***
Такой подставы от экзаменаторов Кохэку явно не ждал, пусть их диалог и наталкивал на подобные мысли. Он прекрасно понимал мотивы пожилой пары хозяев гостиницы, да и банально неоткуда было им знать, какие у них неоднозначные отношения. Да, он считал это верным решением с их стороны, но не мог адекватно и объективно относиться к этому, просто потому, что он был напрямую замешан в спектакле театра «Абсурдной Судьбы», постановщиками и одновременно главными актерами которого они случайно заделались. Гораздо большей подставой от экзаменаторов, но теперь уже для всех экзаменуемых, стало то, что ночью они в одиночку покинули остров на дирижабле, и вот теперь, с утра пораньше устроив всеобщее собрание, кандидаты пытались сойтись во мнении, что же, черт возьми, произошло — всем было интересно разобраться в этом. Киллуа сел рядом с Гоном где-то на верхней палубе, свесил ноги с края и покосился на Кохэку, улегшегося немного позади них. Казалось, он удобно устроился здесь, положив руки под голову, и досыпал положенное время, как настоящий кот, которого не волнуют проблемы людишек, потому что он сыт и доволен теплым солнцем и легким бризом. Киллуа почти поверил, но привычка анализировать окружение, привитая семьей, дала ясно понять, что дыхание спящего должно быть более размеренным, а еще интуиция ему подсказывала, что Кохэку все слышит и, главное, внимательно слушает. Впрочем, та же интуиция подсказывала и то, что, если бы он пытался замаскироваться под спящего, Киллуа бы не раскусил. А из-за взгляда внезапно распахнувшихся глаз подумалось, что он знает даже о чем ты думаешь. А насмешка во взгляде совсем не злая. Занятный он человек, на самом деле. — Ты тоже очень интересный человек, Киллуа, — с улыбкой в голосе ответил Кохэку, вновь прикрыв глаза. — Как ты… — Ты читаешь мысли? — к ним повернулся Гон, заинтересованно повернувшись назад. — Нет, просто когда Киллуа задумывается, все его мысли по глазам читаются, — усмехнулся тот. — Ты так громко думаешь, Киллуа. Тот не сдержал улыбки. Забавная ситуация. Похоже, со стороны это примерно так и выглядело: он застыл, смотря прямо на закрытые глаза «спящего» человека, и не двигался. — …только что ходил в комнату хозяев. — На этом моменте Гон и Киллуа прислушались. Кохэку мысленно пожал плечами на то, что говорил это Ханзо — если он ниндзя, логично, что он первым пойдет искать подтверждения или опровержения каких-то своих мыслей. Странно, что он не сделал этого раньше. — Все сокровища остались здесь. — Может быть, они забыли забрать их с собой? — наивно предложил Гон обоснование. — Невозможно, — покачал головой Киллуа. Конечно, невозможно. Судя по их словам, там просто огромнейшая сумма, забыть о таком не сможет даже последний склеротик. Но здесь все проще: им даром не сдались эти иллюзии, а развеивать их они не стали, то ли потому что захотели запутать кандидатов, то ли потому что решили не тратить время на то, что через пару суток само по себе развеется. Но одно другому не мешает. Потом было что-то о еде, а затем какая-то девушка позвала ребят в радиорубку, за ней пошла небольшая часть заинтересовавшихся. Гон и Киллуа были в их числе, так что Кохэку они потащили с собой, а тот несильно-то и сопротивлялся. Ему было, в общем-то, малость все равно на происходящее, потому что из интересного происходило целое ничего. Затем все разошлись, и Кохэку решил отойти от ребят, потому что он единственный знал, что хочет найти здесь. Естественно, найти этот предмет было сложно, но за те часы, которые были ему даны, он управился, потому что парень он удачливый и наткнулся на объект своих поисков совершенно случайно. Затем он объявился на повторное собрание на палубе, где люди сбросили все, что нашли. Уже там, на собрании, даже если не знать будущего, можно было с уверенностью предсказать, кто точно дойдет до последнего этапа. Определенно не те самоуверенные парни, не уважающие чужого мнения и желания помочь. На это собрание Кохэку пришел ради одного — встретиться с Анн-Хоф, увести ее подальше и завести разговор. Этот этап важнее для нее, чем для самого Кохэку, и, если получится, она проявит свои лидерские качества. Поэтому он попросил ее передать капитанский журнал с записями о природной аномалии, происходящей раз в десять лет, Курапике. Он немного доверится взрослому человеку и начнет обсуждать с ней, что можно сделать. Анн-Хоф — девушка адекватная, умная, справится с возложенными на нее задачей и ответственностью. А по факту, Кохэку просто спихнул работу на нее, вместе с тем умудрившись позаботиться о ней, и уснул где-то на крыше корабля, наслаждаясь лучами солнца. А к закату пришел Хисока. Вопреки всему и своему характеру, он просто сел рядом, но не настолько, чтобы это было неприличным, и со странной улыбкой смотрел на ало-розовое небо. Поднялся ветер, и Кохэку, внимательно наблюдающий за этим человеком, мог видеть, как развеваются волосы — так же, как полыхает огонь; и солнце, напоследок одаривающее их непривычными цветами, в янтарных глазах отражалось блеском такого же огня. Не безумства — жизни. И закат они встретили вместе, не говоря ни слова. Уже потом, когда спокойный ветерок начал сменяться штормом, а люди внизу все вместе собрались, чтобы устроить какую-то суету, Кохэку заговорил: — Всегда ваша жизнь такова? — он посмотрел на Хисоку, спокойно встречая его заинтересованный взгляд. Сейчас — никакого учащенного сердцебиения, волнения, чувства опасности. Только ощущение, что ты защищен, ведь ты силен для того, чтобы справиться с той напастью, из-за которой все люди всполошились. А ты и не придаешь ей значения даже. Это он имел в виду в своем вопросе. Теперь ясно, почему у Хисоки такое отношение к людям. — Нет. — Я так и… что? — Кохэку остановился, закрыв рот. Спрашивал он почти риторически, так как был уверен в другом ответе. Но почему тогда… — Тебе стоит поучиться у Курапики сомневаться во всем, — он не мог не заострить внимание на оговорке. В глазах насмешка. — Что ж, здесь становится ветрено, не считаешь? — он поднялся и, не смотря на Кохэку, заговорил, будто бы обращаясь в пустоту: — Когда ты не похож на обычных людей и встречаешь таких как ты, серая масса в целом становится неинтересна, ты не чувствуешь к ней ни-че-го. Тебе всё равно. Кохэку всё еще смотрел на то место, где прежде стоял непривычно спокойный и вроде как адекватный Хисока, даже когда он, напоследок окинув насмешливым взглядом, спрыгнул на палубу, пока не стало совсем уж ветрено, что вынудило его скрыться внутри корабля, где он по мелочи помогал Курапике, почти не показываясь ему на глаза. Больше времени занимали размышления: в словах Хисоки он узнал себя. Разве что, дошедших до этого этапа кандидатов не совсем можно назвать серой массой, и он это понимал. Может ли быть, что Кохэку на «начальной стадии»? Скоро он станет таким же: он будет равнодушен до всех, кроме себя? Абсолютно все люди будут лишь серой толпой, недостойной его личности? Это ли не бесчеловечно? «А разве не это ты ощущал, когда все люди вокруг суетились перед опасностью, которая не казалась тебе таковой? Отторжение и неприятие? Свое превосходство и насмешку над чужими страхами?» Несмотря на секундное замешательство и странные мысли, Кохэку был уверен в себе и своём психическом здоровье. Если и произойдет такое, что он начнет окончательно съезжать с катушек, у него есть островок постоянства — второе Я, способное остановить его, прежде чем сам Кохэку дойдет до точки невозврата. Конечно, в глубине души он надеялся, что такого не произойдет, но у него есть внутренняя поддержка, самоуверенность, новые друзья и даже член семьи, пусть ещё и не знающий об этом. По ментальной связи пронеслось успокаивающее мурчание — рай для ушей. Никогда не будет кого-то, кто лучше бы понимал его состояние, кроме как он сам. Взгляд Кохэку в бушующую даль за окном смягчился, перестав быть настолько серьезным и темным. Беспокойство улетучилось. Теперь можно было подумать о другом. Например, о том, о чем раньше он не задумывался, обратив внимание только мельком. О том, что Хисока снял перед ним свою маску, позволив проникнуть глубже в свои мысли. Разрешение проникнуть туда, в разум, разрешение понять — это действие интимнее любви, особенно для них. Это непозволительное доверие. Кохэку был к такому не готов, когда Иллуми пытался вломиться в его разум, а Хисока — сам позвал. Час от часу не легче, Кохэку не понимает, какой из вариантов более жуткий, а разбираться ему и с тем, и с другим.***
Погода начала проявлять свой буйный, дикий нрав. Первая волна отражалась в темном небе, ветре настолько быстром, что свистело в ушах, в сильном ливне. Теплый закат стремительно сменялся беспросветной, холодной ночью, в которой запах опасности и человеческого страха перебивал дождевую свежесть. Лёгкая паника витала в воздухе, вызванная тяжелой атмосферой — люди здесь не сталкивались ни с чем подобным. Кохэку всё так же наблюдал за всем происходящим с высоты, крепко удерживая себя на корабле — ветер был столь силен, что мог с легкостью снести человека с ног. Один из последних Курута пристально наблюдал за «своими» людьми, готовый вмешаться. Он смутно помнил, что все должно быть в порядке, но его вмешательство в канон уже привело к некоторым последствиям, и он не может быть уверен, что эти последствия не приведут к еще большим проблемам, а потому присматривал за своими, чтобы протянуть руку в критической ситуации и не допустить непоправимого. Торнадо, соединяющий море с небом, был уже довольно близко, уровень моря заметно повысился, людей, уплывающих на лодке по собственной глупости, начало затягивать ближе к эпицентру бедствия, а братьев на воздушном шаре заштормило, но они еще могли спастись, если будут действовать верно. Люди на корабле всполошились, Гон был готов броситься на помощь людям, что сами предписали себе смерть. Это вызвало легкий укол в душе, но Кохэку моментально её отогнал. В это же время показалась лодка с одним человеком, и Гон немедля кинулся в море, стремясь спасти его. Кохэку дернулся вслед, но тут же одернул себя, только послал вдогонку нэн, чтобы вода вокруг него была поспокойнее, и был готов спасать в случае чего. Курапика пытался поймать и громко окликнул Гона, на что этот глупый и самоотверженный парень не стал даже обращать внимания. Кохэку бы обидело такое отношение к себе, всё же если к его мнению не то что не прислушиваются, а даже слушать не хотят, зачем вообще дальше вести диалог с такими? Но это Гон. Он не может вести себя иначе, когда на кону жизнь человека, а он может помочь. Да и если не может помочь, ведет себя так же. Кохэку несколько нервно улыбнулся, крепко сжимая ладони на хлипких перилах, наблюдая за всем вокруг и особенно за Гоном. Когда рядом с ним врезался воздушный шар, он не шелохнулся, лишь удостоил выпрыгнувших из него людей секундным взглядом, поморщился от громкого звука, да и только — дальше продолжил наблюдать за бушующим морем и людьми. Люди, что тщетно пытались окликнуть безрассудного Гона, поняли, что это бессмысленно, и поспешили уйти с пристани, которую начало затапливать, но Киллуа, тот ниндзя и ещё двое людей немедленно побежали к лодке и быстро погребли за Гоном. Кохэку махнул рукой в сторону веревки, которую держали люди на берегу, чтобы эту лодку не унесло, и сделал ее стальной с помощью своего нэн. Конечно, правильнее было бы спуститься и, прикоснувшись, собственноручно пустить нэн, ведь таким образом довольно большие потери, но хотелось продолжать все видеть, слишком уж хорошее место для наблюдения, поэтому он просто пустил побольше энергии. Веревка казалась крепкой, но все равно следовало перестраховаться. Гон быстро нагнал лодку, схватившись за неё, и тут же залез внутрь к сидящему там человеку, что уже начал паниковать. Легкая улыбка на лице была задорной и уверенной, внушала доверие и успокаивала, но все же это немного стесняло — ситуация не самая веселая и такая улыбка здесь не совсем подходит. Собственно, веселья Гона не поддержал и человек, которого тот явился спасать, и он, видимо, не стал сдерживать свое недовольство. Но за злым лицом неумело скрывались страх и все нарастающая паника. Кохэку даже не прислушивался — все было и так понятно. Гон не проронил ни слова, лишь улыбнулся шире, повернул голову в сторону приближающейся лодки с людьми, откуда Киллуа, заметив взгляд Гона, беспокойно окликнул его. Он перехватил удобнее свою удочку и замахнулся ею. Поплавок в виде красного мячика чётко полетел в сторону Киллуа, который тут же его поймал. Кохэку хмыкнул довольно. Как и ожидалось, Гон чисто интуитивно учитывает все особенности окружающей среды — любому другому было бы сложно попасть четко в руки движущемуся объекту таким маленьким шариком, находясь на неустойчивой лодке, при этом Киллуа довольно далеко, а погодные условия не самые спокойные. Киллуа немедля примотал веревку к поплавку, крепко привязывая. — Гон, лови! — громким окликом Золдик оповестил о том, что все готово, и швырнул в него частью удочки, к которой была призвана верёвка. Гон без проблем поймал «посылку». Пока была такая возможность, Кохэку опустил взгляд в сторону толпы, что дружно держали и тянули верёвку, держащую уже две лодки, но шесть человек, скрипя зубами и тяжело мыча, всё же справлялись с задачей. Рядом с ними обнаружились и двое его соседей. Ну как рядом… уровнями выше, самодовольно глядя в темные дали, один с легкой ухмылкой сидел на пушке, а второй был прямо под ним. Зная этих двоих, Кохэку даже не усомнился в правильности своего восприятия. Так и есть: один из них и впрямь залез в пушку. Интересно. Почувствовав любопытствующий взгляд, который особо и не пытались скрыть, Хисока повернулся в сторону Кохэку, посылая довольную улыбочку с многозначительным прищуром. Закатив глаза, Кохэку усмехнулся и продолжил наблюдать за лодками…