***
Не помню, чтобы я голосовал за выдвижение Натали в капитаны, но негласно она все равно стала им, поэтому последние двадцать минут перед матчем я вынужден слушать ее наставления. Это рождает во мне сочувствие к команде Равенкло, которые обречены на это перед каждой игрой, но именно на меня она обращает меньше всего внимания, поэтому притвориться заинтересованным легко. Виктуар дала мне что-то другое вместо Бодрящего зелья, заявив, что его могут посчитать допингом, но я все равно чувствую эффект подобный ему. Разогретая кровь перестала ощутимо скользить по венам, едва я допил порцию, но голова действительно прояснилась. Теперь мыслям о Лили гораздо проще всплывать на поверхность и мучить меня. Мы выходим на поле под приятным, едва ощутимым ветром, который на высоте становится сильнее. Видимость отличная, солнце скрыто легкой дымкой облаков, а зрители отсюда кажутся не больше горошин. Я облетаю стадион по кругу, делая усилие, чтобы не замедлиться возле гриффиндорской ложи. Народу на трибунах почти столько же, сколько на финальном матче в МАЛе, и два комментатора — от Хогвартса и от Ежедневного пророка — что ожидаемо для первой игры Кубка Школ. Несмотря на весь ажиотаж, участвовать в этом мне совсем не хочется, и я надеюсь только, что снитч поймают на первых минутах матча. Хоть бы и Дурмстранг. Судейский свисток собирает всех ближе к земле, и я заставляю себя сосредоточиться на первой распасовке. Квоффл уходит Дурмстрангу, и игроки разлетаются, будто их сдувает. Я стараюсь следить за движением мячей, но бладжеры меня пока не трогают, и я немного расслабляюсь. Не то чтобы я совсем не пытаюсь догнать соперников, но на пути всегда кто-нибудь оказывается, и квоффл уходит в другую часть поля. Ожидаемо, что счет открывают гости. Болельщики Дурмстранга кричат так громко, будто кроме команды в делегации не десять человек, а все двести. Но Натали, пролетевшая мимо, перекрывает гомон, и я дергаюсь от неожиданности. — Ты играть собираешься или на скамью хочешь?! Через полсекунды она уже так далеко, что я даже не успеваю огрызнуться в ответ. Раздражение так и остается во мне: я ускоряю метлу в сторону мелькнувшего квоффла и, не раздумывая, отбираю его у вражеского охотника. Он зачем-то кричит мне вслед. Мы здесь играть будем или переругиваться?! Запоздало узнавая голос Алекса Крама, я уже несусь к кольцам Дармстранга, но мяч перехватывает на лету другая охотница, и он не пересекает даже половины расстояния до ворот. Я чертыхаюсь и, как заведенный, бросаюсь вслед за ней. Она маневрирует и обходит всех на своем пути, но я так плотно сел ей на хвост, что даже ее резкие финты не сбрасывают меня. Она пытается совершить бочку — я бросаюсь наперерез, собираясь просто выбить мяч из ее руки, но внезапно налетаю на нее со всей дури. Охотницу бросает в сторону, меня в другую, и только теперь я понимаю, что у нее в планах был не одинарный, а двукратный переворот, которому я помешал. Меня начинает подташнивать, по ушам бьет свисток, и, мысленно матерясь, я возвращаюсь к месту, где столкнулся с охотницей. Она что-то объясняет судье и подоспевшим капитанам, а потом уходит на скамью запасных, где ее ждет Виктуар. Я стараюсь не смотреть в сторону сокомандников и сразу лечу к нашим кольцам. Даже если вратарь сейчас пропустит штрафной, все равно обвинят меня. И правы будут. — Двадцать-ноль в пользу Дурмстранга! Больше я не лезу на рожон и только стараюсь держаться поближе к воротам соперников, иногда участвуя в распасовке. Натали, очевидно, поставила на мне крест, пробивая все удары сама, но один мяч мне удается забросить, почти не напрягаясь. Я слышу рев болельщиков и, не принимая его на свой счет, собираюсь продолжать в том же духе, когда: — Мэтт Маккалум ловит снитч, принося Хогвартсу сто пятьдесят очков! Финальный счет шестьдесят — сто восемьдесят! Хозяева одерживают победу на тридцать шестой минуте матча! Я направляю метлу вниз и с облегчением спускаюсь на землю. Команда ликует, зрители ликуют, репортеры ликуют, а я ухожу в раздевалку, едва не забыв пожать руки игрокам другой команды. Стягиваю сырую форму и бессильно сажусь на скамейку, опуская мокрое лицо в ладони. Благослови Мерлин этого Маккалума, что я не провел на поле ни минутой дольше. В раздевалку заваливается сборная, громко обсуждая моменты игры, и я спешу убраться с их глаз, пока мне тоже что-нибудь не припомнили. — Скорпиус, — я не сразу узнаю голос и успеваю раздраженно скривиться, прежде чем поворачиваюсь и понимаю, кто передо мной. — Адриан. На матч приехал? — Это был скорее предлог, — улыбается он будто бы доверительно, но я слишком измучен, чтобы купиться. — Вообще-то я хотел поговорить с тобой. — Да? И о чем же? — Об Аделе, — с его лица не сходит благожелательное выражение, от которого у меня почему-то так скручивает живот, что я тяжело выдыхаю. Я никогда не боялся Адриана, даже не опасался его, но именно сейчас мне становится тревожно. — Прогуляемся? Я молча следую за его приглашающим жестом. — Я думаю, тебе стоит знать больше о… состоянии ее здоровья. У меня мурашки бегут по спине, но я не подаю вида. — Мне казалось, ее недуги в прошлом. — Так и есть, — сразу соглашается Адриан. — Но я считаю, тебе будет полезно знать о своей невесте больше. Как минимум любопытно. Я чувствую его взгляд на своем виске и, помедлив, поворачиваю к нему голову, не сбавляя шага в сторону замковых ворот. Мне очень хочется, чтобы там мы разошлись и больше никогда не встречались, но в то же время появляется странное, почти садистское желание завести разговор в такие глубины, чтобы раз и навсегда узнать все, что не афиширует семья Селвинов. — Признаюсь, любопытно, — усмехаюсь я, делая вид, что он поймал меня. Как один светский человек подловил другого на полуслове. — Тогда лучше тебе узнать все из первых рук и не довольствоваться слухами. Мне кажется, что «из первых рук» означает саму Аделу, а не ее брата, но с того дня, как неделю назад мы выстроили некоторый план действий, я так и не поговорил с ней о ее болезни. И слухами я тоже не интересовался. Не понимаю, с чего вдруг Адриан завел этот разговор. Может быть, есть нечто, что мне действительно стоит знать. — Когда Адела заболела, ей было семь, — начинает он, меланхолично рассматривая пейзаж перед собой. — Наши родители уже умерли, и мы остались на попечении дяди Арнольда. Аделе было особенно тяжело переживать эти перемены и потери, и она заболела. От горя. Потеряла аппетит, была постоянно подавлена, ничто не увлекало ее и не радовало. В таком состоянии она постоянно подхватывала то простуду, то что-то посерьезнее. Вся ее медицинская карта в те годы была забита предположениями врачей о ее здоровье. Но они упускали главное: Аделе нужна была поддержка и любовь, а наш дядя, к несчастью, не сумел ее дать. Я тоже был слишком мал, чтобы проявить к ней заботу. Я слушаю и просто не хочу верить во все это. Может, потому что чувствую недоговоренность в его словах, а может, потому что, если это правда, наша единственная с Мелани зацепка обернется ничем. — Значит, тебе повезло больше, — я делаю сочувственное лицо. Адриан, помедлив, усмехается. — Видимо, так и есть. — Что же послужило толчком к выздоровлению Аделы? — Сложно сказать, — он пожимает плечами. — Думаю, когда нашего дяди не стало, и опека над Аделой перешла ко мне… Я осознал свою ответственность за нее. Она — единственный близкий человек, который у меня остался. Я не вижу ни единой подсказки, чтобы придраться к его объяснению. Выходит, Адела даже не болела ничем серьезным. У нее просто был сложный период в детстве, подобно тому, что случилось с Лили после заклятия Кестера. Все колдомедики, обследовавшие Лили, уверяют, что через некоторое время она полностью придет в норму и не будет долгоиграющих последствий. Если так и с Аделой, то нет никакого аргумента для Руперта, чтобы он лично пожелал расторгнуть эту помолвку. У нас снова ничего нет. — Наверное, ты уже понял, что Аделе всегда недоставало любви и заботы. Это было трудное время, но именно оно сделало ее такой благодарной и преданной. Она пойдет за тобой куда угодно, если будет доверять. И никогда не принесет проблем, — убежденно заканчивает Адриан, и я, уже почти раздавленный всем происходящим, взвыть готов. Он тоже считает мой брак с его сестрой сам собой разумеющимся, и успокаивает меня, будто я пытаюсь сбежать из-под алтаря! А Лили в то же самое время уверена, что я ничего не делаю для этого! Какого черта я умудрился проебаться со всех сторон?! — Что тебя разозлило? — спокойно спрашивает Адриан, и меня будто холодной водой окатывает. Я каменею в один миг, стирая с лица малейшие признаки негативных эмоций. — Мне горько осознавать, что Адела прошла через все эти испытания. Он легко и понимающе улыбается: так, будто ни капли мне не верит. — Я оставлю тебя с этими мыслями, если позволишь. Хочу увидеть Мелани перед отъездом, — кивнув мне, Адриан быстро удаляется, будто точно знает, где искать встречи. Я провожаю его тяжелым взглядом, который не могу отнять, даже когда Селвин скрывается за поворотом замка. Гнев клокочет внутри меня, как пламя в горле дракона, и я озираюсь, пытаясь понять, что делать теперь. Найти Мелани? Нет, сейчас она будет с Адрианом. Аделу — нет причин. Лишний раз срываться на ком-то постороннем мне совершенно не хочется. Руки чешутся до чего-то посерьезнее, чем перепалка или выяснение отношений. Но что я могу сделать сейчас? Едва различая перед собой тропинку, я устремляюсь в замок, быстро преодолевая холл, но, прежде чем свернуть к гостиной Слизерина, слышу знакомую, неразборчивую и грубую речь, которую не смягчают даже женские голоса. Один из них я точно знаю. При моем приближении говорящая девушка замолкает. — Поздравляю с победой, — Альберта сухо кивает мне. — Вы буквально выбили нас из Чемпионата. Развернувшись, она уходит, и я провожаю ее досадливым взглядом. Квиддич — опасный спорт, но у меня не было намерения врезаться в их охотницу. Надеюсь, с ней все в порядке. Когда Свити поворачивается ко мне, я сосредотачиваюсь на ней, вспоминая, что ее диалог с Альбертой был как всегда далек от приятного. Она не кажется подавленной или напуганной, но немного наигранно радуется встрече, чем меня уже не обмануть. — Все в порядке? — Конечно, — лучезарно улыбается Свити. — Чего она хотела на этот раз? — Ничего, просто девчачья болтовня, — отмахивается она. — Уверена? Как учебный год? — я вылавливаю любую реакцию, которую может отразить ее лицо, но на нем, как приклеенная, застыла милая улыбка. — Все в порядке. — Надеюсь, боевые заклинания тебе так и не пригодились. — Конечно, нет, — Свити смеется, довольно естественно, но что-то все равно не дает мне успокоиться. — Я уже кое-что знаю о твоих отношениях с Альбертой, — осторожно напоминаю я. — И если от пустых угроз она перешла к чему-то более серьезному… — Не-ет, — вот это звучит почти отчаянно, и я не выдерживаю: — Свити, ты издеваешься? У тебя на лице все написано! Она пугается, мгновенно теряя маску непринужденности, и я понимаю, что был прав. Говорить она начинает, только предварительно оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет. — Это будет худший год в школе, — севшим то ли от волнения, то ли от отчаяния голосом произносит Свити, проводя ладонью по лицу. — Я едва пережила этот месяц. — Что произошло? — я напрягаюсь. Она качает головой. — Я… Его исключили. Яна. Альберта, ожидаемо, разозлилась. — Что она сделала? — Сама — ничего. Просто показала всем, кто меня терпеть не может, что я больше не в фаворе. Или, может, она конкурс объявила, кто меня первым доведет?.. — она всхлипывает и тут же коротко смеется. — Ты бы видел, сколько мертвых крыс я закопала. Не уверена, что действительно отмыла руки от крови и… Все еще чувствую вкус мыла на языке, когда делаю глоток. Когда у меня волосы посыпались, я думала, что умру от ужаса. Я никак не могу связать то, что она говорит, в четкую картину происходящего, но точно понимаю, что ситуация пиздецовая. Не уверен, что активная борьба с обидчиками чем-то поможет против настоящей травли, которую однокурсники развернули против Свити. Мне внезапно становится душно от накативших воспоминаний, и я вздрагиваю всем телом, стряхивая наваждение. Остается лишь сильная тревога за Свити, прямо сейчас испытывающей то же, что когда-то было со мной. Только мои тяжелые дни в школе не продлились долго и давно закончились, а сколько времени пройдет, прежде чем оставят в покое Свити? Я даже не столько вижу, сколько помню то состояние затравленной беспомощности, скрытое внутри нее. Я должен ей помочь. — Ты можешь перевестись в другую школу. В Шармбаттон или в Хогвартс — неважно. Тебе нельзя там оставаться, — твердо говорю я. Свити сглатывает и неуверенно мотает головой. — Если только кто-то узнает, что я решила сбежать, я не выдержу даже пару месяцев до перевода. Год только начался. Может быть, на следующем курсе… Но тогда Альберта уже закончит, а я стану старшекурсницей — их никто не трогает, — она пытается убедить себя, но меня ей сбить с толку не удается. — Перевестись наверняка можно и раньше. В конце семестра. Я узнаю у своего декана. И сделаю это прямо сейчас. Где тебя потом найти? Явно обеспокоенная моим намерением, она все же отвечает. Я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать в голос. Ну, разумеется, она съехала от дурмстранговцев к Лили. Свити деликатно делает вид, что не знает никаких подробностей, но взгляд ее становится сочувственным. Я делаю вид, что не замечаю.***
Профессор Слизнорт, как и всегда, находится в своей личной гостиной, и, услышав мое имя, тут же открывает, не поднимаясь из глубокого кресла возле горящего камина. Я знаю правила общения с ним, поэтому не тороплюсь, принимая его восторги по поводу матча, а потом вежливо отвечаю на вопросы о маме и Руперте. — Профессор, я хочу спросить вашего совета, потому как уверен, что вы знаете подобные тонкости образовательного процесса. — Да-да, мой мальчик? — рассеянно, но довольно улыбается он, глядя на пляшущий огонь. — Если бы кто-то захотел перевестись в другую школу, сколько времени бы это заняло? — Вы собираетесь нас покинуть, мистер Малфой? — тон и сами слова звучат слегка обиженно, и я спешу опровергнуть его догадку: — Речь идёт не обо мне. — В таком случае, разумнее всего менять учебное заведение после окончания года, или хотя бы осеннего семестра. — А моментальный перевод? Это возможно? — чуть более нетерпеливо продолжаю я. — Школа — это не гоблинский банк, мистер Малфой, — усмехается Слизнорт, грозя мне толстым и узловатым пальцем. — Программы всех школ разные, нужно подробно изучать академическую разницу, чтобы найти наиболее благоприятный момент для перевода. К тому же, в некоторых школах обучение длится гораздо дольше, чем в других. Махоутокоро и Австралийская школа колдовства берут студентов на десять лет. Дурмстранг и Кастелобрушу — на восемь. Хогвартс, Шармбаттон и Салемские институты — на семь. Не помню точно, сколько курсов в Маплгроув, однако даже при совпадении количества курсов, остаются разные предметы и степень углубленного изучения. — Если программы не совпадают, что тогда? — Нужно понять, в какую сторону, — неторопливо отвечает профессор, так и не опустив указательный палец, которым теперь покачивает, отмеряя свои слова. — Возможен перевод на более ранний курс или, наоборот, более поздний. И в любом случае необходимо досдавать академическую разницу по всем отстающим предметам. Если же какой-то предмет и вовсе не изучался переводящимся студентом… Что ж, преподавательский состав может пойти навстречу и предоставить необходимую практику и список литературы для изучения… — И тогда можно перевестись сразу? — заключаю я. — Если дирекция принимающей школы не имеет ничего против, — он вздыхает, — да. Но так бывает очень редко, мой мальчик. Я киваю, быстро прикидывая, как Свити будет справляться с подобной нагрузкой. В Дурмстранге наверняка сильная программа, и ей почти не придется доказывать свой уровень знаний. А даже если и нет — это явно лучше, чем закапывание крыс. Я снова киваю, поднимаясь с кресла напротив Слизнорта. — Большое спасибо, профессор, вы очень мне помогли. — Не за что, дорогой. Я ещё не успел поздравить вас с помолвкой! Мисс Селвин весьма достойная юная леди. Я застываю на секунду, а потом киваю, стараясь снова изобразить признательность. — Помнится, я был деканом и ее брата — бедный юноша, такая трагедия. Сначала родители, потом и дядя, — морщины на лице Слизнорта скорбно опускаются. — Я мало их знал, они прибыли в Англию, уже закончив Шармбаттон, и все же… Такая трагедия. Мне нужно снова созвать ужин, как считаете? Внимательно слушая, не расскажет ли он чего-то особенного о Селвинах, я немного удивляюсь такой резкой перемене мысли. — Несомненно, ужин моего клуба — то, что всем нужно. Скажем, в конце октября… Нет, там Хэллоуинский маскарад. Значит, в ноябре. Конечно! — он делает пышный взмах палочкой, и к нему бросается одна из записных книг со стола. Больше не обращая на меня внимания, он увлеченно что-то бормочет себе под нос, а услужливое перо скачет по строчкам. Я громко прощаюсь и закрываю за собой дверь.***
Еще вчера я бы решил, что это удача — прийти в гостиную Гриффиндора или даже спальню Лили по какому-то совершенно не связанному с ней делу, чтобы чувствовать приятное волнение и адреналин от ее близкого присутствия, и при этом — не иметь никакой возможности прикоснуться к ней или даже взглянуть чуть дольше секунды. Сегодня внутри меня все дрожит от нетерпения, смешанного со страхом. Мне хочется прийти туда и снова увидеть ее на расстоянии вытянутой руки, но воображение сразу же подсовывает разочарованный и горький взгляд, которым она наградит меня, и мне становится тошно. Я даже думаю каким-то образом отправить Свити сообщение, чтобы встретиться на нейтральной территории, но поздно. Я останавливаюсь перед портретом Полной Дамы, и она с холодной вежливостью приподнимает тонкие брови. — Могу я вам чем-то помочь? — разумеется, она знает, что я с другого факультета. — Я… Портрет начинает отъезжать, и я быстро шагаю внутрь, увильнув от столкновения с выходящими. Между картиной и портьерой, скрывающей комнату, на меня снова накатывает болезненный трепет, но, взяв себя в руки, я невозмутимо прохожу через чужую гостиную, пока не останавливаюсь перед лестницей в спальню пятикурсниц. Лестницы здесь уже не превращаются в горки под ногой любого парня, но попасть в комнату все равно можно лишь по приглашению, как и на Слизерине. Негромко постучав, я напряженно жду ответа. — …разве что он сам согласится выйти в таком виде! — бросает Алиша куда-то себе за спину, а потом тупо смотрит на меня, будто явился золотой единорог. — Ты дверью ошибся? И гостиной, кстати, тоже! — Мне нужно поговорить со Свити, она сказала, что будет здесь, — я стараюсь сдерживаться от всего сразу: раздражения, любопытства и ужаса. — Можешь ее позвать, пожалуйста? Алиша хмыкает и поворачивается назад, но рядом с ней уже оказывается Лили. По ее глазам я понимаю, что она считает мой визит дурацкой попыткой увидеться, и, хотя я пришел вовсе не ради этого (ради этого тоже), я чувствую обиду. — Лили, позови, пожалуйста, Свити. — Скорпиус! — та, кого я ищу, появляется сама, выглядывая из-за плеча подруги. Алиша, пробормотав что-то, уходит в комнату, но Лили остается каменной стеной между мной и Свити. — Я хочу поговорить со Свити. — Неужели? — Лили вздергивает бровь, и на мгновение мне начинает казаться, что мы вернулись на несколько месяцев назад, когда между нами еще ничего не произошло, и она ненавидит меня просто по факту моего существования. Разумеется, сейчас все не так. Для презирающей меня у Лили слишком пристальный взгляд. — Тебе лучше подождать ее снаружи. Снаружи гостиной, — уточняет она прежде, чем попытаться закрыть дверь. — Без лишних ушей будет даже лучше, — не подумав, говорю я, или наоборот — хорошенько просчитав, какой будет реакция Лили. Именно такая и следует. Она коротко хмурится, поджимает губы и — не может смириться с тем, что я обозначил ее лишней в этом разговоре. — Не слишком-то располагайся, — предупреждает она, пропуская меня внутрь. — Алиша, можно тебя попросить? — Я сделаю вид, что это ни капельки не странно, — пропевает Джордан и, подхватив что-то со своей кровати, выходит и закрывает за собой. — Ну? — вызывающе спрашивает Лили, как будто все еще уверенная, что я не со Свити пришел говорить. Я вопросительно смотрю на Свити. Она неловко прикусывает губу и ежится, а потом первая произносит: — Знаешь, я попросила Скорпиуса кое о чем узнать для меня. Вот и все, — она улыбается в ответ на недоуменный взгляд Лили. — Не меня? — Это было до того, как… — смущается Свити, и, хотя я знаю, что она врет, даже сам ей верю. — В общем, я просто не хотела тебя обнадеживать. И надеялась сделать сюрприз! — Какой сюрприз? — все так же настороженно продолжает Лили. — Я хотела узнать, возможен ли мой перевод в Хогвартс. Та-дам! Ну, то есть я еще не знаю, что скажет Скорпиус, — она умоляюще смотрит на меня, и я киваю. — Я поговорил со своим деканом, и, если ты сдашь академическую разницу, то, скорее всего, тебя могут перевести хоть завтра. — Завтра? — с благоговением восклицает Лили и бросается на шею Свити, радостно смеясь. — Ты уже завтра можешь жить со мной в одной комнате? Мерлин, Свити, это потрясающая новость! Нет, это лучший сюрприз, который мне делали! Я притворяюсь, что ни капельки не уязвлен. — Это пока только идея, — напоминает Свити. Сама она тоже взбудоражена новостью, не пытаясь скрыть волнение. — Мы можем поговорить с нашей директрисой прямо сейчас, — предлагаю я. Лили замирает, как будто хотела что-то ответить, но передумала. — Думаю, что вживую ее легче будет убедить. Свити соглашается, но по пути в кабинет Макгонагал начинает всерьез нервничать. Я не пытаюсь приободрить ее только по той причине, что эту функцию берет на себя Лили, которая, разумеется, не отпустила нас одних. Всю дорогу она фантазирует, где именно в их спальне домовики расположат еще одну кровать, если Свити распределят на Гриффиндор, и вспоминает, кто может оказаться ее соседками, если она станет хаффлпафкой. На меня она почти не смотрит, и это позволяет фантазировать мне: будто бы мы не расставались, а просто заняты развлечением гостьи, как в августе. Лили знает пароль для горгульи, которым оказывается имя Альбуса, но, разумеется, директриса питает нежные чувства вовсе не к младшему сыну Поттеров. И, даже будь это так, глядя на теперешнее поведение Ала, она явно разочарована своим выбором. Я поднимаюсь по ступеням вслед за девочками, пытаясь представить лицо Макгонагалл, когда она увидит нашу скромную делегацию. Еще вспоминаю, не было ли за мной косяков. — Войдите. — Добрый день, профессор Макгонагалл! — жизнерадостно говорит Лили, первой входя в кабинет. Мы со Свити вторим более спокойным «здравствуйте». — Добрый день, мисс Поттер, мистер Малфой и мисс..? — Макгонагал внимательно смотрит на Свити. — Светлана Одинцова, профессор. Я из делегации Дурмстранга, — несмело отвечает она. — Что-то произошло? — продолжает директриса, сощуренно глядя на Свити сквозь свои очки. — Нет, ничего, профессор, — тушуется Свити, и Лили выступает вместо нее: — Профессор, мы хотим узнать, может ли Свит… Светлана перевестись в Хогвартс. Несколько секунд Макгонагалл молчит, переводя взгляд на каждого из нас по очереди. — Что ж, Светлана, вы выбрали интересную компанию для моральной поддержки, — она слегка улыбается. Могу я узнать, почему вы хотите покинуть Дурмстранг и учиться в Хогвартсе? — Я… — Свити явно не готовилась отвечать на такой вопрос, но она быстро берет себя в руки. — Пять лет назад я поступила в Дурмстранг, потому что там учился мой отец, и, я полагаю, все волшебники из России идут туда. Однако спустя время я поняла, что в моей школе есть сильный уклон в сторону изучения Темных искусств, а мне трудно справляться с этой частью программы: и магически, и морально. Но я не предполагала, что перевод в другую школу возможен, пока сегодня Скорпиус не сказал мне это. — Перевод, разумеется, возможен, — соглашается Макгонагалл. — Мне необходимо время, чтобы выявить академическую разницу, но потом я свяжусь с вашим директором и, если к тому моменту вы еще будете настроены на перевод, то станете студенткой Хогвартса. На каком курсе Дурмстранга вы сейчас обучаетесь? — На шестом. — Хорошо. Не уверена, что мы сможем зачислить вас сразу на выпускной курс, без потери года, но… — В Дурмстранге я тоже учусь не на последнем курсе, — поспешно говорит Свити, и я вижу, какой у нее горящий, почти безумный от счастья взгляд. — Разумеется, вы должны обсудить это со своими родителями, — продолжает Макгонагалл. — Если все сложится удачно, вы станете студенткой Хогвартса уже в следующем сентябре. Она улыбается и одновременно с этим меняется лицо Свити, а с ней и Лили, которая снова включается в разговор: — Но, профессор, разве нельзя перевестись раньше? — она расстроена. — Конец учебного года — самое удачное время для перевода между учебными заведениями, — терпеливо объясняет директриса. — Есть результаты экзаменов, которые можно зачесть, у студентов достаточно времени для подготовки и сдачи академической разницы. В редких случаях перевод происходит после окончания первого семестра. Плечи Свити опускаются так стремительно, словно через секунду от нее останется только горстка пепла под упавшей на пол одеждой. — Профессор, почему она не может перевестись прямо сейчас? — я стараюсь сохранять спокойствие, хотя волнуюсь не меньше самой Свити. — Не сомневайтесь в Свити, она досдаст разницу и все экзамены… — Мистер Малфой, — Макгонагалл медлит, снисходительно глядя на меня. — Я предпочитаю, чтобы студенты говорили сами за себя, а не давали обещания за других. — Я все сдам, — негромко повторяет Свити, робко, но прямо глядя на директрису. — И мои родители будут не против перевода. Могу я перевестись сейчас? Пожалуйста. Макгонагалл снова молчит, изучая лежащие на столе перед ней бумаги. — Светлана, я не сомневаюсь в вашем упорстве и ответственности. Уверена, вы станете достойной студенткой Хогвартса. Но перевод учеников осуществляется в благоприятное для них время, не посреди учебного года. Я пытаюсь придумать какой-то аргумент или довод, который бы подействовал на директрису, пока Лили рассказывает о талантах Свити, за которые ту пригласили в МАЛ, и личных качествах. В хорошем и правильном мире хватило бы назвать истинную причину перевода, чтобы все уладить. Но в хорошем и правильном мире такого со Свити вообще не должно было случиться. Я напряженно смотрю на нее, ожидая, что у нее тоже появится какая-то идея, козырь, хоть что-то, но она стоит, опустив голову, и медленно, будто оттаивая от Конфундуса, начинает плакать. — Мисс… Светлана… — Макгонагалл хмурится, но голос ее звучит обеспокоенно. — Я не отказываю вам в переводе. Хогвартс с радостью примет вас на обучение, только… Свити переходит на рыдания, закрывая лицо руками. На какую-то долю секунды, всего на мгновение, мне кажется, что она притворяется ради своей цели, но я сразу понимаю, что это не так. Она пытается себя остановить, зажимает рот, но — даже беззвучные — слезы продолжают стекать по ее лицу. — Свити, ты что, Свити… — Лили бросается к ней с объятиями, но та не реагирует. — Профессор Макгонагалл, Светлане нужно покинуть Дурмстранг прямо сейчас, — я подхожу ближе к столу директрисы, что должно придать больше значимости моим словам и — одновременно — скрыть от Лили то, что Свити так не хотела ей рассказывать. — Некоторые студенты Дурмстранга считают ее виноватой в исключении Яна Кестера. Думаю, вы уже слышали про этот инцидент в Атлантиде. — Насколько мне известно, от руки мистера Кестера пострадала мисс Поттер, а не мисс Одинцова, — возражает Макгонагалл. — Так и есть, — подтверждаю я и, продумывая на несколько слов вперед, уже понимаю, что придется рассказывать все целиком, потому что иначе этот клубок не размотать. Я оглядываюсь на Лили, которая безуспешно утешает Свити, и становится ясно, что говорить буду только я. — Возможно, вы слышали, что в Дурмстранге весьма… неоднозначно относятся к полукровкам, а магглорожденных не принимают на обучение совсем. И как полукровке, Светлане всегда было в школе сложнее, чем остальным. Так случилось, что именно вопрос об инклюзивности магглорожденных в магическое сообщество стал камнем преткновения для Лили и Яна. У них кардинально разные взгляды на тему, и на уроках политологии они часто спорили. Этот спор и вылился в конфликт с последствиями для Ли… мисс Поттер, — я откашливаюсь. — Когда Кестера отправили домой, некоторые студенты Дурмстранга решили, что Свити способствовала конфликту. Его однокурсники знали, что раньше у него были проблемы с контролем над магией и, как итог, — с магглами, которые увидели, что он колдует. Кто-то посчитал, что Светлана специально рассказала все это, чтобы Поттер давила на слабое место Кестера и он сорвался. Когда Яна Кестера исключили не только из лагеря, но и из школы, все ополчились против Светланы. Я не замечаю, в какой момент бормотание Лили над Свити стихает и она начинает слушать, но, когда замолкаю, на ее лице написан ужас. — Но… почему ты мне не рассказала? — Лили изумленно смотрит на подругу, и я не вмешиваюсь, хотя знаю ответ. — Мне казалось, что я и правда зря рассказала тебе про Дурмстранг. Если бы я молчала, ты бы, возможно, не стала поднимать эту тему на уроке и… И я боялась, что ты снова решишь защищать меня, и все кончится еще хуже, чем… — в напряженной тишине севший голос Свити слышен всем. — Мисс… Светлана, — произносит Макгонагалл, — вы обращались к своему куратору или директору школы? Рассказывали ему, что произошло? Хотя я все еще не до конца понимаю, что именно произошло в Дурмстранге… — Нет, — отвечает Свити слишком поспешно. — Нет, профессор, вы не… — она через силу выдыхает. — Никто в Дурмстранге не станет жаловаться. Будет хуже. Я не хочу сказать, что дирекция не станет вмешиваться, проблема в том, что тогда на тебя обозлятся студенты. Если ты хочешь закончить Дурмстранг, ты просто проходишь через все… Обычно это мелочи: младшие помогают старшим по каким-то поручениям и все. То, что произошло со мной — лишь стечение обстоятельств. Я младшая, я полукровка, и я… виновата. Я просто хочу закончить школу. Если теперь узнают, что я рассказала вам, в Дурмстранге я просто… просто не… — она снова собирается плакать, а стоящая рядом с ней Лили сама выглядит такой разбитой, что ее хочется обнять. — Светлана, вам придется рассказать это вашему директору и родителям, вы понимаете? — строго говорит Макгонагал. — У них будут вопросы, если я сообщу им о немедленном переводе. Свити еще переваривает это условие, когда до меня доходит суть. — Профессор, вы можете перевести ее прямо сейчас? — мое сердце начинает колотиться с грохотом поезда. — Мне нужно некоторое время, чтобы связаться с дирекцией Дурмстранга и родителями мисс Одинцовой, и вам придется очень быстро догонять программу, — Макгонагалл отвечает уже не мне, — но, полагаю, при успешном исходе, вы можете приступить к учебе в Хогвартсе начиная с понедельника. Лили, все еще ошарашенно переводя взгляд с меня на директора, снова обнимает Свити, и на этот раз она отвечает, не издавая ни звука. Когда первый шок у обеих проходит окончательно, Свити подходит ближе к директорскому столу. — Спасибо, профессор. Я вас не подведу. Я сейчас же напишу отцу, чтобы он приехал. Спасибо большое. Только… — она сглатывает, — прошу вас, пусть никто не узнает об этом, пока ничего не решено. — Хорошо, — явно не одобряя эту просьбу, соглашается Макгонагалл. — Я вызову вас, когда прибудет ваш отец и ваш директор. — Спасибо, — повторяет Свити и первая идет к выходу. Мы с Лили — попрощавшись — за ней. Когда горгулья встает на свое место, мы все несколько секунд стоим в тишине пустого коридора. — Спасибо, — наконец говорит Свити мне, — что рассказал все это за меня. Я бы… не смогла. — Пожалуйста. Я не признаюсь, как полегчал мой собственный груз на сердце лишь от того, что я говорил в кабинете: пусть не о себе и столько лет спустя. В какой-то миг мне начало казаться, что, если я и не отомщен, то как будто отпустил свое прошлое. Будто оно незаметно оказалось по ту сторону океана. — Мне жаль, что ты не смогла рассказать мне, — расстроенно произносит Лили, и мы поворачиваемся к ней. — Я правда очень хотела помочь. — Ничего, — улыбается Свити, и ее улыбка больше не кажется мне сахарно-сладкой. — Я буду надеяться, что теперь все закончится хорошо. — Но я не понимаю, как узнал т… Скорпиус, — Лили намеренно не смотрит в мою сторону, продолжая стоять рядом со мной. Свити кривится, надеюсь, от неловкости. — Я просто… — Я случайно услышал ее разговор с Альбертой, — вмешиваюсь я. — Еще в МАЛе. — И столько времени… — Лили начинает поворачиваться в мою сторону, но вовремя дает задний ход, упирая взгляд в Свити. — Почему сейчас он все равно участвует? — Я надеялась, вы не станете той парочкой, которая после расставания делит друзей, — пытается отшутиться Свити. — Мы не… — запальчиво говорит Лили, осекается и, резко выдохнув, уносится прочь по коридору. Свити, виновато улыбнувшись мне, идет за ней. Я приваливаюсь спиной к стене, чтобы дать им время отойти подальше. «Мы не…» Что она хотела этим сказать?***
Мелани нет ни в спальне, ни в гостиной, ни в Большом зале, и я уже собираюсь отправить на ее поиски сову или бумажную птичку, но замечаю Эрика в конце коридора и направляюсь к нему. — Привет, ты не видел Мелани? — И ты не видел, — отвечает Эрик как будто сам себе. — На завтраке она сидела с тобой, а потом пропала. — На матче вы были не вместе? — хмурюсь я и в ту же секунду вспоминаю, с кем сейчас должна быть сестра. С Джеймсом. Или Адрианом, который ушел на ее поиски. Я круто разворачиваюсь и бегу к выходу из замка, сбавляя скорость лишь на полпути к Гремучей иве. Что я сделаю? Остановлю дерево на глазах у сотен снующих студентов и гостей? Приведу за собой кого-нибудь по безотказному закону подлости? Нет, за это мне Мел спасибо не скажет. Не исключено, что Адриан тоже не нашел ее и теперь проводит время с Аделой, а моя попытка развести всех по углам только все испортит. Нужно найти менее подозрительного из них. Не Джеймса и не Мелани, которым я могу случайно создать свидетелей. Не Адриана, говорить с которым — последнее, чего я хочу. И точно не Аделу. Кого тогда? В раздумьях я бреду вокруг замка, вглядываясь в лица прохожих. Я не слишком хорошо знаю студентов, но сегодня вокруг много старших волшебников всех возрастов. Видимо, попасть на матч было нетрудно. Минуя незнакомых парня и девушку, я не сразу различаю речь и уже успеваю оставить их позади, когда: — Сам вернется, не маленький. — Когда? Мы прилетели вместе и так же вернемся в лагерь. — Либо он занят, либо его сожрал акромантул, — флегматично продолжает девушка. — В любом случае, мы Джеймсу не нужны. — Надо просто найти его и отвлечь от… того, чем он занят, — парень переходит на бормотание, и я перестаю слышать диалог. Конечно, Джеймсов по всей Британии как лягушек, но если «лагерь» — это тренировочный лагерь «Паддлмир», тогда эти двое — его сокомандники. Жаль, что я не настолько фанат, чтобы знать весь состав в лицо. Впрочем, они тоже понятия не имеют, где искать Джеймса, так что пользы от них никакой. Разве что теперь я уверен, что он все еще на территории школы. Я бросаю взгляд в сторону Гремучей Ивы и продолжаю идти, надеясь встретить где-нибудь Селвинов и заранее испытывая по этому поводу неприязнь. — Ты снова пытаешься меня сбить, Скорпиус? — Алекс, в которого я едва не врезаюсь за углом, насмешливо наблюдает, как я отскакиваю. — Хорошая игра, жаль, что короткая. Я внимательно смотрю ему в глаза. Альберта выглядела раздосадованной, но гордой, а Крама как будто ничуть не огорчил проигрыш. Он улыбается, обнимая Розу за талию, и они оба смотрят на меня благодушно. — Да, жаль, — повторяю я за ним. — А ты втянулся? — Это было забавно, — пожимает плечами Алекс. — Но вообще-то я приехал ради Розы. Он говорит об этом так просто, будто не поставил под удар репутацию своей школы, чтобы увидеться с девушкой. Несмотря на то, что играет он действительно хорошо и это был малый риск, что-то во всей этой ситуации сбивает меня с толку. Я внезапно ощущаю дискомфорт и нечто, отдаленно напоминающее стыд, хотя не сделал ничего, чтобы они появились. Ничего не сделал. — Вы тут… — я так хочу уйти, что не могу подобрать слова, — развлекайтесь, пока время есть… — Ты в порядке? Я сказал что-то не то или просто ошибся, опознав в Розе благодушие: она следит за мной настороженно и подозрительно, будто за уличным псом. — Нигде не могу найти Мелани, — я снова говорю первое, что приходит на ум. — О, — взгляд Розы будто бы смягчается, — я видела ее с… Я вопросительно поднимаю брови. — Со своим кузеном, — уклончиво отвечает она. Я бросаю взгляд на Алекса, которого, видимо, не смущают наши шифровки, и киваю: — Спасибо. Удачи! Они так и остаются за углом замка, где их не беспокоят ни ветра, ни студенты. Вот, в прятки играют даже те, кто не скрывает своих отношений. От этого мысленного замечания мне становится еще хуже, и я возвращаюсь в замок, прекратив поиски. В конце концов, Мелани вернется сама. Прятаться с Джеймсом от Адриана ничуть не труднее, чем скрываться с Лили от Аделы. Мне что, обыскивать всю территорию, чтобы предупредить ее? Я захожу в Слизеринскую гостиную и опускаюсь в пустое кресло. Впервые мне хочется, чтобы здесь шумели и веселились, перебивая мои собственные уничижительные мысли. И чего бы им не веселиться сейчас? Я ведь даже дал им повод.***
Мелани возвращается через час: пружинящей походкой пересекает гостиную и несколько секунд стоит надо мной, будто наэлектризованная. Потом с явным усилием оглядывается, пододвигает еще одно кресло и садится рядом, не издавая ни звука. Сомневаюсь, что ей хочется заводить разговор, да и я потерял всякий запал. Мы молчим. — Адриан приезжал, — говорю я. — Я его видела, — глухо отвечает Мел. — Не спрашивай. — Он решил просветить меня о здоровье Аделы, — негромко продолжаю я, потому что в гостиной заметно прибавилось народу. — Ты его спросил? — морщится она. — Я его не спрашивал, — неторопливо возражаю я. — Он нашел меня после матча, а потом рассказал о болезни сестры. — Вот так просто? — не верит Мелани. — И что же с ней случилось, по его словам? — Депрессия или вроде того. Она давится смешком, но выражение, будто ее подташнивает, так и не покидает ее лица. — И все? Она из-за депрессии пять лет была на домашнем обучении? Я нехотя пожимаю плечами. — После смерти родителей она была в горе, — пересказываю я, — стала часто болеть чем-то полусерьезным, чувствовала слабость, не вставала с постели. Вот и все. — А сама Адела что сказала? — Я еще не спрашивал у нее, — признаюсь я, и Мелани меняется так резко, что я сразу готовлюсь защищаться от нападок. — Если ты не спрашивал у Аделы и не спрашивал у Адриана — откуда он знает, что нас это интересовало?! Я быстро зажимаю ей рот, потому ее голос невольно повышается, и она мотает головой, чтобы я убрал руку. Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга молча. — Я не подумал об этом, — говорю я. — То есть я удивился, что он пришел именно с этой темой, но… — Откуда он знает, Скорпиус? — шепотом повторяет Мелани. — Твои родители могли спросить у него? — Очень сомневаюсь. Она поджимает губы, и ее лицо становится тяжелым, будто каменным. — Они должны были обратиться к Роули, он ведь лечит всех наших, — я сцепляю пальцы под подбородком. — Селвинов тоже. Для него не должно быть проблемой достать медкарту. — И кого бы выбрал Роули: Малфоев или Селвинов? — вкрадчиво спрашивает Мелани, заглядывая мне в глаза. Я сглатываю и мотаю головой. — Понятия не имею. Она закрывает лицо руками, делая несколько глубоких вдохов. — Если Адриану сообщили, что мы интересовались болезнью Аделы, он точно знает для чего. — Не обязательно, — я просто пытаюсь смягчить удар. — Он не идиот, — с полусмехом-полувыдохом отвечает Мелани. — К сожалению. — Так или иначе, он рассказал о болезни. Видимо, в этом нет ничего необычного. Она явно не готова согласиться, но и возразить не может. — Подождем того, что узнают родители. — Похоже, Роули на стороне Селвинов и скажет твоим родителям то же, что и Адриан. — Тогда мы найдем для деда другую причину, — убеждаю я. — Не сдавайся раньше времени. Мелани поднимает на меня усталый и при этом уязвленный взгляд. — Разумеется. Я ведь знаю, что теряю. Она уходит к себе, оставляя меня одного. Ее слова эхом отдаются в моих мыслях: я ведь знаю, что теряю. И я тоже знаю. Почему же я деморализован так, будто сдаться сейчас — лучшее из возможных решений?