Лили и… — И Аделой? Я медленно качаю головой. — Действительно, вдруг тебе тоже чего прилетит. Альбус зол и показательно спокоен. Я замечаю, что его глаза перемещаются по строчкам раскрытой книги, но не уверен, что он осознает прочитанное. — Я опять оказался мудаком. Да? — это не вопрос вовсе, а принятие, которое накатывает волной и поглощает меня. Я опускаюсь на соседнее с Алом кресло и подпираю голову рукой, уставившись в пол. — Ты заварил херовое зелье, Скорп. Попробуй теперь расхлебать, — он хлопает книгой и бросает ее на столик рядом. — Но это не значит, что ты мудак. Еще недавно Альбус ударил меня в лицо, когда узнал, что я встречаюсь с Лили, а теперь… Хотя нет, он ненавидел меня молча, а на удар я его вынудил, надеясь хоть немного сбросить напряжение в комнате. Это было больно, неприятно и никому не принесло облегчения. Худшее, что мог сделать со мной Ал — перестать быть моим другом, хотя я переставал быть его другом бесчисленное количество раз. Может, не всегда делом, а хотя бы паршивой мыслью, которой он не заслуживал. Я мог бы развить эту тему и дальше: поговорить с Альбусом обо всем, что я когда-то делал не так, и окончательно убедить себя, что со мной лучше не иметь дела, но больше всего на свете я боюсь, что в итоге он со мной согласится. Поэтому я делаю вид, что поверил ему и не поверил Розе. — Почему ты пришел сюда? — спрашиваю я, оглядывая темную комнату. Логично было бы найти признаки початой бутылки, ради которых и открывают 4-2-21, но, похоже, Ал действительно здесь читал. — Надеялся, что тут никого не будет. — Мне уйти? — я спрашиваю без шуток, но Альбус неопределенно пожимает плечами. — Ты тут прячешься что ли? — От Беттани. Мое лицо перекашивается от изумления. — А ей чего от тебя надо? — Не знаю, но ведет она себя гораздо милее, чем раньше, — Альбус потирает пальцами переносицу и жмурится. — Ну, то есть почти так, как когда мы только начали встречаться. — То есть она хочет тебя вернуть? — тяну я, с подозрением вглядываясь его лицо, чтобы уловить малейшие признаки слабины. Нет, если Ал снова поддастся сахарному очарованию Беттани, это будет катастрофа. Сейчас, когда его немного отпустила история с Саммер, он может оказаться для своей бывшей легкой добычей. — Нет, не знаю, — пожимает плечом Альбус. — Она же понимает, что после всего, что она устроила, нам уже не быть вместе. У меня вырывается истеричный смешок, которого я сам не ожидал. — Ну-у… Нет, — я серьезно смотрю на него. — Она может этого и не понимать. Сказать, что изменилась, что была дурой… — Вообще-то она так и сказала, — хмурится Ал. — Тебе лучше бежать. Я серьезно. Если только ты действительно не хочешь снова с ней сойтись, тебе лучше обрубить концы и прямо сказать ей, что она тебя не интересует. — Если я просто скажу ей это, я буду выглядеть тупо. Особенно, если она ничего такого не подразумевала, действительно просто изменилась, хочет забыть прошлое и остаться друзьями. — Ты будешь выглядеть тупо, только если снова попадешь в отношения с ней. Это паутина акромантула, Ал, — я содрогаюсь от одной мысли, что Альбус и Беттани снова будут вместе. Не слишком я верю, что люди меняются. — Мерлин, не драматизируй ты так, — он закатывает глаза. — Просто я понимаю, какой притягательной может быть мысль вернуться к бывшей. — И тем не менее, ты к ним не возвращался, — замечает Альбус, фыркнув. — Даже к Джейн. Я теряюсь с ответом. Знаю, что он имеет ввиду: Джейн была моей первой девушкой и попыткой настоящих отношений, которые я не мог себе позволить. Я был влюблен в Багиру, но она знала об Аделе, а Джейн, с которой я сблизился через год, когда забыл о Шафик, пребывала в блаженном неведении. Это был обман, обреченный на провал. Я чувствовал себя гадким лжецом, но мне хотелось быть с той, что мне нравится, поэтому отношения с Джейн все время были смесью радости и стыда. В конце концов, я ушел от нее, не объяснив ничего толком, кроме жалкого «дело не в тебе». Все последующие интрижки не подразумевали и малейшей привязанности, а потому возвращаться к ним и правда не имело никакого смысла. — Значит, я могу быть спокоен? — С чего вдруг тебя так волнуют мои отношения? — сощуривается Альбус. — Ну на мои-то уже без слез не взглянешь. Он давится смехом, а потом не выдерживает и хохочет в голос. — Мог бы и возразить для приличия, — я хмыкаю. — Ничего утешительного в голову не пришло. Повисает пауза, приятная и расслабленная. Я мысленно перебираю всех однокурсниц и студенток шестого, чтобы вспомнить, интересовал ли кто-то из них Альбуса, но идея приходит неожиданная. — Мы вроде обещали показать Саванне Хогвартс? — Чего? — недоуменно переспрашивает Ал. — Может быть, ты обещал? Я такого не помню. — Ну-у… — тяну я, помня, что я просто обещал ей подумать над этим. — Да, мы договорились, что это будет во вторник, чтобы попасть на историю. — Ты хочешь привести ее на самую скучную лекцию? Чтобы она больше не просилась, я полагаю, — фыркает Альбус. — Бинс — единственный препод, который не обратит внимания на незнакомое лицо, — поясняю я. — Ну, если у тебя уже все схвачено, приводи, — Ал пожимает плечами. — Не думаю, что Лили это оценит, — выкручиваюсь я. — Ты мог бы просто помочь мне выполнить обещание. — Может, хватит уже раздавать их направо и налево? — Тебе не понравилась Саванна? Ал открывает рот и снова его закрывает. — Это я ей не нравлюсь, если ты забыл. И вообще, при чем тут это? — последние слова он уже бормочет себе под нос. — То, как ты вел себя, никому не нравилось, — заявляю я. — Но ты уже извинился перед ней. Теперь у тебя есть шанс показать, что ты на самом деле не такой. — Зачем? — Альбус в упор смотрит на меня. — Ал, — я вздыхаю. — Ты реально не понимаешь, к чему я веду, или притворяешься? — Я понимаю, к чему ты ведешь, но не понимаю, зачем. С каких пор ты считаешь, что каждому человеку нужны отношения? — Я так не считаю, — с досадой отвечаю я. — Но я за тебя переживаю. Саммер оставила сильный след в твоей жизни, но, чем скорее ты отпустишь ее, тем будет лучше. Я не говорю тебе жениться на Саванне или, тем более, использовать ее, чтобы отвлечься. Просто ты можешь узнать кого-то нового. Дать кому-то шанс. И дать шанс себе. Новый друг тебе не помешает, а Саванна, судя по всему, действительно хороший человек. Ал молчит и довольно долго. Я уже успеваю придумать новые аргументы, когда он отвечает: — С чего ты взял, что она хороший человек? Я, наверное, ожидал, что он продолжит возражать против этой идеи или разозлится, что я вспомнил Саммер, но вопрос о Саванне сбивает меня с толку. — Ну, она показалась мне доброй. — И ее шутки про ваш с Лили, Мэттом и Аделой квартет? — он вызывающе смотрит на меня. — О, так тебе понравились ее шутки? — парирую я. Альбус вздыхает, качая головой. — Похоже, за тот месяц, когда я был… не в себе, ты слишком много времени проводил с Мелани. Что ты сделаешь дальше? Подберешь мне и Саванне парные костюмы на Хэллоуин? — Кстати, во вторник вечером как раз Хэллоуин! — осеняет меня. — Предупреди Саванну, чтобы взяла костюм и маску. — А если мы потеряем ее? Напомню, что весь Большой зал будет накрыт Чарами Незнакомца, и, стоит нам разойтись, как мы не сможем найти ее весь вечер! — Альбус, который думает о последствиях, — с улыбкой говорю я. — С возвращением, приятель. — Я серьезно вообще-то. — Чары Незнакомца — идеальное прикрытие для любого гостя. Никто не сможет узнать ее, поэтому и проблем не будет. Ну и на костюмы магия не распространяется. Если мы будем знать, в каком костюме она зашла в зал, мы сможем обнаружить ее, даже не узнавая лица. Альбус недовольно поджимает губы. — Ты бы лучше с таким энтузиазмом… — Не продолжай, пожалуйста.***
Лили сидит у Черного озера, несмотря на бушующий ветер, и издалека мне кажется, что сейчас ее сорвет с места и унесет: так сильно треплется ее пальто и волосы. За несколько шагов до нее, я наколдовываю защитный купол, и она вздрагивает, поворачивая голову. Улыбается — слабо, но радостно. — Проветриваешься? — я присаживаюсь на свободный край пледа. Судя по красной расцветке и золотым кисточкам и по отсутствию укрытия, с колдовством у нее все еще трудности. — Я поговорила с Алишей и выслушала много нелицеприятных вещей. — Мне жаль. Лили кивает. — Мне тоже жаль, что она в итоге думает только о себе, о том, как ей обидно быть непосвященной в мою жизнь, в то время как, цитирую «даже эта русская все знала». — О, Свити тоже досталось? — хмыкаю я. — Тебе досталось больше, — вздыхает Лили. Я слежу за ее эмоциями, но ее лицо не выдает ничего, кроме усталости. — В ее мечтах я должна была ходить на двойные свидания с ней, ее парнем и его лучшим другом. — С Мэттом? — я уточняю прежде, чем успеваю подумать. — С Мэттом, — улыбается она весело и злорадно. — Он хороший парень. Я медленно и сбивчиво выдыхаю, не зная, как лучше отреагировать, кроме очевидного страха и подступающего бешенства. — Лили, это сейчас было жестоко. — Правда? — она изумленно поднимает брови. — Сказать тебе, что было жестоко? — Туше, — бормочу я. Лили еще несколько секунд демонстрирует свою правоту и победу, а потом спрашивает: — Тебе, наверное, тоже досталось? — О чем ты? — Ну, у меня слишком много родственников в Хогвартсе, — говорит она. — Альбус, Роза, Тедди, Хьюго… Хорошо, что Джеймс уже закончил школу. — Хьюго я не видел, — признаюсь я. — О реакции остальных ты и так догадываешься. Она кивает. — Все теперь так странно. — Что именно? — напрягшись, уточняю я. — Все о нас знают, Адела не хочет за тебя замуж. Даже не верится. — Ты жалеешь? Мой голос не выдает и капли важности этого вопроса. Я жду, не зная, как начать дышать. Лили поворачивается ко мне, и ее взгляд смягчается. Под куполом будто бы становится в несколько раз теплее. — Нет, разумеется. А ты? — Нет. Давно надо было… Прости меня. Я должен был сделать это раньше. Наконец, не выдержав, я протягиваю руку и почти касаюсь ее ладони. Лили улыбается и сжимает мои пальцы. За милю вокруг нет ни одного свидетеля, и все равно это выглядит как заявление. Мы больше не будем прятаться. Мы имеем право быть. — Что-то я проголодалась, — говорит Лили, вздыхая. — Извини, что порчу момент. Давай вернемся в замок? — Мы можем поесть здесь, — отвечаю я и зову: — Тинки! Эльф появляется по ту сторону купола и виновато останавливается у границы. Я шевелю палочкой, чтобы запустить его внутрь, потому что звуки вовне тоже не распространяются. Это вообще защитный купол против любого рода атак, просто в моей вольной интерпретации он спасает от холода и непогоды. — Мистер Малфой! Я могу вам помочь? — Привет, Тинки. Принеси, пожалуйста, всякой еды. Не очень много, но разной. И сытной тоже. — Хорошо, мистер Малфой! — склонившись в поклоне, эльф исчезает, а я смотрю на Лили. Не могу понять, довольна она или нет, а спросить почему-то не могу. Она покусывает губы, уставившись на воду, и вдруг я ощущаю дурацкую, совершенно нежданную неловкость, какая бывает между малознакомыми людьми, оставшимися наедине. Но тут Лили бросает на меня взгляд украдкой и улыбается, будто бы смущенно. Ладно, эта неловкость между людьми, которые нравятся друг другу. И все равно странно испытывать ее вместе с Лили, когда между нами уже случилось столько всего. Интригующая пауза длится до самого возвращения Тинки, который снова возникает по ту сторону купола. Я отпускаю его, забрав большую корзину, и сразу замечаю, как странно Лили на нее смотрит. Она сглатывает и поднимает на меня глаза. — Я догадывалась, что это будет корзина. — Что? — недоуменно спрашиваю я. — Ну, наверное, в ней удобнее было нести, а что… — Да нет, — Лили неожиданно веселеет: так, что едва сдерживает смех. — А что не так? — Тебе ничего в ней не кажется подозрительным? — улыбается она. Я хмурюсь, на всякий случай проверяю корзину на магические следы, а потом осторожно приоткрываю одну из створок. Внутри несколько тарелок с закусками, суп в маленьком стеклянном котелке, вазочка с фруктами, маленькая этажерка с пирожными бутылка с безалкогольным глинтвейном. Ох, Мерлин. — Это собирал не Тинки, — вздыхаю я. — Это была моя мать. Лили хихикает. — А ты откуда знала, что так будет? — я прищуриваюсь, пытаясь отыскать на ее лице признаки сговора. — Это была просто догадка. Тинки — ваш личный домовик, так что он мог случайно пересечься с твоими родителями, ну или вообще отчитываться перед ними, — она с проснувшимся интересом зарывается в корзинку, извлекая из нее котелок с супом. — И ты так хорошо знаешь мою мать, чтобы ожидать, что она расспросит домовика о том, зачем мне еда в Хогвартсе, а потом… соберет мне корзину для пикника на свидании? — я фыркаю, но не теряю бдительности. Если выяснится, что мама все это время поддерживала с Лили связь или вела переписку… Я не знаю. Наверное, мне лучше сразу умереть, потому что, если они объединятся, — неважно, за или против меня, — мне конец. — Нет, я видела твою маму всего дважды, — Лили отщипывает виноградину от грозди и отправляет ее в рот. — Просто моя мама поступила бы точно так же. — Тогда они бы точно подружились, — я расслабляюсь и вытаскиваю из корзины пару приземистых бокалов. Да уж, Тинки бы положил кружки. — А твои родители уже знают, что… — Лили замолкает. — Нет, я еще не успел им сообщить. Но они знают, что мы с Мелани ищем способы разорвать договор. И они за, — добавляю я, помедлив. — Мама даже пыталась помочь нам понять, чем больны Селвины. — Больны? — Лили напрягается. — Я думала, только Адела болела. Хотя сейчас она выглядит здоровой. Я не слышу злости в ее голосе, хотя она тщательно подбирает слова. Мне не хочется говориться с ней об Аделе и как-то еще напоминать о случившемся, но и закрыть тему не получится. Я протягиваю ей наполненный глинтвейном бокал и кратко касаюсь ее пальцев. — Мы думаем, что проклятие спровоцировало болезнь, — медленно говорю я, потому что мне сложно сосредоточиться на чем-то, кроме губ Лили, когда она говорит. — Мать Адриана и Аделы, вероятно, умерла от редкого чистокровного заболевания, и, если это так, то брак с чистокровными волшебниками повысит вероятность, что их дети тоже заболеют. — Им нельзя жениться на чистокровных, — Лили поднимает брови, — но только от чистокровных они могут иметь детей? Я киваю. — Замкнутый круг какой-то, — морщится она. — А что это за болезнь? — Там много симптомов, — я уже жалею, что сказал об этом, потому что точно убил атмосферу, которую — ха-ха! — так трепетно создавала моя мать. — Но она возникает только в очень чистокровных семьях, когда концентрация магии в крови становится слишком высокой. Это редкое явление, потому что в основном все понемногу разбавляют свою кровь связями с магглорожденными. Это вроде как профилактика. Но Селвины не могли сделать этого на протяжении десятков, даже сотен лет. — То есть глобально, — Лили делает глоток из бокала, — проклятие должно было спасти род Селвинов, а оно наоборот — убивает? Я пожимаю плечами. — Наверное, этого их прабабка не предусмотрела. — А вы… вы с Мелани, — Лили хмурится. — Насколько вы чистокровные? Вас эта болезнь не коснется? — Не думаю, что мы накопили столько чистокровных поколений, чтобы опасаться этого, — я сразу же вспоминаю о зелье, которое ждет полуночи, чтобы раскрыть, может ли и Мелани попасть под проклятие Селвинов, а заодно — влияние их болезни. — Но на всякий случай я думаю жениться на маггле. Лили, почти сделавшая новый глоток, возмущенно смотрит на меня. Еще пара секунд у нее уходит на то, чтобы взять себя в руки и хмыкнуть. — А как твои родители отнесутся к этому? — она показательно засовывает виноградину в рот, будто сигнализируя: «Ты у меня в кармане! Мы с твоей мамой сообщницы! А, может, даже и с папой!». — Вот и узнаем, — ухмыляюсь я. — На свадьбу пригласишь? — спокойно спрашивает она. — Если не будешь танцевать на столе. — Буду ловить букет. И поймаю, — обещает она. Я так и представляю себе эту картину, как Лили, расталкивая подружек невесты, в прыжке захватывает букет, а потом победно вскидывает его над головой. Нет, все в этой сцене неправильно. Лили должна бросать букет, а не ловить. Ну или по крайней мере, пусть это будет букет какой-нибудь кузины. Или Свити. Кого угодно, только не моей невесты. — И выйдешь замуж за шафера? — я подкидываю абсурдности этой ситуации, чтобы окончательно развеять ее след в своей голове. — Смотря кто будет твоим шафером, — Лили тянет носом пар над грибным супом. — Перечисли, пожалуйста, варианты. — Альбус — единственный вариант, — говорю я. — Но он твой брат, так что… — Все! — она угрожающе направляет на меня ложку. — Я убью тебя раньше, чем ты женишься на ком угодно! — Даже на тебе? — уточняю я. Лили хлопает ртом, не находясь с ответом. Я искренне наслаждаюсь моментом, пока она молча начинает есть суп, сердито бряцая ложкой по дну котелка. — Приятного аппетита, — улыбаюсь я и выбираю себе самое симпатичное пирожное. Лили не отвечает, но я готов провести в этой дурацкой тишине весь оставшийся день.***
Прихлопнутый будильник тихо жужжит где-то в одеяле, и я сонно тянусь к нему, чтобы проверить время и поспать еще немного. Минутная стрелка на сорока пяти, значит, у меня есть еще пятнадцать. Я переворачиваюсь на бок, не выпуская будильника из пальцев и проваливаюсь в сон, зная, что четверть часа пролетит за мгновение. Но быстро уснуть мне не удается. Я слышу редкие звуки в комнате и ощущаю, что она прячется за моими закрытыми глазами. Кажется, я лежу уже слишком долго и будильник должен вот-вот прозвенеть. Я подношу его к глазам и всматриваюсь в цифры. Без десяти. Но не двенадцать, а час ночи. Я выпрыгиваю из кровати, на ходу натягивая пижамные штаны, распахиваю дверь спальни, путаюсь в портьере и, наконец, оглядываю пустую гостиную. Мелани сидит на подоконнике у большого озерного окна и, похоже, дремлет. Я подхожу ближе и осторожно касаюсь ее плеча. — Мел. Она поднимает голову и кивает. — Прости, я проспал, — я виновато поджимаю губы и сажусь напротив нее. — Ты… уже выяснила? — Нет, — Мелани сглатывает. — Не хотела делать это одна. — Прости. — Ничего. Я вообще не хотела это делать. Я понимающе сжимаю ее ладонь, и в руке бряцают пузырьки. Мелани показывает мне два флакона: один с мутно-белым зельем, а второй — с коротким темным волосом. — Если хочешь, я могу сделать это за тебя. Она качает головой, разглядывая склянки. Слабые отблески света, просачиваясь через воду, блуждают по ее лицу и рукам. Мел сейчас не похожа на человека, который борется с сомнениями, скорее на того, кто устал от них и готов принять любой исход. Просто не в эту минуту. Может, в следующую или спустя пять. Еще немного неведения. Я даже удивляюсь, насколько прозрачной и понятной сестра кажется мне сейчас. У нее внутри такой же тугой ком противоречий и желаний, что и во мне, но прежде я не лез к ней в душу без приглашения, а теперь вдруг наступил неожиданный момент, когда и лезть не нужно. Она хочет, чтобы все было просто, как раньше. Тяжело, но понятно. Когда я забираю флаконы, она не препятствует. Провожает взглядом волос Теодора, медленно тающий в белом тумане зелья, а потом протягивает мне свой. — Что должно произойти? — спрашиваю я, не наблюдая реакции. — Зелье окрасится в багровый, если мы связаны по крови. Чем насыщеннее, тем ближе родство. — А каким было бы у нас с тобой? — Как томатный суп со сливками, — подумав, отвечает она. — Люблю томатный суп, — я улыбаюсь. — И я. Она снова прячет пузырек в своем кулаке — так, что, не разжав, не понять, окрасилось ли зелье. — Мы ведь все равно будет братом и сестрой, — говорю я после паузы. — Ты ведь дочь Дафны. Мелани издает нервный смешок. — А если бы сейчас выяснилось, что я ей не дочь, то все? — Ну, тогда уже ничего не поделаешь, — вздыхаю я. — Собираешься и мать проверить? Я пытаюсь сохранять невозмутимость, но это абсолютно невозможно, потому что у Мелани первой начинают дрожать губы, а потом она хохочет, зажимая себе рот рукой. — Ты просто ужасен. — Я знаю. — Я тоже ужасна. — И это не новость. — Нет, я про то, что собираюсь сделать, — Мелани кивает на спрятанный в руке пузырек. — Я знаю своего отца. Зачем мне проверять, родственники ли мы? — Затем, что ты хочешь спастись от принудительного брака. Ничего личного тут нет, — серьезно отвечаю я. Она кивает несколько раз подряд, будто хотела услышать что-то подобное. — Даже если я не дочь… Теодора, — она закусывает губу. — Я ведь не обязательно сразу дочь Арнольда? Это может быть кто угодно. Это не обязательно поможет избавиться от помолвки. Может, я просто буду знать то, чего никогда не хотела знать? И буду всю оставшуюся жизнь искать отца, потому что это не даст мне покоя? Может, я просто не буду смотреть, выкину этот флакон, найду другой выход и просто… забуду об этом. Я не должен подталкивать ее ни к какому решению, но и молчать я не могу. — Не забудешь. Она снова кивает. Я знаю ее слишком хорошо, и поэтому я здесь. Чтобы она не свернула назад из боязни сделать только хуже. Потому что привычное для Мелани лучше неизвестности, и с родным злом ей смириться проще, чем с бесконтрольным всепоглощающим хаосом, который наступает, стоит только свернуть с предписанной дороги. К ее заметной усталости и подавленности понемногу добавляется решимость, так хорошо знакомая мне за последние недели. Я почти вижу, как она давит все прочие чувства и отсекает лишнее. Мелани как никто умеет держать себя под контролем. Иногда мне кажется, будто внутри нее всегда есть та живая, саркастичная и лукавая Мел, которую я особенно люблю, но эта Мелани — истинная дочь своей матери — запирает ее в стальную клетку и прячет под покрывалом, чтобы не мешала идти по выбранному пути. Независимо от того, кто ее биологический отец, у меня нет и капли сомнений, что Дафна родила Мелани и воспитала ее по своему образу и подобию. Прежде чем раскрыть ладонь, Мелани так сильно сжимает пальцы, что я жду, что стекло лопнет, рассечет кожу и зелье смешается с кровью, скрывая от нас правду. Мне даже кажется, что это и есть ее окончательное решение — отступить и забыться, — когда в ее руке оказывается багровый пузырек, будто наполненный густой смолистой кровью. Мелани застывает на несколько секунд, а потом роняет флакон на подоконник. Красные брызги разлетаются во все стороны вместе со стеклом, и сестра бросается вытирать их ладонями и подолом своей рубашки. — Мелани! Мел! — я останавливаю ее и крепко обнимаю. — Не надо. Я уберу. Все хорошо. Она плачет. Капли одна за другой оседают у меня на плече, где Мелани прячет лицо. Все по-прежнему. Мы с пустыми руками, но она никогда уже не будет прежней. Не знаю только, это слезы отчаяния или облегчения.