Чулки

Залог хорошего отношения ко всем врачам – ухоженные и теплые руки. Ангела аккуратно, самыми краешками губ, улыбается, пока запястья, облаченные в плотные полупрозрачные перчатки, порхают над затянутой несвежим бинтом ссадиной. Тонкие, почти как у художницы или балерины, но испещренные множеством мозолей и порой сбитые в кровь. – Ты опять ведёшь себя со мной так, будто бы я ребёнок, – у Лиз в крови ворчать и бухтеть в самые неподходящие ситуации, но Ангела действует сугубо профессионально: профессионально снисходительно улыбается, профессионально промакивает антисептиком заживающую ссадину на лбу и так же профессионально дарит долгий и теплый поцелуй, придерживая острый подбородок. – Ага, – глубоко вздохнув, отвечает Ангела, сменив перчатки, – большой и ужасно капризный ребёнок. Хочешь, принесу тебе шоколадку, если будешь хорошо себя вести, м? Лиз была… особенной. Ангела, безусловно, любила свою работу и любила помогать, но в силу того, что Элизабет была источником стремительно нарастающего тепла в районе сердца, то и забота о ней была не совсем обычного характера. Но Ангела быстро привыкла к тому, что даже в больнице, когда Лиз позволяет себе не самые пристойные комментарии о том, насколько сильно Циглер идёт халат, позволяет себе вальяжно вильнуть бёдрами лишний раз. Руки снова обводят аккуратные скулы и зачёсывают белоснежный локон за ухо – с особым трепетом и той же ласковой улыбкой. Эш вздыхает. Поверхностно и тихо, но прижимаясь щекой к скрипящей перчатке – Ангела не может отказать себе в удовольствии погладить большим пальцем острую щёку, баюкая в руках это любимое лицо и позволяя себе задержаться в этой палате на подольше. – Что на этот раз? – разомлев во врачебных ладонях, Эш потягивается, довольно сощурившись – один в один кошка, стащившая с барского стола ложку сметаны, – может… чулки? – ладонь, скользящая по колену мгновенно пресечена хлестким шлепком, а Ангела, округлив глаза, отшатнулась и окинула Эш непонимающим взглядом. – Это – больница, – шипит Ангела, оправляя юбку. – Ну, и что? – у Лиз выходит так невозмутимо, что первое время Ангела только сильнее раздувает ноздри и думает вообще покинуть эту палату, – безусловно, до поры, до времени, но всё-таки, – это – больница, а ты – моя девушка. Даже в этой больнице, – закатанные глаза и сморщенный острый нос, – хватит уже, Ангела. – Что хватит? – ладони сами складывают стопку из историй болезни, прижимая её к груди – будто бы это может как–то помочь и защитить. – Недотрогу из себя строить, – смешок тихий, но достаточный, чтобы смутить Циглер и поставить её в не самое завидное положение. Заставляет замолчать, замерев на несколько мгновений у двери. Не поворачиваясь, Ангела аккуратно приподнимает халат, вместе с ним придерживая и подол строгой юбки: на молочной коже – кружевные подвязки и сетчатые чулки. А все такой же тихий, но более довольный смешок спустя несколько мгновений заставляет Ангелу вспыхнуть и пулей вылететь из палаты.