ты звучишь, как моя любимая песня

Пьянящий воздух кружил голову, прожигал легкие. Перед глазами темнота мешалась с фиолетовыми и розовыми пятнами, не то от слез, не то от неизвестно какой стопки виски. Пусть это отвратительно и вредно, людям, особенно работникам бара, все равно, пока тебе есть восемнадцать, и это легально. За одним из столиков сидел парень со спутавшимися лавандовыми волосами до подбородка, пропахшими перегаром, но еще отдающими кофе с ванилью. Он, Вася, смотрел прямо перед собой стеклянным взглядом, глаза стояли на мокром месте. Худощавая, белая, точно фарфоровая, рука с силой сжимала тонкий стеклянный стакан с желто-коричневой жидкостью на дне, отбрасывающий десятки бликов на столешницу. Где-то неподалеку, возможно, у барной стойки, ошивался друг Васи – Никита или просто Ник. Знакомы они были класса с восьмого, когда «какой-то странный парень с синими волосами» и перевелся в класс Груздкова, который первый решил пытаться общаться с, как оказалось, Васей Звездкиным, не настолько уж и странным парнем. Интересы у них сошлись, особенно в области музыки, так они и поладили. Видеть кислую мину Звездкина уже было невозможно, потому Ник и решил потащить его в «Че Гевару», надеясь, что это хоть как-то поможет тому развеяться. Но кислая мина никуда не исчезла, наоборот, градусы и «Градусы» лишали Васю самообладания, и он практически плакал, сидя один, ведь Груздков уже успел благополучно напиться и свалить в центр кишащего людьми зала, оставив друга наедине с унылыми мыслями. Вася иногда пробегался взглядом по, стоящей у сцены, толпе, перешептывающимися в ней людьми, создающими общий гам, как от хрустящей листвы под ногами в начале октября, по людям за такими же столиками, только, в отличие от него, бурно что-то обсуждающим и смеющимся в дружеской компании, по хлопающей тяжелой двери, по девушкам, нервно закусывающим губу или теребящим воротник, смотрящим то в окно, то на экран телефона, очевидно, ожидая кого-то, но ни на одной из этих вещей Звездкин сфокусироваться не мог. По ушам била громкая музыка, и он серьезно не мог понять, почему кому-то это доставляет удовольствие. Одно дело – рок-концерт, с совершенно разными, но объединенными людьми. Другое – когда в толпе ворочаются совершенно одинаковые, но «индивидуальные» сосиски. Да даже концерт любимой группы Васе сейчас вряд ли помог, или ему так казалось. Помогло бы, разбежавшись, прыгнуть со скалы. Ну, или завывание об этом на весь Барнаул. Голова еле держалась на плечах, все тело шаталось из стороны в сторону. От духоты дышать было тяжело, воздуха на весь зал явно не хватало. Откуда-то со стороны сцены послышался звук, который не узнать было тяжело – восторженный визг поддатого Груздкова. И тишина, не считая хихиканья девушек за дальним столиком. В чем соль Вася не понимал, пока не сцену не вышел парень, кардинально отличающийся от всего, что творилось у сцены: спокойный, с ясным взглядом и светлым блеском в глазах. Звездкину было совершенно не до него, хоть в голове и прозвучала мысль, что внешность парня достаточно не типичная для их дыры. Проскользив взглядом по сцене, Вася вернулся к бесцельному рассматриванию пальцев, стакана и поверхности стола, параллельно доставая себя вопросами и самокопанием. Толпа, после чьих-то разочарованных вздохов, замолчала. Кто-то поплелся от сцены, поняв, что ловить там больше нечего, кто-то просто ушел за выпивкой. Некоторые остались и ловили кайф, расслабленно двигаясь и иногда подпевая знакомой песне, что этот парень исполнял на гитаре. На гитаре! Вася от такого чуть не поперхнулся, учитывая, что сорок секунд назад бар разрывался от хитов Тимати. Он хоть и обожал живой звук, особенно песни под гитару, но сейчас предпочел бы оглохнуть от бессмысленного дерьма в окружении алкоголя, чем слушать то, от чего хотелось разбить стакан о голову, чтобы каждый кусочек пронзил кожу, мясо, череп и, наконец, мозг. Чтобы что-то отключилось и он не смог бы чувствовать. Ну или просто умер. —Кисочка... Зная, что будет дальше, Вася уже готов в голос разрыдаться. Желательно кому-нибудь в плечо. Желательно Никите, и предпочтительно трезвому, но придется и потерпеть. Парень чувствовал, как мокнут ресницы, и еще чуть-чуть, и слезы покатятся по щекам градом. В голове в очередной раз проносятся кадры, как в шестнадцать он, ради шутки, сидит в анонимном чате. Собираясь последний раз постебать кого-то мемами а-ля «че с ебалом? мать жива?» он находит Максима, которому, как выяснилось, семнадцать, и он выпускник школы, до которой Васе ехать где-то пятнадцать минут. Было слишком интересно, чтобы отключаться. Через неделю они впервые встретились. Несмотря на свою зажатость и неуверенность, Васе было легко общаться с Максимом, или просто Никоном. Так открыться Звездкин мог только Никите, и понадобилось для этого года два, а здесь - всего семь дней. Он не помнил, когда мог так звонко смеяться. Так, как больше не будет. Раза четыре в неделю, как получалось, несмотря на недовольное бурчание с матами в сторону Васи, Никон тащился встречать его после школы, что вызывало невольную улыбку, да и злиться Максим долго не мог. Не помнил, когда возвращался домой под девять вечера, сразу же радостно забегая в комнату, чтобы удостовериться, что с Никоном все хорошо, и продолжить общение. Не помнил, когда ему было настолько приятно сидеть у кого-то, смотреть глупые фильмы, класть голову на чье-то плечо, и чтобы чужая рука мягко требушила цветную копну волос. Чтобы от застиранной выцветшей футболки с Fall Out Boy пахло не искусственной 'свежестью Альп', а домашней карамелью вперемешку со слишком 'мужицким' парфюмом, слишком тяжелым для того, чтобы им пользовался Вася, но так приятно ассоциирующимся с Максимом. —Обиженно идет.. «Я ненавижу всех пидоров, кроме тебя,»— в шутку говорил Никон, смеясь, смотря так в глаза Васи, что тот готов был плыть лишь от этого, обвивая руками шею друга, чувствуя себя нужным, когда он обнимал в ответ. —Одна по улице... Звездкин с силой сжал стакан, проскрипев зубами и запрокинув голову, чтобы хоть как-то не дать политься слезам, накатывающим все больше и больше с каждой секундой, как он вспоминал. Вспоминал, как Никон заботливо убирал за ухо надоедливую челку Васи, сразу плюясь после этого: «Фу, мы как педики, блять». Вася звонко смеялся, продолжая обнимать его. —Кисочка, Вспоминал, как спустя полгода после их знакомства он в шутку чмокнул Никона в губы, изрядно выпив. Как тот сначала покраснел, а после втянул невинного Васю в настоящий поцелуй. Как на губах еще держалось дешевое пиво, что пил Максим, и тот самый парфюм, который сейчас Вася ненавидел всем сердцем. —Не забудется та ночь... Вспоминал, как уже девятнадцатилетний Максим обещал, что дождется совершеннолетия Васи, и они уедут. Уедут вдвоем из Барнаула навстречу лучшей жизни. Вместе. Как за неделю до своего дня рождения он радостно шел, не замечая первый осенний дождь, водопадом обрушившийся на город. Как в одну секунду по затылку будто ударили дорожным знаком, а все тело и внутренности промокли насквозь. —Попробуй улыбнись, Как улыбка пропадает с лица, сменяясь растерянностью, злостью, обидой и грустью сразу. Как вокруг резко тухнет свет, и в ушах взрывается стекло, пронзая насквозь, заставляя задыхаться и плакать. Как за витриной их любимого кафе стоит Максим. В обнимку с какой-то девочкой, всяко липнущей к нему. А он улыбается, смеется и смотрит на нее так, как не смотрел на Васю. —Кисочка, Как он бился в истерике. Как хватал все, что попадалось под руку и швырял, разбивал в дребезги, калеча себя. Как рвал волосы, как кричал в пустоту запертой комнаты, как бросил телефон, разрывающийся от когда-то любимой мелодии, в стену, увидев лишь одно имя контакта. Как он смог есть только спустя два дня, ссылаясь на отсутствие аппетита. Как еле внятно разговаривал с Никитой, пытавшимся поддержать его. —Этот мир не одинок, Как вчера он справил совершеннолетие практически один, только переписываясь с Груздковым, но отказываясь выходить на контакт с родственниками. Не в таком виде. —С прекрасных глаз твоих... А сейчас он сидит в баре, пропахшим алкоголем и танцами, перемешиваясь с разнообразными духами и одеколонами, вызывающими рвотный рефлекс и давящими своей тяжестью. Не так, как было раньше. Не так, как он привык. —Кисочка! Стоило отдать должное, пел этот странный парень хорошо, неясно, что привело его сюда, ведь он так выбивался из общей массы. Даже не потому что стоял на сцене, он и так был бы выше их. Ментально. —Я, конечно, не Ван Гог, но опишу твой портрет с головы до ног! Вася с усилием поднял голову, отрываясь от рассматривания резьбы на столе, перемещая взгляд на сцену. Почему-то опять захотелось плакать, отчего рот скривился, и плечи истерически вздрагивали. Сфокусироваться было не так просто, но через яркие огни Звездкин заметил, что парень с гитарой смотрит на него сочувственно, жалобно даже. Возможно, только он обратил на это внимание, а, может, ему и вовсе показалось. Тем более, что держался тот на сцене уверенно и спокойно, будто, начнись тут пожар, он бы сначала доиграл, а после спасался. Будто нет для него ничего важнее сейчас. —А он думает, мечтает! О любви размышляет! Нет, он смотрел прямо на Звездкина. Удерживал его взгляд, абсолютно серьезен, он слегка нахмурил брови, пытаясь прочитать Васю. И... Ему это удается? Изменение в словах щелчком отдалось в голове, и он чуть не поперхнулся, видя как парень с гитарой понимающе еле улыбнулся. —Но всегда почему-то все куда-то улетает! Будь эмоции и чувства материальны, Вася захлебнулся бы яростью и обидой, и это породило бы самый соленый и самый огромный океан. Было бы смешно, не будь так паршиво. В шуме людей потонул надрывный всхлип, с которым рука сжала граненый стакан, в котором еще оставался виски, так сильно, что синие вены проступили еще отчетливее, подчеркиваемые неоновым светом. Перед глазами темнеет, в ушах стоит сплошной крик, заглушающий все вокруг. Ладонь пронзает резкая боль, отчего она машинально одергивается, и осколки стакана, не вытерпевшего давления, со звоном падают на пол. —Словно это самолет! Словно ветер злой несет! Рука разжимается и так и остается в воздухе. Из ладони проступает кровь, проходя извилистой дорожкой мимо стекла. —Словно это чей каприз! «Молодой человек, вы в порядке? Вам помочь?» - обеспокоенно подбегает официантка, с шоком смотря то на лицо Васи, то на его кровоточащую руку. —Все ведь сказка... А Вася весь застыл, и глаза смотрят в одну точку. На лицо гитариста, что продолжал в упор глядеть на Звездкина. Шею будто передавила змея, невозможно было ничего сказать, крикнуть, проскулить. Слова персонала доносились как из-за стены, и в фокусе был только Он, даже неясно кто такой. —Под названием Love is! Оставив пятьсот рублей за причиненный ущерб и наспех промыв руку от стекла, Вася выбегает под непонятливые взгляды толпы, агрессивно сдерживая слезы и практически вслепую набирая Никите: «Все нормально, я иду домой».