*
Тэиль спокойным мальчиком всегда слушает старших, тех, что мудрее. Знает, что правильно и что можно, и старается не ошибаться. Он умным мальчиком всегда оберегает младших, всегда заботится в трудные моменты, и никогда не пытается выглядеть сильнее, чем он есть. У Чону тонкие пальцы и нежные движения. Он весь как хрупкость и лукавость, иногда неловкий и глуповатый, но такой родной, что перехватывает дыхание, и хочется обнимать его, пряча в объятиях от всего ужасного мира, что где-то там, за стенами. Чону смеется радостно и всё также по-детски, хотя ему давно уже не шестнадцать. А потом, зачем-то, целует в щеку.*
— Пойдём погуляем? — звучит невинное, но Тэиль давно уже в курсе, что в Чону невинности как в Хэчане совести — почти нет. И он не покупается, конечно нет, но всё равно кивает, потому что никогда не может отказать этому щенячьему взгляду и робким касаниям. Безнадёжности в тонких пальцах и вымученных улыбках больше с каждым днём, и Тэиль иногда думает. Думает, что может, некоторые ошибки надо совершать.*
Чону жмётся ближе: лезет своими замёрзшими пальцами под футболку, и Тэиль замирает ровно на пару секунд, а потом утыкается носом в светлую макушку. В гостиной тихо — фильм уже давно забыт всеми, Юта гордо храпит у Джонни на плече, и последнее, что хочется — портить эту идиллию. Чону облизывает губы — горячий язык проходится по коже на шее и почти неслышно выдыхает: — Почему ты так? — так далеко, так мало, так отчаянно. У Тэиля сводит зубы от всего этого — от такой обречённости и влюблённости, на которую он сам даёт ровным счётом ничего — ни ответов, ни отказов. Чону утыкается носом ему куда-то в ключицы. И сжимает пальцы крепче.*
Наверно, всё в итоге идёт не так, когда Тэиль видит, как он плачет. Не от усталости или стресса, не от боли в растянутых мышцах или просто от невыразимых словами эмоций. А тихо, молча, сидя в кресле и смотря в окно. Внутри всё сжимается, клокочет, и хочется уничтожить того, кто сделал этому мальчику больно, и становится физически плохо, когда приходит осознание, что это он сам. Тэиль замирает в дверях и задаётся вопросом — стоит ли его «правильность» всего этого? Он вдыхает неслышно и до боли в груди. А потом уходит.*
Чону смеётся ярко, тянет руки к чужим волосам и смотрит, не отрываясь и щурясь. Тэиль перехватывает тонкие пальцы, сжимая их еле-еле, будто боясь сломать. А потом целует костяшки, притягивая его к себе ближе. Чону тычется ему носом в шею — порывисто-нежно и трепетно-больно. И цепляется, как за что-то важное.*
Тэиль правильным мальчиком спрашивает: можно я тебя поцелую? Видя целую бурю эмоций в чужих глазах и робкий кивок, будто Чону боится, что это сон. Он — отчаянно-хрупкий, облизывает губы, задерживает дыхание и прикрывает глаза, хотя, казалось бы, — всегда такой напористый и дерзкий. Тэиль улыбается, гладит его по щеке и приближается почти вплотную, ещё не целуя, но согревая дыханием. У Чону дрожащие ресницы, быстро бьющееся сердце и враз порозовевшие щёки. Он ждёт, ждёт и ждёт, покорно и почти надломленно, и кажется, что если сейчас Тэиль уйдёт — он разобьётся раз и навсегда. — Хён? — угадывается тихое и безнадёжное, что ломает изнутри и выскребает насквозь. Поцелуй выходит неправильным — немного смазанным, немного болезненным, немного соленоватым. Измученно-больным. Чону жмется ближе — плечо становится мокрым, а дышать тяжело от чужих объятий. Тэиль целует в висок. И прижимает ближе.