I thought I saw the devil, this morning Looking in the mirror, drop of rum on my tongue With the warning to help me see myself clearer
У Маккоя на языке горчит ром, а в голове всё крутится и крутится один и тот же вопрос – «Что тебе мешает?». Что тебе мешает сделать шаг навстречу Чехову? Что тебе мешает не сбегать от него? Маккой молчит, хотя Кирк пришёл с бутылкой и ультимативным «рассказывай, что там у тебя с нашим русским навигатором». Маккой молчит, потому что ничего, в общем-то, и нет. Молчит, потому что признаться даже себе самому в том, что ему страшно влюбляться снова, не может. Он помнит, чем кончились его прошлые отношения: бракоразводным процессом в суде, запретом на встречи с Джоанной и побегом в Звёздный Флот. Маккой не хочет портить жизнь Чехову: он солнечный и яркий, настолько счастливый, когда исследует просторы Вселенной, а Боунс не такой – у него вечно недовольное выражение лица, язвительные замечания на кончике языка и жуткий страх космоса. Маккой не знает, что видит в нём Чехов, почему он вообще продолжает эту странную [не]дружбу. Маккой ужасно боится его ранить. Боится этого сильнее, чем космоса, зная, что всё равно это делает. – Слушай, если ты не хочешь говорить, то говорить буду я, окей? Маккой вздёргивает бровь в излюбленной манере Спока, но молчит, ожидая продолжения. –Ты знаешь, что он влюблён в тебя, так? Маккой делает глоток из бокала и отвечает: — Допустим. Это что-то меняет? – И ты тоже влюблён. Так какого черта ты сидишь здесь и позволяешь парню заниматься самокопанием и задаваться вопросами по типу «Что во мне не так?» и «Может, это неправильно?». Боунс, вот скажи мне честно, как своему лучшему другу и капитану, ты выжил из своего докторского ума? – Да в порядке я! Просто, ты знаешь, я-I never meant to start a fire, I never meant to make you bleed, I'll be a better man today
– ...я боюсь всё испортить, окей? Потому что в прошлый раз всё кончилось ужасно для всех, и Чехов совершенно не заслужил кого-то с таким отвратительным характером как у меня, потому что он самый солнечный и невинный ребёнок из всех, кого я знаю, и- Кирк поднял руки и улыбнулся: – Во-первых, он не ребёнок. Ему двадцать, он пережил на миссиях столько, сколько тебе и не снилось, и он может перепить нас с закрытыми глазами. Я знаю, я проверял. – Ты что- – Во-вторых, он думал об этом и всё равно хочет отношений с тобой. Так что хотя бы попробуй, хорошо? Ты знаешь, как делать не надо. Ты можешь постараться сделать как надо. Вы оба хотите этого и черта с два я позволю своему другу и своему сыну* ходить вокруг да около из-за страха потерять то, что есть, и неуверенности в том, что будет. Так что сейчас ты пойдёшь в инженерный и поговоришь с ним. Без всяких но. Вам это нужно, дьявол тебя побери. Маккою ничего не остаётся кроме как согласиться. Может, попробовать всё-таки стоит? Он и так уже тянул слишком долго и причинил Паше достаточно боли (чего никогда не хотел). Когда Боунс встаёт и идёт в инженерный, Кирк салютует ему полупустым бокалом с ромом. – И всё равно это не твоё чертово дело, Джимбо. Заливистый смех Джима раздаётся за спиной удаляющегося Маккоя.I'll be good, I'll be good And I'll love the world, like I should Yeah, I'll be good, I'll be good For all of the times that I never could
Маккой находит не Чехова, а его ноги, торчащие из-под какого-то генератора. (Генератора ли? Боунс не разбирается в этом от слова совсем.) — Хэй, Паша. Голос Маккоя чуть мягче и теплее, чем обычно. Что-то звякает, и через пару секунд появляется слегка растрепанный Чехов. Он садится на пол, немного нервно улыбается и отвечает: — Да, Лео? Эти два слова оглушают Маккоя на мгновение как в первый раз. Когда они наконец перешли от парадигмы "наставник-ученик" к дружбе на равных? Это случилось года полтора назад точно. Был ли он влюблён в Чехова уже тогда? Маккой не может ответить себе на этот вопрос, потому что ему кажется, что эти чувства зрели с самого начала их знакомства. Он садится напротив Паши, делает глубокий вдох и говорит: — Я хотел сказать, что мы можем попробовать. Ну, знаешь, эту штуку под названием отношения. Паша поднимает на него неверящий взгляд и тихо спрашивает: — Почему ты поменял свое мнение? Не помню, чтобы ты хотел этого. Последняя фраза звучит слишком горько. — Я долго думал и думал бы ещё дольше, если бы не Джим. И, в итоге, решил, что страх сделать что-то не так не должен быть препятствием. Потому что, знаешь, это – Маккой неопределенно взмахивает рукой – стоит того, чтобы попытаться. Ты стоишь того, чтобы попытаться. На лице Чехова медленно расцветает улыбка. У него искрятся глаза, когда он взволнованно спрашивает: — Тогда мы можем начать со свидания, да? В голосе Маккоя звучат какие-то незнакомые прежде Чехову нотки, будто он воодушевлён: — Думаю, да. Завтра в восемь вечера на голо-палубе? Паша радостно кивает, обнимает Маккоя на прощание и убегает в сторону кают. Боунс с глупой улыбкой идёт к себе только спустя пару минут. Может, всё и получится? Твердой уверенности у него нет, но есть хрупкая вера в то, что они смогут что-то построить. Есть вера в них.***
My past has tasted bitter for years now, So I wield an iron fist Grace is just weakness Or so I've been told I've been cold, I've been merciless But the blood on my hands scares me to death Maybe I'm waking up today
Их отношения – это не «они могут заканчивать друг за другом мысль и понимают друг друга с полувзгляда», но им вместе комфортно и хорошо. Боунс всё ещё сомневается, потому что он столько лет запрещал себе это – привязываться, открываться, любить, но он борется с этими сомнениями, и Паша не торопит его. Он просто рядом. И Маккой благодарен ему за это. Паша говорит, что у них есть много времени, и Маккой, как бы он ни боялся внезапной смерти в космосе, ему верит. Верит, потому что это Паша, потому что в его слова невозможно не верить. У Маккоя глубокие синяки под глазами, и даже он сам не может ответить, это из-за бесконечных переработок или наследственное. У Маккоя руки не дрожат, даже когда он на ногах вторые сутки, даже когда он оперирует еле живого Спока. У Маккоя бесконечная усталость уже въелась в кости и кожу, не вытравишь ничем. Не то чтобы отношения с Чеховым сильно повлияли на него: он всего лишь ворчит чуть меньше, улыбается чуть чаще и в полтора раза реже остаётся после своей смены в медотсеке. Но иногда недосып и переработки настигают Боунса за документами, и он засыпает за столом, положив голову на падд, или (что случается гораздо реже) на кушетке, и тогда падд находится под угрозой падения из рук на пол. Паша часто приходит его проведать и в такие моменты понимает, что будить Маккоя не стоит, поэтому он просто накрывает его пледом, подкладывает под его голову подушку и невесомо целует в щеку на прощание. Даже врачам нужен отдых. Особенно одному определенному врачу с Энтерпрайз.***
Паша слишком яркий, до боли солнечный: у него энергии на троих хватит, а планов по улучшению инженерного - на две сотни лет. Паша, на самом деле, глубоко внутри чуточку уставший от самого себя и от своей гениальности, обрекающей на одиночество. Чехов напоминает Маккою палящее солнце родной Атланты, те времена, когда он еще не был Боунсом и даже врачом. Чехов напоминает Маккою о Земле. Звучит иронично, учитывая бесконечную любовь Паши к космосу и его детский восторг перед ним, не так ли? Но в своем сердце Чехов хранит воспоминания о России, о своей Родине, свою особую, ни на что не похожую любовь к так сильно любимым в детстве петербургским дворам, к бесконечным переплетениям питерских улиц, к белым ночам над Невой. Маккой напоминает Паше о хмуром родном городе, о его дождях и грозах, а его улыбка – о так редко появляющемся среди облаков и таком долгожданном солнце. Глубоко в сердце Чехов хранит любовь к Земле, к России, к Санкт-Петербургу. К дому. Может, благодаря этим похожим чувствам и бесконечным ассоциациям Маккой чувствует себя с ним так, как будто он вернулся домой? Он знает, что возвращаться ему, по сути, некуда, что солнце – одна из тысяч и тысяч звёзд в галактике Млечного Пути, что Земля – одна из тысяч и тысяч планет класса-М, но когда он с Пашей, где-то за шестым ребром появляется это теплое чувство – нечто, напоминающее ощущение дома. Когда он с Пашей, всё, что он знает, не имеет значения, потому что Солнце – их звезда, а Земля – их планета, и ничто это не изменит.***
I'll be good, I'll be good And I'll love the world, like I should I'll be good, I'll be good (I'll be good, I'll be good) Паша слишком долго пропадает в инженерном, и Маккой буквально за шкирку вытаскивает его оттуда. Он мог бы злиться, но Чехов неловко улыбается, потому что потерял счёт времени, так что Боунс просто вздыхает и отправляет парня в душ: тот умудрился испачкаться в машинном масле и еще чёрт знает в чём, хотя Скотти со своей Серебряной Леди буквально пылинки смахивает. Влажные волосы падают на лицо Чехова, и Маккой скользит взглядом по линиям, оставленным стекающими по шее Паши каплями. Слишком красиво. Он сидит напротив, и Боунсу остаётся только протянуть руку, чтобы навести окончательный беспорядок на голове парня. Что он, собственно, и делает. Брызги разлетаются во все стороны, часть попадает на него. Паша аккуратно стирает воду с щеки Маккоя, скользит изящными пальцами по шее и тихо выдыхает: — Ch'ort. Незнакомое сочетание звуков режет слух, так что Боунс, улыбаясь, спрашивает: — Это какое-то русское ругательство, да? — Да. Ты красив как чёрт. И мне чертовски хочется тебя поцеловать. Маккой зарывается правой рукой в его волосы и отвечает: — Так чего ты медлишь? И Паша притягивает его к себе и целует.***
For all of the light that I shut out For all of the innocent things that I've doubt For all of the bruises that I've caused and the tears For all of the things that I've done all these years Yeah, for all of the sparks that I've stomped out For all of the perfect things that I doubt Йорктаун всегда ужасал Маккоя: похожий на снежный шар в космосе – слишком хрупкий, слишком ненадёжный. Йорктаун всегда восхищал Пашу: сложная конструкция, еще более сложное гравитационное устройство, прекрасное технологичное переплетение дорог ли, улиц ли. Для Боунса это было чуть ли не худшим местом для увольнительной, для Чехова же... Паша с восторгом смотрел в небо, показывал на что-то и рассказывал про то, как конструировали эту звёздную базу. Чехов чуть ли не искрился от счастья, хотел пойти в штаб, чтобы подробнее изучить технологии, здесь использовавшиеся, показать Маккою чертежи в музее. Маккоя на открытом пространстве начинала крыть паника. Если стеклянная оболочка разобьётся, у них останется около тридцати секунд. Маккой начинал задыхаться. Худший выбор для увольнительной. Паша резко останавливается, встревоженно смотрит на него и поворачивается к нему: — Лео, всё в порядке? Может, стоит уйти куда-то? Маккой выдыхает: — Куда-то, где не видно неба. Чехов тянет его за собой в какое-то уличное кафе, занимает столик на террасе и просит воды. Маккой садится так, чтобы смотреть на Пашу и людей у него за спиной, старается дышать на четыре счёта. Маккой приходит в себя, пока Паша гладит его руки, говорит ему что-то мягко-мягко и успокаивающе. Маккой тихо благодарит Чехова и пьёт воду мелкими глотками, старается не думать о вероятности катастрофы. — Раз уж мы здесь, можно выпить кофе. Ты хочешь? Боунс кивает. Этот день ветреный и прохладный, горячий кофе будет в самый раз.***
Чашка эспрессо греет замёрзшие пальцы, напиток отдаёт какими-то специями: то ли корицей, то ли кардамоном. Настоящий свежесваренный кофе. Маккой давно не пил чего-то настолько настоящего, потому что та гадость из репликатора больше всего напоминает смолу, чем что-то ещё. Паша как всегда активно жестикулирует, пока рассказывает об исследованиях, проводимых в здешних лабораториях, а Боунс легко втягивается в обсуждение, потому что изобретённое здесь новое лекарство от андорианского лишая – открытие, про которое он недавно читал. Терпкий кофе медленно остывает, пока Чехов и Маккой прекрасно проводят время в обществе друг друга и ведут горячую дискуссию о научных изысканиях лучших умов Федерации. Может, на звёздных базах в глубине космоса не так уж и ужасно, когда ты рядом с кем-то?***
I'll be good, I'll be good And I'll love the world, like I should Yeah, I'll be good, I'll be good For all of the times I never could For all of the times I never could Со временем в каюте Маккоя появляется часть пашиных любимых учебников и русских книг. Этим книгам уже пара веков, они ужасно потрепанные и из них выпадают страницы, но Чехов любовно и бережно-бережно гладит их по корешкам и читает иногда Боунсу вслух какие-то отрывки или стихи. Ахматова, Цветаева, Есенин, Маяковский, Блок. Русский язык оказывается мелодичным и очень красивым, так что Маккой начинает спрашивать значение некоторых слов. Nezhnost'. Dusha moya. Solnce. Dorogoy. Ya lublu tebya. Со временем в каюте Маккоя появляются жёлтые и красные чеховские форменки, его зубная щётка. Со временем в жизни Маккоя Паша занимает важное место и никуда не собирается уходить. Со временем из жизни Маккоя пропадают сомнения. В один прекрасный день с согласия Боунса Паша приходит с бутылкой виски, стопкой еще более старых книг, каким-то забавным плакатом и тремя крохотными вулканскими кактусами. Смеясь, он произносит: — Если ты еще раз конфискуешь мой подарок для кэптина и сам отдашь его, я вернусь обратно. И убирает бутылку в шкафчик. Ставит свои книги на полку к маккоевской коллекции старой литературы по медицине. Плакат с фразой "люди в космос летают, а вы какую-то фигню сделать не можете" Боунс вешает сам. Паша считает, что распустившиеся в скором времени цветы на кактусах выглядят как обещание чего-то нового. И Маккой с этим абсолютно согласен.