Eternal winter

"...а с Фрэнсисом у нее произошел какой-то катастрофический инцидент — настолько чудовищный, что никто о нем даже не заикался." Идея играть в прятки пришла в голову Чарльзу совершенно неожиданно. Просто в какой-то момент в плечо Ричарду врезался плотный снежный комок, а за спиной раздалось торжествующее "Vale!" и смех Камиллы. "Как дети.." - неодобрительный вздох Генри потонул в общем шуме - Фрэнсис не остался в стороне и, встав на сторону Чарльза, обстреливал со всех сторон Ричарда, пользуясь преимуществом - перчатками итальянской кожи. "Нечестно!" - кричал Ричард, пытаясь отстреливаться и одновременно не отморозить руки - привычка не носить перчаток нанесла своему носителю первый удар. Игра затягивалась. Банни оказался настоящим асом в подобных развлечениях и, не пытаясь как либо уворачиваться, чуть не превратил всех в снежные горы. Дольше всех продержался Чарльз - принцип движущейся мишени долго работал исправно, но в итоге он все равно был повален в снег особо точным снарядом и на некоторое время вышел из строя. "Хэй, ты чего?" - обеспокоенное лицо Фрэнсиса, отвлекшегося от снежной дуэли с Камиллой, и вот он сам уже падает, сраженный точным ударом в колено - ветер разносит по полю звон ледяного колокольчика - смех Камиллы, сумевшей поймать момент. Словом, торжествовать снежной королеве было суждено недолго - фирменный который удар в бок - и торжествующий Банни разражается смехом безумного ученого, завершившего эксперимент всей своей жизни. Снежное облако вокруг него лишь прибавляет ощущения победителя, с удовольствием осматривающего поле боя. Распахнутое пальто, как плащ римского легионера, сединой на висках снег, развевающийся на ветру шарф вот-вот сорвется. Хлоп. Снежок врезается точно между лопаток, оставляя белый след на черном пальто. Банни, не ожидавший поражения из ниоткуда, падает лицом в снег. Черный шарф всё-таки окончательно развязывается и, почувствовав свободу, рвется прочь от поля брани. Рука в перчатке цвета мокрого асфальта в последний момент хватает кашемировый край. За стеклами очков, в глазах Генри на мгновение появляется выражение спокойной уверенности в своем превосходстве. Позже Ричард и Фрэнсис, уставшие и промокшие до костей вваливаются в квартиру Абернети, засыпая пол в прихожей снегом и принося в квартиру запах мокрой ткани и снега. У обоих раскрасневшиеся щеки, оба, хохоча и натыкаясь на стены, пытаются стянуть как можно скорее мокрые пальто и носки. Потом становится очевидно, что мокрые они насквозь и одними носками никак нельзя ограничиться. "Сушиться будем здесь. Подожди, я найду тебе что-нибудь кроме халата - в нем замерзнешь насмерть. Это ты, как я понял, хорошо умеешь" - кричит Фрэнсис из другой комнаты, и до ушей Ричарда доносится скрип дверей шкафа и выдвигаемых ящиков. "Неудивительно, что ты так боишься заболеть - здесь ужасно холодно" - опираясь на косяк двери и осторожно разглядывая обстановку. Двуспальная кровать красного дерева под темным пологом, рядом - две прикроватных тумбочки, заставленных пепельницами, изящными коробочками с неизвестными таблетками вперемешку с трубочным табаком, пустые бутылки из-под шампанского, разнообразные фарфоровые чашки и бокалы для разного алкоголя, книги с письменными заметками витиеватым почерком вместо закладок. Письменный стол притиснут между двух высоких, в потолок, плательных шкафа с бесконечными рядами костюмов, рубашек и галстуков. "Блять" - любование интерьером прерывается чертыханием Фрэнсиса, которого накрывает странным шерстяным чудовищем, атаковавшим его с верхней, самой, по видимому, пыльной полки. "Что это?" - чудовище напоминает свитер ручной вязки. Из таких, которые ты с широкой улыбкой получаешь на рождество от бабушки, а потом, как это и сделал Френсис, прячешь на самую дальнюю полку гардероба и всю оставшуюся жизнь благополучно врешь, что это слишком ценная вещь, чтобы надевать ее даже на такой важный праздник, как день рождения или пасха. "Это? То, что убедило меня в собственной незаинтересованности в девушках" - с отвращением тянет Фрэнсис, безуспешно пытаясь скрыть кривоватое сердце с инициалами "ФА", вышитое на рукаве. "Ничего не понимаю. Это тебе что, девушка подарила?" - - Фрэнсис, получающий подарки от девушки, тем более подарки ручной работы, выглядит откровенно странно, о чем Ричард и не может ему не сообщить. "Ты думаешь я об этом не знаю? Но ты просто не сталкивался с заботой Марион" - свитер, наконец, оказывается свернут и либо заброшен обратно в свое пыльное логово. "Марион?!" "Марион. Банни был в бешенстве, когда узнал. Она сильно нравилась ему уже тогда. А я был просто вне себя. Накричал на нее...вообще многого наговорил, чего не стоило бы. Но, она тоже была не права - не стоило ей пытаться меня поцеловать. И навязываться тоже не стоило. Мы довольно долго не разговаривали с Банни после этого. Но...как видишь, теперь они вместе. У них будет 12 счастливых детей, а я сожгу это, если оно ещё раз на меня набросится." - Френсис наконец выудил из гардероба знакомую по детским книгам английскую фланелевую пижаму - "Ты прав. Ужасный холод. Если сейчас же не выпьем кофе, Генри придется сидеть у постели сразу двух больных. И один из них будет очень непростым. Почему он вообще не остановил Чарльза вовремя? Порой мне кажется, что наши страдания приносят ему удовольствие." Разумеется, кофе был лишь началом. Постепенно сахар заменялся ромом, после сам кофе заменился на виски, а чашки китайского фарфора - тяжёлыми квадратными бокалами с переливчатыми кубиками льда. Затопленный камин с висевшим над огнем, на манер рождественских, носками наполнял комнату приглушенным светом и долгожданным теплом. Запах лаванды от брошенных в огонь веточек и полбутылки крепкого алкоголя, и в голове у Ричарда клубится плотный туман, говорить сначала о Платоне, а потом и о Камилле становится все легче, а пальцы цепляются за ворс персидского ковра все сильнее - кажется, квартира Френсиса все же квартира, а не каюта. Но Ричард уже не уверен - он чувствует, что близится шторм, и корабль его сознания раскачивается все сильнее. "Она любит Генри. Как все вы. Почему именно он?" - язык заплетается, рыжие волосы Фрэнсиса становятся якорем, на котором держится реальность. Мир уже давно превращается в океан, посреди которого - Ричард в лодке с пробитым дном. Без весел и паруса, он хватается за края, но стоит очередному снопу света ослепить его, как лодка переворачивается, и парень тонет, теряет ориентацию в этом лабиринте. "А почему именно она?" - отчетливый шепот на ухо прерывает падение в бездну. "Что?" - не стоило так резко поворачивать голову, не стоило вообще реагировать - чужие губы натыкаются на его собственные и через мгновение он сам уже хватается, как за якорь, за волосы Френсиса. "Дурачок, это тоже бездна" - смеется рыжеволосый бес. "Тогда я готов в нее упасть"- выдох получается более рваным и намного более отчаянным, чем хотелось, но Ричарду уже все равно. Он подаётся навстречу ломким пальцам и сам помогает развязывать пояс халата Фрэнсиса. "И во грехе найдешь ты последний причал." - свет камина создает нимб над головой Фрэнсиса, скользящего губами по ключицам, спускающегося ниже "и во грехе же познаешь земной жизни суть" - руками по бедрам - последний бастион на пути к цели. "И лишь тогда найдешь ты путь к свету" - с последними словами Ричард ощущает невыносимый жар, а перед глазами все окончательно расплывается. В глазах Френсиса загорается поистине бесовский огонь. Теперь ему все позволено. И он отлично это понимает, так как я чувствую его губы на своих, но на этот раз поцелуй не такой невинный, не осторожные вопрос "можно?", а намного увереннее, предъявляя права на чужое тело, зная что именно нужно сделать, чтобы вывести за грань этой реальности. Засосы на шее, укусы на запястьях - все это явственно взято у Чарльза, которому Френсис пытается подражать, находясь в активной роли. Но вместе с тем его пальцы намного нежнее, намного медленнее и деликатнее. Настолько, что Ричард сам торопит события, сам себя толкает в эту бездну. "Ты толкаешь меня в пустоту" - в последний момент выдыхает он в чужую шею, целуя парня и упиваясь осознанием этого, наслаждаясь "неправильностью" собственных чувств. "Ты сам толкаешь себя туда" - мурлычет Фрэнсис, стягивая с друга-или-уже-нет одолженную недавно пижаму и задевает носом красноречивую выпуклость на нижнем белье - "пока что, сам" Тонкая рука пробегается от ключиц до живота, гладит, касается выпирающих ребер и спускается к паху. "Кажется, ты и не против упасть в бездну" - ломкими пальцами обхватить чужое возбуждение, максимально приближаясь и выдыхая заветное "я тебе помогу", почти касаясь языком - "десяти секунд, полагаю, хватит" "Не дождешься" - выстанывает Ричард прежде чем его член обхватывают чужие губы, а сознание упорно ускользает. Раз - обвести языком головку, совсем легко, заставляя забыть где находится. Два - впустить чуть глубже и чуть слышно застонать, напоминая о своем присутствии, толкая ближе к краю. Три - посмотреть в глаза вот так, снизу вверх, как в бульварных романах, что так любила мать. Четыре - позволить пальцам вплетаться в волосы и тянуть, причиняя легкую боль, лишь больше заводя. Пять - снова податься вперёд и втянуть воздух, чувствуя как начинают мелко дрожать пальцы, с новой силой вцепившиеся в волосы Шесть - медленно вернуться к головке и резко опуститься обратно, заставляя кричать и импульсивно толкаться бедрами вверх Семь - выпустить член изо рта и вернуться к губам - "ты же понимаешь, что это край?"и, не получив ответа, перевернуть бессознательное тело на живот. Да ведь он совсем в не здесь - замечает Френсис, запуская руку в специально отведенный для такие вещей ящик прикроватной тумбочки а после выливая из тюбика на руку прохладный гель, пахнущий зеленым чаем - так ведь наутро совсем ничего не вспомнит. "Пальцы пианиста" - часто говорила в детстве бабка, наблюдая за внуком, распаковывающим рождественские подарки. Какие же специфические гаммы эти пальцы извлекают, гран маман,- едва уловимо улыбается Фрэнсис, вводя сразу два пальца и затыкая Ричарда кусачим поцелуем. "Нет уж, возрождения нет без греха, dio mio" - сплести пальцы, фиксируя нетерпеливого парня, наровящего заткнуть его поцелуем - "нам придется довести все до конца" - входить медленно, целуя в плечи и шею, но при этом крепко удерживая за бедра, не позволяя уйти от ответственности, не позволяя избежать.И отпустить сознание. Самому скатиться в бессознательное и там встретиться с Ричардом, проваливаясь в одну и ту же бездну бесконечных отсветов и бликов. Отказавшись от якорей в этом мире, вместе бродить по стеклянному лабиринту, сплетая тела и души в платоническую идею, как и говорил Джулиан, отпуская эго. "Десять". Момент, когда блики сливаются в единое, слишком яркое пятно, всегда наступает неожиданно. Просто в какой-то миг рушится внешний мир, рушится мир стеклянного лабиринта и рушится идея. Остаётся пустота. Остается бездна, в которой они одни, кажется, целую вечность. Плотная, теплая, невесомая тьма, окружающая двух тонких мальчиков, сидящих посреди этого бесконечного пространства. Спина к спине, без слов, без необходимости какого либо смысла. "Кажется, это и есть счастье" - мелькает в голове Фрэнсиса, и он просыпается среди спутанных простыней, измазанных субстанцией, о составляющих которой парень предпочитает остаться в неведении. Он лишь переносит все ещё читающего где-то Ричарда в соседнюю комнату, а после сдирает постельное белье и не глядя пихает его в стиральную машину. Лишь наутро он, наконец, осознает, что никогда не испытывал подобного с Чарльзом. "Начинать утро нужно всегда с чего-нибудь вкусного. Иначе нет никакой причины вставать" - так говорила мама всю жизнь, сколько я себя помню. Только теперь я осознаю, что она сама никогда не завтракала - чашка кофе и все. Ее диета была строгой." - запах венских вафель и клубники. Кофейный дух окутывает узкую кухню. Фрэнсис в одном из своих изысканных идеально выглаженных костюмов и фартуке хлопает дверцами шкафчиков в поисках специй для кофе. "Нет кардамона. Зато обладаем корицей и имбирём. Ты пьешь с молоком или без? Извини, мне понадобится время, чтобы запомнить" - взгляд лисий, немного спрятаться за стеклом шкафчика, чтобы не выдать своего намёкового настроения, не показать, что эта фраза давно отрепетирована - на нее ушло, пожалуй, даже больше сил, чем на вафли, которые Френсиса удаются обыкновенно лишь после чаепитий с Чарльзом. "Можно и без кардамона. Да и без молока." - минуту Ричард мечется в нерешительности - "и без намеков" - фраза повисает в воздухе, Френсис, явно смутившись, отворачивается к плите и спешно проверяет партию вафель на готовность. "Извини" - в конце концов произносит он - " я снова все не так понял. Из года в год не так понимаю. Circulus vitiosus" - голос хриплый, но вместе с тем Ричард чувствует камень, упавший с души друга-или-уже-нет. Камень, упавший на его душу. И в этот момент он решается. Фрэнсис даже не успевает обернуться на звук. Замок входной двери в его квартире всегда был слишком громким. Каждый раз, стоило ее посильнее захлопнуть, звук подобный грому заставлял Фрэнсиса вздрогнуть. Теперь в его жизни два человека, хлопок двери за спиной которых он мог сравнить с выстрелом в голову.