Питер никогда не считал себя белоручкой, но согласитесь, распалить собственноручно старый, местами заваленный камин – это дело не из лёгких. Особенно, если использовать для этого отсырелые бревна. Ну, а что поделать, если в этой глухомани дожди идут даже чаще, чем прилетают почтовые голуби. Нет, возможно, с голубями это и преувеличение, но вот об интернет-связи тут явно никто не слышал. Это и неудивительно, ведь в горной местности, как здесь, довольно тяжело разместить мобильные соты, да и вообще провести какую-то связь с внешним миром. Хоть электричество есть, и на том спасибо…
Зато диковинных деревьев и необыкновенных растений всех возможных классов и видов тут явно больше, чем описано в Википедии. Удовольствие для городского жителя, конечно, сомнительное, но для Мэй этот климат подходит. По крайней мере, Паркер на это надеется.
Чиркнув спичкой о коробок, парень наконец-то смог подпалить влажное, ароматное сено, и языки пламени постепенно стали принимать в свои объятия не только солому, но и увесистую древесину. Уже через пару минут в камине разгорается хорошее пламя. В доме становится ощутимо теплее.
Небрежно вытерев руки о грубого кроя штаны, Питер вышел на веранду и шумно втянул носом прохладный вечерний воздух. Что-что, но дышать тут явно проще, чем в Квинсе. Квинс… Как же парень на самом деле скучает по дому. По той небольшой квартирке в многоэтажке в спальном районе, по своей маленькой, но такой уютной комнатке, обвешанной кучей постеров, по старому, но рабочему компьютеру. Скучает по своей школе, друзьями, по Лиз… Резко зажмурившись, парень еле сдерживается, чтобы не влепить себе пощёчину. Нельзя об этом думать, нельзя и точка. Незачем возвращаться к липкой рефлексии и мучить себя снова, когда уже ничего не изменить. Нельзя. Это всё пройденный этап.
Он
должен быть тут, значит, будет.
Солнце медленно возвращается домой после утомительной прогулки по небосводу, и парень завороженно наблюдает за тем, как небо, из нежно-голубого превращается в персиковый, а потом и вовсе лиловый купол, местами отдавая синим и золотым. Будто бы художник забыл помыть палитру, после того как рисовал сочный натюрморт. Лёгкая улыбка касается губ подростка.
«Возможно, здесь не так уж и плохо?»
Мэй возвращается незаметно и прикосновением тонких пальцев к плечу племянника заставляет того вздрогнуть. Женщина лишь лукаво улыбается и молча проходит в дом.
Паркер заходит за тетей, прикрывая скрипучую входную дверь. В домике пахнет сырой древесиной и сушеными травами, дрова в камине мерно трещат, будто бы мурлыча, а огонь умело прогревает воздух. Хоть сейчас конец апреля, и днём довольно тепло, под вечер температура все же падает, и становится ощутимо прохладно. А Мэй нельзя замерзать. В ее состоянии каждое потрясение для организма может стать фатальным.
Женщина аккуратно раскладывает на столе найденные ею растения, свежие, только недавно прорвавшиеся сквозь толщу холодной земли. Уже скоро в лесу и на многочисленных здешних полянках можно будет найти различные ягоды, и тогда варево, которое Мэй называет чаем, приобретет новые оттенки вкуса. Если честно, то напиток с мятой, чабрецом и кучей других "добавок", название которых Питер все никак не может запомнить, немного уже надоел. Но это полезно, полезно для тёти, так что он не жалуется.
Наверное…
Где-то на подкорке сознания Паркер признается себе, что уже устал от такого образа жизни. Они тут всего каких-то пару недель… Но эти недели, вкупе с месяцами метания по разным уголкам континента, в поисках лучшего климата, а до этого долгие недели почти что жизни в больницах сильно утомили. Это трудно, очень трудно. Особенно для семнадцатилетнего паренька, который был вынужден так резко повзрослеть…
Из раздумий парня снова вырывает ласковое прикосновение теплых пальцев. Проморгавшись, он видит Мэй, стоящую рядом и смотрящую на него обеспокоенным и виноватым взглядом. Женщина молчит, ох, как давно она уже молчит. Питеру порою кажется, что он начинает забывать её голос. Её нежный, прекрасный голос. Его ему тоже не хватает.
Тётя понимает, что её любимый племянник, милый, ранее болтливый подросток, страдает из-за неё, хоть он и пытается тщательно скрывать это. Всё, что она может, это лишь грустно смотреть, показывая взглядом то, как сильно любит его и как счастлива, что у неё есть такой заботливый и ответственный малыш.
Единственное, что женщине остаётся, это пытаться хоть как-то облегчить жизнь Питера, делая её не такой тяжёлой, какой она является…
Нелепо улыбнувшись, подросток садится за большой деревянный стол у окна и задумчиво провожает взглядом последние теплые лучи солнца. Мэй ставит на стол две кружки с ароматным горячим чаем, большую пиалу с самодельным ягодным вареньем и пышные медовые панкейки. Женщина садится напротив и нежно улыбается. Хоть болезнь и забирает последние силы, Мэй все равно пытается заботиться и ухаживать за своим мальчиком: готовить еду, иногда балуя Питера чем-то вкусненьким, стирать одежду, гладить, убирать в доме. Парень, конечно, может делать это все и сам, но на его плечах тяжёлая физическая работа и времени на домашние хлопоты почти не останется.
Сейчас состояние Мэй не позволяет ей делать всё в полную силу, как раньше, но всё же она пытается. Пытается сохранить хоть иллюзию прежней жизни, где именно она является взрослой и ответственной в доме.
Панкейк, обильно политый малиновым вареньем, медленно тает во рту. Питер прикрывает глаза, наслаждаясь моментом. Он съел достаточно много и уже наелся, но всё равно не может остановиться, погружая в рот ещё один кусочек, запивая всё сладким чаем. Мэй наблюдает за этим увлечённым поглощением мучного и широко улыбается, на самом деле, той счастливой, но такой редкой улыбкой, которую Паркер так сильно любит. Он переводит взгляд на женщину, и тоже не может сдержать улыбки и протягивает ей немного липкую ладонь. Это прикосновение руки к руке и искренние взгляды говорят гораздо больше, чем мимолётно брошенные слова.
В этот момент Питер снова думает, что, может быть, все на самом деле не так уж и
плохо.
После ужина, проводив Мэй в ее комнату и убедившись, что женщина легла спать, подросток лениво побрел к себе на второй этаж. Небольшой чердак парень переоборудовал в жилую комнату: перенес туда свои немногочисленные вещи и обклеил стены плакатами с героями из своих любимых комиксов и фильмов. Что-что, а от постеров он отказаться не смог никак. С самого детства комиксы были его личным способом вырваться из реальности, которая никогда не была особо радужной. Зато мир ярких красок, захватывающих историй и интригующих моментов со страниц журналов манил мальчика, заменяя суровую действительность. Последние карманные деньги он тратил на свое не уникальное, но горячо любимое хобби. К сожалению, средств никогда не было много, но умение экономить и променивать пару завтраков на новый выпуск делали свое дело, позволяя снова и снова теряться среди своих любимых супергероев и кумиров. Что уже говорить о том, когда по этим комиксам стали выходить фильмы…
Усталость за день стала брать свое, окутывая подростка ленивыми волнами, и он завалился на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Двигаться совершенно не хотелось. Руки гудели лишь от воспоминания, того сколько дров было им сегодня наколото. Всем тревожным мыслям нет места в голове, когда ты настолько выжатый, поэтому парень изо дня в день старался умышленно доводить себя до такого состояния. Ибо думать было нельзя, нет, ни в коем случае нельзя.
Нет.
Настенные часы размеренно тикали, медленно переплетаясь с дыханием спящего подростка.
Четыре тридцать восемь. Четыре тридцать восемь. Четыре тридцать дев…
Резкий, надрывной и громкий кашель пронзил ночную тишину, заставив Питера дернуться и чуть ли не свалиться с кровати. Пара секунд потребовалось на то, чтобы прийти в себя, а болезненное понимание произошедшего окончательное прогнало сон.
Потерев дрожащей рукой глаза, Паркер сорвался и рванул вниз, перепрыгивая через ступеньки старой деревянной лестницы. Почти спустившись, он чуть не перецепился через высокий порожек. В голове билась единственная мысль: «Только не снова, только не снова, нет, пожалуйста, только не сейчас, Мэй…»
Залетев в спальню женщины, Питер замер, буквально чувствуя, как липкий, холодный страх окутывает каждую клеточку его тела. Перед глазами буйными водоворотами начали пролетать события двухлетней давности. Паника… Страх… Крики боли самого дорогого человека…
Единственного человека…
Подросток бросился к кровати женщины, моля о том, чтобы все обошлось… Осознание того, что в
ту ночь все выглядело именно так, захлестнуло с головой будто холодной волной, не давая ни вдохнуть ни выдохнуть. Лёгкие парня болезненно сжались, а коленки пронзило мимолётной болью, когда он упал на них возле кровати Мэй. Женщина склонилась вниз над полом, сильно согнувшись, сотрясаясь в беззвучном кашле. Паркер рывком включил ночник над кроватью и смог еле сдержать крик ужаса — белая ночная рубашка тёти и ее подушка были в темной густой крови, резко пахнущей терпкой медью. Дрожащими руками подросток схватился за плечи женщины и постарался медленно помочь ей принять сидячее положение. Ладонь, которой она прикрывала рот, тоже почти вся была в липких красных каплях.
Питера трясло, так трясло от всепоглощающего страха, липкого отчаяния и безысходности, что он боялся прямо сейчас потерять сознание. Но он не мог, не мог потерять самообладание, сейчас он был нужен тёте как никогда.
— Нет, Мэй, пожалуйста, черт, Мэй, посмотри на меня, пожалуйста, Мэй, посмотри на меня, давай, дыши, Мэй, просто дыши, прошу тебя, — дрожащей рукой он схватил стакан с водой, кинул в него таблетку обезболивающего, что всегда стоят на тумбе возле кровати, и поднес его к губам женщины. — Давай, Мэй, пожалуйста, хоть пару глотков, тебе станет легче, прошу, Мэй, ну давай же, ради меня, прошу… — заплетающимся языком от нахлынувших эмоций быстро лепетал Питер. Тётя, все еще содрогаясь всем телом, прижалась сухими губами к холодному стеклу и сделала пару глотков, после чего снова разразилась ржавым хриплым кашлем.
Зажмурившись, парень шумно втянул воздух, пытаясь прийти в себя. И только когда тётя перестала трястись, он смог выдохнуть.
— Так, Мэй, слышишь меня? Мы должны ехать, прямо сейчас, пока еще не поздно, должны ехать, Мэй, я сейчас наберу дяде Алексу, и он поможет нам, он обещал, помнишь, он точно поможет. Мы быстро доедем, Мэй, только держись, прошу… Я рядом, Мэй, рядом.
Немного отстранившись от женщины, Питер ущипнул себя за руку, чтобы боль смогла хоть немного привести его в чувства. Что там говорил Брюс делать в таких ситуациях? Ну, знаете, когда можете потерять единственного родного и дорогого тебе человека. Ах да, дышать, блять, дышать… Питер, ты просто должен дышать.
Вдох… Вдох… Вдох… И… Выдох.
Вроде становится чуть легче, и сердце перестает колотиться, как бешеное. Парень быстро вскакивает, берет тётю чуть ли не на руки и ведёт в ванную. Всё ещё дрожащими руками он помогает ей умыться, чтобы смыть капли крови, продолжая тихо бормотать:
— Тише, Мэй, тише… Все хорошо… Мы справимся. Сейчас, еще немного, и подействует обезболивающее, тебе станет легче, слышишь, Мэй? Вот так, да…
Парень не может молчать, в
такие моменты точно не может, будто бы его ранее гиперактивная вспыльчивая натура прорывается сквозь оковы безразличия только в стрессовых ситуациях.
Посадив женщину на диван, он подал ей уличную одежду, и пока не начался новый приступ, и она могла действовать вразумительно, оставил ее переодеваться, а сам взял телефон и побежал наверх. На втором этаже мобильная связь ловила немного лучше, и парень надеялся, что этого будет достаточно, чтобы сделать звонок. Еле попадая на нужные кнопки, он нажал на вызов. Этот номер у него уже чуть больше года на быстром наборе.
Гудки… Гудки… Гудки… Каждый отдаётся гулким болезненным ударом где-то под рёбрами. Конечно, звонить кому-то в 5 утра, это не очень красиво, но Питеру откровенно говоря похуй, ибо на кону стоит жизнь родной тети.
Наконец из динамика послышался сонный хрипловатый голос.
— Д-да… Питер, это ты? Что случилось?
— Д-доктор Беннер, простите, но я не знал, кому еще можно прозвонить, да и помочь мне можете только вы, простите. Я проснулся, тут громкий кашель, кровь, я еле добежал, ей плохо, а я…
— Так, так, Паркер, подожди, — мужчина перебил задыхающегося от слов подростка и негромко кашлянул. — А теперь сначала, но медленно и по порядку.
— Да, простите… Я… Я проснулся от громкого кашля Мэй. Она, я, мы… Я прибежал к ней, а она снова кашляет, да и вообще ей плохо очень. Я напоил ее обезболивающим, но ей все равно больно, и я не знаю, что делать… мистер Беннер, мне страшно.
— Так, Питер, ты главное не впадай в панику. Мы это уже не раз обсуждали. Приступы могли повториться, и мы готовы к этому. Но времени у вас мало. Как скоро вы сможете добраться до города?
— Ну… Дядя Алекс говорил, что если снова такое произойдет, т-то он всегда сможет помочь нам. У него есть машина, но до его поместья нужно спуститься вниз… Э-это где-то полчаса ходьбы… — голос парня дрожал, но он старался контролировать себя. — И ехать до города примерно полтора часа.
— Хорошо, Питер, слушай меня. Ты должен сейчас сделать Мэй укол, ехать вам всё-таки долго, а у нас каждая минута на счету. Ты уже делал это, помнишь?
— Д-да, мистер Беннер, я помню, но, а вдруг у меня не получится? Я могу промахнуться… И…
— Питер, твоя тётя работала медсестрой, она тебе укажет точное место, куда колоть. И я тебе тоже не раз показывал, как правильно это делать. Главное, чтобы в шприце не было воздуха. А воздух нам нужен в лёгких Мэй, правильно?
— Да… Я, я постараюсь, спасибо вам.
— Пока что не за что, главное поторопитесь. Через час я буду уже в клинике, ждать вас. И помни, Питер, ты справишься, главное не паникуй.
После этих слов послышались противные гудки, и парень понял, что это прямой призыв к действию. Бросившись вниз, Паркер быстро нашел в холодильнике нужную суспензию и шприц, продезинфицировал руки и вернулся в комнату. Женщине удалось переодеться. Выглядела она неважно.
— Мэй, ты тут, ты слышишь меня? Посмотри на меня, вот так, молодец. Я сейчас сделаю тебе инъекцию и мы направимся в больницу, хорошо? — подросток опустился на колени перед женщиной, не понятно кого пытаясь отвлечь разговорами — себя, или ее. — Просто скажи мне, я правильно все делаю? Ну же, Мэй, помоги мне, прошу…
Женщина послушно дала руку и дрожащим пальцем указала на нужное место, чтобы игла вошла четко в вену. До боли закусив губу, Питер ввел холодный металл в мраморно бледную кожу. Вскоре Мэй уже прижимала к этому месту ватку, а Паркер судорожно кидал в сумку все, что может им пригодиться: документы, деньги, обезболивающее. Ну и большую бутылку воды на всякий случай.
В его голове вертелась мысль о том, что он смог, почти смог пережить это, несмотря на удушающий страх. Осталось совсем немного и кошмар закончится.
◆◇◆
Дорога вниз была тяжёлой, хорошо, что Мэй весит немного, и парень мог спокойно придерживать её. А когда тёте становилось хуже и она снова начинала кашлять, так и вообще нести на руках. К счастью, склоны в этой местности были хоть и большими, но не крутыми.
Дядя Алекс встречал их уже у порога склона, так как Паркер заранее позвонил ему, на своем большом внедорожнике, который легко и довольно быстро может преодолеть каменистую дорогу. Ибо до трассы тут еще нужно доехать. С помощью мужчины Питер помог женщине лечь на заднем сидении, а сам запрыгнул вперед.
Автомобиль тронулся, оставляя за собой клубы пыли. Подросток, быстро пересказав последние события их попутчику, замолк и всю оставшуюся дорогу ехал, не проронив ни слова. Он то и дело испуганно вздрагивал, каждый раз когда они наезжали на очередную кочку. Напряжение буквально витало в воздухе.
Первые нежные лучи солнца волнами разрезали синее небесное полотно, будто бы пытаясь успокоить своих путников, но тщетно.
Мужчина положил свою тяжёлую ладонь на плечо Питеру и ободряюще похлопал. Конечно, они были чужими людьми, но старший прикипел к ним за это недолгое время знакомства, а особенно к грустной, но нежной улыбке тёти Мэй.
Когда огни города начали приветливо мерцать на горизонте, подросток размешал очередную таблетку обезболивающего с водой и дал тёте, чтобы облегчить её страдания. Но когда до больницы оставались считанные минуты, начался новый приступ, и звуки хриплого, ржавого кашля заполнили автомобиль. Руки парня снова затряслись, когда он опять увидел кровь…
Дальше все было как в тумане.
Больница… Белые стены… Взволнованный взгляд Брюса Беннера… Сильно побледневшее лицо Мэй… Почти что отсутствие дыхания… Горящий значок реанимации…
◆◇◆
Если долго сидеть на одном месте и смотреть на стены, ну, знаете, эти, пиздецки белые, гладкие стены в больничных коридорах, то они кажутся еще более мертвыми, чем обычно. Примерно также сейчас выглядит Питер Паркер, заплаканный мальчик, оставленный один среди белых великанов на протяжении нескольких часов. Больше всего он боялся того, что мигающий огонек «реанимации» погаснет, и он снова останется один. На этот раз точно один среди мертвых стен.
Глаза подростка покраснели уже не только от слез, но и от непрерывного рассматривания лампочки. В голове было так пусто, что казалось, что кроме густого страха, стекающего по стенкам сознания липкими каплями, ничего не осталось.
Когда огонек лампочки погас, все внутри парня оборвалось. Противный писк в голове застрял, становясь все громче, будто бы молотком вбивая гвозди где-то в висках. Упав на холодный стерильный пол, подросток сжал руками голову и беззвучно закричал. Закричал от боли, от страха, от разочарования, от леденящей безысходности. Сердце сжималось и разжималось, норовя разорваться, и билось так сильно-сильно, что едва ли не пробивало тесную клетку ребер.
И если бы не удар по лицу, то, скорее всего, пробило бы.
— …ойся, ты меня слышишь? Она жива, жива, Мэй жива, Питер, ты меня слышишь, посмотри на меня! — прикрикнул Беннер, пытаясь обратить внимание парня на себя.
Тот дотронулся ладонью до горящей щеки и перевел на доктора затуманенный взгляд. Как только смысл сказанных слов дошёл до Паркера, он резко вскочил на ноги, смотря на врача широко открытыми глазами.
— Ч-что с ней?
— Питер, у твоей тети произошла остановка сердца, — увидев бурю в глазах подростка, он наспех продолжил, — но она жива, Пит. Жива, слышишь?.
Паркер стоял молча, пытаясь прийти в себя.
«Жива… Жива… Жива…»
— Но на этом хорошие новости заканчиваются. Питер… Болезнь прогрессирует… Если нам не удастся подобрать новый препарат… То Мэй Паркер не проживет больше пары месяцев.
Это было последнее, что услышал парень, прежде чем наступила спасительная темнота.
