На берегу лесной реки

Прошло около месяца с того дня, когда Жаклин д’Артаньян и Леон дю Валлон в последний раз сошлись в поединке. После того неловкого падения, закончившегося поцелуем, они не то что не фехтовали — даже не перебросились друг с другом парой слов. Жаклин оттачивала свои умения в схватках с Анри д’Эрбле (который бессовестно поддавался) и с Раулем де Ла Фер (который совсем недавно выздоровел после ранения). Где упражнялся Леон, она не знала и знать не желала — в последнее время он часто уезжал из Парижа, пропадая на несколько дней. Анжелика, его сестра (уже успевшая расстаться с монашеским обличьем), беспокоилась, а Жаклин злилась — разумеется, только из-за того, что Леон заставляет сестру переживать. В самом деле, с чего бы ей, Жаклин д’Артаньян, думать о том, где (и с кем) проводит дни (и ночи) капитан королевских мушкетёров? Будто у неё без этого мало забот! Да пусть Леон совсем сгинет — она не станет лить слёзы! Всё изменилось в тот день, когда им, пятерым детям мушкетёров, выпало очередное приключение. Собственно, ничего пугающе сложного в нём не было — отправиться в одно местечко недалеко от столицы, добыть один важный для Его величества документ, противостоять группе людей, замысливших заговор... В сравнении со спасением сокровищ королевы это задание казалось куда более простым и выполнимым. Так и случилось. Необходимый документ был найден, спасён от уничтожения и в данный момент надёжно покоился за подкладкой шляпы Анри д’Эрбле. Конечно, не обошлось без короткой, но жаркой схватки в трактире, и позднее все сошлись во мнениях, что Жаклин в тот день была в ударе. Она летала между столов и над ними, как молния, выбила шпагу у одного противника, сбила с ног другого, между делом спасла жизнь кому-то из друзей... Схватка была окончена, и дети мушкетёров успели отъехать на большое расстояние, когда одна широкая дорога разделилась на две узкие. Обе они были знакомы путникам, обе вели к Парижу, но одна была короткой и прямой, как стрела, а другая петляла через лес. И тут кто-то (позднее Жаклин не могла вспомнить, Анри или Анжелика) предложил разделиться на случай преследования. Анри, Рауль и Анжелика с драгоценным письмом должны были ехать в Париж кратчайшим путём, а Леон и Жаклин — отправиться через лес. В другое время кто-нибудь из пятерых обязательно бы возразил, но сейчас все они были слишком утомлены схваткой, и спорить никто не стал. Анри развернул коня и пустился вперёд, нарочито бодро насвистывая какой-то мотив. Рауль помахал друзьям, Анжелика крикнула «До встречи!», и оба они исчезли в клубах дорожной пыли. Леону и Жаклин не оставалось ничего другого, кроме как свернуть на вторую дорогу. Они ехали молча, не переговариваясь между собой, и медленно, придерживая коней. Погони не было — ни стука копыт, ни звона оружия, ни криков людей не слышалось на дороге. Очевидно, те, кто остался цел после схватки в трактире, были не в состоянии преследовать детей мушкетёров — или решили поскорее уносить ноги. Неглупое решение, подумала Жаклин, ведь содержание письма может очень не понравиться Людовику, и гнев его падёт на головы некоторых подданных, забывших про свою честь и долг перед королём. Думать о политике не хотелось, и она тряхнула головой, отбрасывая мысли вместе с упавшими на лоб прядями. Для путешествия Жаклин оделась, как обычно, по-мужски, но парик надевать не стала, стянув волосы лентой и спрятав под шляпу. Разумеется, после схватки они растрепались, выбились из-под ленты, а Жаклин не удосужилась остановиться и привести причёску в порядок. «Надо бы подрезать волосы», — рассеянно подумала она. Мысли её, блуждая, от волос и ленты перешли к кружевным платочкам. Именно такой, с изящной вышивкой, явно сделанной женской рукой, она видела в руках у Анри д’Эрбле. Он в последние дни тоже стал меньше времени проводить в кругу друзей, часто отлучался, каждый раз объясняя отъезд срочно возникшими делами. Жаклин бы поверила ему, если бы не вышитый платочек, недвусмысленно указывающий на то, что у Анри появилась дама сердца. «Забавно, а ведь я была в шаге от того, чтобы стать невестой, а то и женой Анри. Если бы я тогда сказала Её величеству «да»... Сейчас бы я вышивала Анри платки, а он... Был бы он верен мне? Или так же ездил на свидания с другой?» Думать об этом было грустно, и Жаклин снова тряхнула головой. Ей не должно быть дела до того, куда ездит Анри. Как истинный джентльмен, он скрывает имя своей возлюбленной. Возможно, скоро он перестанет это делать, объявит о помолвке, и все дети мушкетёров будут веселиться на свадьбе. А возможно, ещё раньше они сыграют свадьбу Рауля и Анжелики. Жаклин улыбнулась, подумав об этом. Милая Анжелика, какой непривычно застенчивой она становится в присутствии графа! А с какой осторожностью Рауль выбирает слова, беседуя с баронессой, словно боясь обидеть её неожиданной резкостью! Жаклин наблюдала за этим с любопытством и сочувствием, но не вмешивалась, надеясь, что Рауль и Анжелика сами откроют друг другу свои чувства. «Вот я и становлюсь настоящей старой девой — в восемнадцать-то лет», — с горькой усмешкой подумала она. «Думаю о любовных историях других вместо того, чтобы беспокоиться о себе. Да что толку беспокоиться! Кем бы ни был мой муж, он наверняка будет против моих «мужских» увлечений. И мой выбор невелик — либо отказаться от них, либо остаться в одиночестве... и прервать род д’Артаньяна». Чтобы оторваться от невесёлых мыслей, Жаклин подняла взгляд от дороги и огляделась по сторонам. С обеих сторон смыкал свои зелёные объятия лес — не старый и не очень густой, но всё же лес, полный запахов травы и цветов, пения птиц, шелеста листьев и хруста ветвей. Сквозь кроны деревьев пробивался солнечный свет, где-то неподалёку слышалось журчание воды. Жаклин направилась на звук и вскоре выехала к реке — небольшой, но стремительной. Вода пенилась, огибая поросшие тёмно-зелёным мхом камни, блестящие и скользкие даже на вид. Путникам сегодня везло — не надо было искать брод. Через речушку был перекинут деревянный мост, старый, но кажущийся вполне крепким. — Леон! — голосом, охрипшим от долгого молчания, Жаклин позвала своего спутника. Тот подъехал не спеша, по-прежнему глядя в землю, — казалось, он даже не замечает пути, предоставляя лошади самой выбирать дорогу. — Как вы думаете, выдержит он нас? — Жаклин кивнула на мост. Дю Валлон меланхолично пожал плечами. «Нет, сегодня он не в настроении», — с этой мыслью д’Артаньян пришпорила коня и направилась вперёд. У произошедшего вслед за этим могло быть множество причин. Запас удачи, отведённый на поездку, оказался исчерпанным; вороной конёк Жаклин решил проявить свой норов; его напугал шум воды или некстати вспорхнувшая птица в кустах; Жаклин неосторожным движением причинила ему боль... Так или иначе, конь стрелой ринулся вперёд, долетел до середины моста, там резко остановился, взвился на дыбы... Жаклин, уставшая после недавней схватки и долгого пути, не успела утвердиться в седле и, вылетев из него, через несколько мгновений оказалась в воде. Всё произошло настолько стремительно, что она даже толком закричать не успела — её короткий вскрик был заглушен водой, и вскоре она уже барахталась, пытаясь сообразить, где берег. Вода была холодная, но не ледяная, река не отличалась глубиной, отец научил Жаклин плавать, когда она была ещё ребёнком, — словом, едва прошёл первый испуг, она поняла, что ничто серьёзное её жизни не угрожает. Уже придя в себя и направляясь к берегу, Жаклин услышала сверху крик и удар об воду. «Леон что, прыгнул за мной?» — отстранённо подумала она, но эта мысль не задержалась в сознании — все силы, умственные и телесные, ушли на то, чтобы удержаться на плаву, отчаянно работая руками и ногами. Берега они оба достигли одновременно и упали на песок, тяжело дыша. Жаклин пару раз серьёзно стукнулась о камень и наглоталась воды, но это не помешало ей, едва она немного отдышалась, накинуться на Леона с обвинениями. — Какого чёрта вы бросились за мной? — конец тирады заглушил приступ кашля. — Я вас спасал! — возмутился Леон, отбрасывая со лба мокрые волосы. — Я вас... тьфу!.. об этом не просила! — Но вы могли утонуть! — Вовсе нет! Я плаваю... кхе-кхе... как рыба! Меня научил отец! — она встала, пошатываясь и дрожа от холода. — Откуда мне было это знать? — Леон отшвырнул в сторону шпагу и скинул с себя мокрый плащ. Обе лошади тем временем благополучно пересекли мост и спустились на берег, остановившись неподалёку от хозяев. Пока Жаклин успокаивала их (сказав пару «ласковых» слов своему коню), Леон поднялся на ноги и стал оглядываться вокруг. — Дальше ехать в таком виде нельзя, — мрачно заметил он. — Надо развести костёр, просушить вещи, — он стащил перчатки и принялся расшнуровывать жилетку. — Никакого костра! — Жаклин извлекла из кучки ила то, что несколько минут назад было её шляпой, и безжалостно стиснула её, выжимая воду. — Не стоит привлекать к себе внимание. — Предпочитаете умереть от простуды? — Сегодня жарко, — она, по примеру Леона, отложила в сторону шпагу, избавилась от камзола и жилета, но, рубашку, разумеется, оставила. — Вся одежда высохнет быстро. Они кое-как разложили свои вещи, оставив их сушиться на солнце. Оно, как нарочно, выглянуло из-за туч, и Жаклин вздохнула с облегчением, ощутив, как по телу разливается тепло. Если всё время, пока они сидят здесь, будет так светить, то простуда им не грозит. — Мы задержимся в лучшем случае на полчаса, и всё из-за твоей неуклюжести, — сердито пробормотала она, садясь на камень. — Моей? — вскинулся капитан. — Мне бы не пришлось бросаться в воду, если бы вы туда не свалились! — Я не к вам обращалась, а к коню, — Жаклин отпихнула от себя морду вороного, который виновато тыкался ей в плечо. Леон хмыкнул и умолк. Некоторое время прошло в тишине. Жаклин, поудобнее устроившись на камне, пыталась отчистить сапоги от песка и грязи. Что делал Леон, она не видела, слышала только шорох ткани, скрип песка, а затем — снова его голос: — Знаете, мадемуазель д’Артаньян, а ведь что ни делается, всё к лучшему. Я давно хотел поговорить с вами наедине, без свидетелей... «Хорошенькое начало», — подумала она, а вслух произнесла, не отрываясь от сапог: — Я вас внимательно слушаю. — Прежде всего я хотел... поблагодарить вас. Вы как-никак спасли мне жизнь... сегодня утром, в трактире. — Любой из нас сделал бы то же самое, — Жаклин вспомнила, как ловко она сбила с ног кого-то из противников, уже нацелившего на Леона пистолет. — Кроме того, что бы сказала Анжелика, если бы я позволила её брату погибнуть? — Вы только ради неё это сделали? — в голосе Леона послышались незнакомые нотки. — Ради Анжелики? — О чём же ещё я могла думать? — разговор выворачивал в нежелательное русло. Жаклин подняла глаза на капитана, желая пронзить его строгим взглядом, и... О Боже. Леон, желая согреться, снял не только плащ и жилет, но и рубашку, и теперь она белела на песке у его ног, а сам он полулежал на камне, откинувшись назад и закинув руку за голову. Нет, Жаклин, конечно, приходилось видеть полуобнажённых, да и полностью обнажённых мужчин, но в основном на картинах и в скульптурах. А когда в таком виде перед тобой предстаёт знакомый тебе человек, и при этом он неплохо сложен... совсем неплохо... Жаклин быстро опустила глаза, чувствуя, как кровь приливает к щекам, но тут же заставила себя вновь посмотреть на Леона. «Он только этого и ждёт — что я засмущаюсь, застыжусь. Ему нравится меня смущать, но я не доставлю ему этого удовольствия. Или же он настолько привык к моему мужскому образу, что воспринимает меня как мальчишку, Жака д’Артаньяна. А Жака можно не стесняться, он ведь тоже мужчина». Удивительно, но от этой мысли Жаклин стало чуть легче, и она посмотрела на Леона почти равнодушным взглядом. — Не простудитесь, — бросила она как можно более сухо. — Благодарю за заботу, — он усмехнулся. — Я бы хотел сказать, что отплатил вам за спасение жизни той же монетой, но увы, это будет неправдой. — Потому что я не тонула, — Жаклин сделала вид, что очень увлечена выжиманием воды из волос. — Но постойте! Вы ведь сказали, что давно хотели поговорить со мной, а жизнь я вам спасла только сегодня. — Верно. Ещё я хотел... попросить вас не злиться. За тот случай на Королевской площади... вы помните. Мне не следовало так поступать... целовать вас. — Своевременное извинение, — не удержалась Жаклин. — Какое есть, — он усмехнулся краем рта. — Я не злюсь, — великодушно произнесла она, неожиданно ярко представив, как Леон опускается на колени и пытается вымолить у неё прощение. — Будем считать, что сегодняшней попыткой спасения вы загладили свою вину. — Вот и прекрасно, — Леон приподнялся, и Жаклин увидела, что в его глазах пляшут искорки. — Хорошо, что вы не злитесь, потому что я совершенно не чувствую себя виноватым. И, хоть я и сказал, что мне не следовало этого делать, я бы с удовольствием сделал это снова. — Леон! — она выпрямилась на камне и бросила быстрый взгляд на шпагу — лежит совсем близко, в случае чего её легко схватить. — Почему, как только я вам что-то прощаю, вы делаете или говорите дерзость, чтобы вновь уязвить меня? — Может, следует поставить вопрос наоборот? — он снова усмехнулся. — Почему вы прощаете меня, даже когда я говорю вам дерзости? — С чего вы взяли, что я вас прощаю? — Вы всё ещё не закололи меня шпагой. — Знаете, сейчас я вполне могу это сделать. Вы меня разозлили, — Жаклин чувствовала, как сильно бьётся сердце в груди. — Скажите честно, вам нравится меня злить? — Очень, — без малейшей тени стыда признался капитан. — Вы ещё красивее, когда злитесь. Жаклин уже приоткрыла рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но внезапно почувствовала, что снова краснеет. Мужчины часто делали ей комплименты в её недолгой жизни... так почему именно слова Леона так смущают её? — Если я до сих пор не проткнула вас шпагой, то это... это только из-за вашей сестры! — зло заявила она. — Мне жаль Анжелику! Жаль, что у неё такой брат, но ещё горше, что она боится вас потерять. — Кстати, об Анжелике, — он подался вперёд. — Она как-то сказала мне, что я вам нравлюсь. — Неудачная шутка, — отрезала Жаклин. — Она даже предположила, что вы влюблены в меня. — Анжелике свойственно всё преувеличивать. Наверняка я сказала что-то вроде «Леон — не самый плохой из тех мужчин, которых я хочу убить» или «Леон не так уж противен, когда улыбается»... — тут она осеклась, потому что капитан и впрямь улыбнулся — словно луч солнца осветил его лицо. Жаклин знала эту его улыбку. Сестре он так улыбался часто, ей — в первый раз. Она невольно наклонилась вперёд, вглядываясь в капитана так, словно никогда раньше его не знала. — Наконец-то вы сказали правду, — заметил он, всё ещё улыбаясь. — Правду? Вы хотите сказать, что всё, произнесённое мной до этого, — ложь? — Жаклин, чувствуя, как в ней закипает ярость, потянулась за шпагой, но следующие слова заставили её застыть на месте. — Не всё, конечно же, не всё. Но вы ведь спасли меня не только из-за Анжелики, верно? И не проткнули меня шпагой не только из жалости к сестре, так? Вы никому не рассказали о том поцелуе на Королевской площади — из стыда или не желая раскрывать свои истинные чувства? — Если вы сейчас полезете ко мне с поцелуями, я точно проткну вас шпагой, — пообещала Жаклин, крепко сжав в руке оружие, но Леон только рассмеялся. — Не стоит. Если вы так боитесь целоваться со мной, я не буду настаивать. — Боюсь? Да кто в здравом уме станет бояться поцелуев? — она крикнула это слишком громко, и кони недовольно зафыркали. Голос рассудка советовал не поддаваться, не слушать Леона, но одна мысль о том, что капитан считает её трусливой, была невыносима. — Уж вас-то я точно не боюсь. — Тогда почему вы не хотите даже вспоминать тот поцелуй? «Потому что он был мне неприятен, и вообще вы мне противны», — была готова бросить Жаклин, но в последний момент сдержалась. Если она скажет это, она солжёт, и Леон будет знать, что это ложь. Он ведь не противен ей, даже наоборот… и он, чёрт бы его побрал, это знает! — Хорошо, — медленно сказала она. — Вы мне не противны. Иногда вы мне даже нравитесь... когда не улыбаетесь этой насмешливой улыбкой, которую я сейчас вижу на вашем лице. И целоваться с вами тоже не противно, но я не хочу, чтобы об этом кто-нибудь узнал, и поэтому никому не рассказала о Королевской площади. Ну что, рады услышать признание? — Очень. — Добились своего? — Почти, — Леон выпрямился, пожирая её взглядом. Он смотрел на неё, как хищник на жертву, и самое ужасное было в том, что Жаклин это не пугало — ей это нравилось. В ней проснулась нежданная смелость и бесшабашность, и она поднялась, сделала шаг вперёд, словно прыгая с высокой скалы. — Хотите, чтобы я вас поцеловала — так и скажите, — она поднялась, отбросив шпагу в сторону. В ней теплилась безумная надежда, что Леон смутится, переведёт разговор на другую тему, начнёт собираться в путь, в конце концов... но он тоже поднялся с камня и выдохнул: — Хочу. Хочу, чтобы вы меня поцеловали. «Один поцелуй и всё, больше он от меня ничего не дождётся», — подумала Жаклин, идя к капитану. Сейчас, вблизи, она видела, как тяжело он дышит, слышала отчаянный стук его сердца. «Да он возбуждён не меньше меня», — это была последняя связная мысль перед тем, как их губы встретились. Один, последний шаг перед тем, как соскользнуть в бездну. Один бесконечный вдох перед тем, как задохнуться. Может быть, Жаклин подарила Леону всего один поцелуй — но он в ответ подарил ей десятки, сотни, и она с благодарностью принимала их, запрокинув голову, подставляя шею, плечи, грудь... Может быть, так на них подействовал жар недавней схватки или же холод реки, запахи леса — что угодно, но сейчас они не задумывались о причинах и следствиях. Сейчас уже ничего не имело значения — ни слова, сказанные когда-то давно или произнесённые совсем недавно, ни холод ветра, ни жар солнца, ни фырканье бродящих рядом коней. Жаклин и Леон целовались страстно, как будто это был их последний день на земле, и каждый раз, когда один из них порывался что-то сказать, другой приникал к губам поцелуем, боясь разрушить захватившее их общее безумие. А потом Жаклин обняла Леона, теснее прижимаясь к нему, позволяя его ладоням проникнуть ей под рубашку, и сама утянула его на так удобно разостланный на песке плащ. И больше ничто не имело значения — время остановилось, солнце застыло в небе, и не осталось ничего, кроме синевы неба, тепла песка и нескончаемого журчания реки.

***

Жаклин, когда она только расцвела и стала именоваться не «девочкой», а «девушкой», как и все юные создания женского пола, задумывалась о красивом белом платье, свадьбе и женихе. Смутно виделся ей образ стоящего рядом с ней юноши, смутно представляла она и то, что происходит между супругами в постели. Разумеется, рано или поздно она выйдет замуж, и эта страница жизни откроется для неё. В брачную ночь она окрасит простыни своей кровью и из «девушки» превратится в «женщину». И конечно же, мужчина, что окажется рядом с ней в эту ночь, будет ласков и нежен, будет любить её... а кто это будет, можно подумать потом. Ведь до свадьбы и до брачной ночи так далеко! Но никогда Жаклин д’Артаньян не думала, что отдаст свою девственность на берегу лесной реки капитану Леону, бывшему злейшему врагу. Когда всё закончилось, они оба, утомлённые, лежали на скомканном чёрном плаще. Леон одной рукой обнимал Жаклин, другой перебирал её золотистые пряди, а она склонила голову на грудь капитана, приходя в себя после перенесённой боли и пережитого наслаждения. Впрочем, нельзя сказать, что было очень больно, — терпимо, но Жаклин поморщилась при мысли о том, что ей в этот день ещё придётся ехать верхом. Она чувствовала, как по телу волнами разливались тепло и усталость. Ровный стук сердца Леона успокаивал, журчание реки убаюкивало, и Жаклин начала засыпать, но мысль о друзьях, которые наверняка уже добрались до Парижа и ждут их, волнуясь, заставила её открыть глаза. — Леон, — негромко позвала она. — Ммм, — он приподнялся на локте, с сожалением выпутываясь из облака её волос. — Надо ехать, — никогда ей ещё так не хотелось остаться на месте, лежать и ничего не делать, наслаждаясь лучами солнца и теплом любимого (теперь это уже можно было признать) человека. — Да, — судя по всему, Леон тоже не стремился быстрее попасть в Париж. Когда Жаклин, заставив себя сесть, принялась одеваться, он посмотрел на неё с нескрываемым восхищением. — Твой отец убил бы меня за это, — проговорил он. — Зато твой, наверное, был бы рад за тебя, — ответила она, завязывая непослушными пальцами шнуровку. Как странно, ведь меньше часа назад она с такой ловкостью распускала узелки на одежде — своей и Леона... Одежда высохла не до конца, но хотя бы согрелась и не липла к телу. — Что мы скажем остальным, когда вернёмся? — он тоже стал не спеша одеваться. Жаклин пожала плечами. — Что мы фехтовали, и я случайно наткнулась на твою шпагу? Или что ты исполнил свою давнюю мечту и проткнул меня шпагой? Оба рассмеялись, но Леон тут же вновь стал серьёзным. — Послушай, Жаклин... Когда мы приедем в Париж, я буду просить у королевы твоей руки. Я хотел сказать тебе сегодня, на берегу... но всё пошло не так. — Сказать что? — она уже прилаживала шпагу к поясу. — Что я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой. Жаклин не смогла удержаться от смеха. — У тебя нет выбора. Если после всего, что произошло здесь, ты не женишься на мне, я заколю тебя шпагой. Они снова рассмеялись. Жаклин сделала несколько шагов к лошади и поморщилась. — Тебе больно? — несколько запоздало спохватился Леон. — Несильно... нет. Мне хорошо. Мне никогда ещё не было так хорошо, — она посмотрела на него, улыбаясь. — А признайся, скольких невинных девушек ты соблазнил в лесу? — Нискольких, — кажется, это его задело. — Разделиться и поехать через лес было идеей Анжелики. А этого, — Леон кивнул на песок, — не было бы, если бы не твой конь. Нет, не подумай только, что я об этом жалею, вовсе нет! — Зря я тебя ругала, — Жаклин с превеликой осторожностью забралась в седло и потрепала коня по шее. — Спасибо тебе, — вороной дёрнул ухом и негромко заржал. — Так что мы скажем Анжелике и другим? — Леон взлетел в седло, и Жаклин поймала себя на том, что любуется им. — Правду, — отозвалась она. — Что я соблазнил тебя и лишил невинности? — Я имела в виду, что мы наконец-то перестали притворяться и открылись друг другу, но твой вариант тоже подходит. Перешучиваясь и пересмеиваясь, они пустились прочь. Дружно простучали копыта, удаляясь вглубь леса. По-прежнему светило солнце, вода лизала песок, смывая следы, ветер уносил запахи и звуки, и вскоре уже ничто не напоминало о произошедшем на берегу лесной реки.