За горизонт

      Два часа спустя       Александра       Сил и выдержки у Кузнецова хватило, чтобы спуститься с площадки подъемника, пройти три метра до «скорой» и попытаться забраться внутрь самому. Но раненая нога подвела, он запнулся об нижний край гидроборта и чуть не упал, и медики мягко, но решительно уложили его на носилки и аккуратно вкатили в машину. Он тут же приподнялся на локте, махнул мне рукой и скомандовал:       - Шторм, залезай.       Медики переглянулись, но спорить с генерал-майором не стали, тем более, что Филин и Кейт Стюарт решительно забрались в «скорую» и уселись рядком на боковой скамейке. Филин орал в телефон спецсвязи, требуя «бригаду Орлова в первый оперблок», Кейт что-то торопливо строчила в своем планшете. Я устроилась рядом с ними, сжавшись в комочек, чтобы не мешать работать бригаде. А медики, не успела машина тронуться, оперативно взялись за дело.       - Медконтроль отключен, - выдал врач бригады, проворно осмотрев Кузнецова. – Состояние средней тяжести. Множественные осколочные ранения плюс взрывная декомпрессия. Слева ни одной целой застежки. Вась, гидрашки. Режем скафандр.       И повернулся ко мне:       - Чего сидишь, давай помогай. Отключи климатику и компенсаторы, сними шпангрель. Следи, чтоб не вырубился. Могут быть проникающие.       - Ему нельзя общий наркоз, - сообщила я ему. – И аспирин. Вы уж придумайте, как его обезболить.       - Ничего, вытерплю как-нибудь, - процедил Кузнецов сквозь зубы. – Кровотечения нет, взрывная декомпрессия - ерунда, чего не скажешь об осколке в ноге. Кажется, перебит нерв - болит и не отключается...       Что он несёт? После разгерметизации скафандра высотная эмфизема развивается очень быстро, и очень повезёт, если вскипевший азот в крови не вызовет закупорку сосудов со всеми вытекающими последствиями. Проникающее ранение - это стопроцентно внутреннее кровотечение. А этому чудику наплевать, его волнует, почему он не может выключить боль в ноге - разве это вообще возможно?       Ладно, неважно, сейчас надо освободить его от скафандра. Шпангрель – это не рыцарский доспех, так наши экипировщики называют секторный герморазъем шлема с защитой шеи при катапультировании, который крепится на плечевой пояс кирасы скафандра. Модули внутреннего микроклимата и компенсации перегрузок размещены на спине, но трубки систем гидравлики компенсаторов, теплообмена и вентиляции пронизывают весь внутренний слой скафандра, а управление выведено на правое бедро. Едва ли не половина этих трубок перебита, и системы в аварийном режиме, но ребята правы – давление в уцелевших магистралях есть, и оно создаст массу проблем, когда будут резать скафандр.       Так что я действовала как учили – помогла Кузнецову сесть, нащупала на его правом боку в районе талии аварийные клапаны, дождалась двойного характерного «бульк-ссссш», просунула руки ему за спину и, продавив две механические кнопки в районе крестца, выдернула вверх весь блок гидравлики вместе с бронелистом, защищающим нижнюю половину спины. Со стороны эта процедура выглядела очень неоднозначно, но мне было глубоко и далеко наплевать. На очереди был шпангрель, но с ним все очень просто, если у тебя спецключ или просто тонкие пальцы: отщелкнуть зажимы, снять защиту шеи, вытащить гермошторку и отсоединить герморазъем от кирасы. Правый зажим поддался легко, а левый подклинило, и я второпях сломала ноготь и ободрала кожу на указательном пальце. Тем временем медики сняли с Кузнецова берцы и перчатки, расстегнули изолирующие манжеты на запястьях и щиколотках, вооружились гидравлическими ножницами и принялись резать скафандр. Не самая лёгкая задача, учитывая прочность композитной брони, но против специнструмента не поспоришь. Хруст, скрежет, тонкая струйка теплоносителя, темная от крови, потекла на пол, один из медиков откинул в сторону переднюю часть изуродованного скафандра, Кузнецов приподнялся, помогая себе правой рукой, и мы втроём не без труда выдернули из-под него остатки костюма. Темно-серебристая подкладка скафандра вдоль всего левого бока стала красно-черной - серьезная кровопотеря налицо. С другой стороны, Кузнецову повезло, что осколки прошли по касательной, затормозились об крыло «сорок девятого», и большая часть их там застряла. Даже думать не хочу, что бы с ним стало, если бы его птичка не приняла на себя основной удар. А мы ещё и добавили ему боли, освобождая от скафандра - Доктор без сил растянулся на носилках и застонал сквозь стиснутые зубы, а его соматика полыхнула кровавой вспышкой. Я схватила его за здоровую правую руку, устанавливая тактильный контакт и пытаясь вытянуть раздирающую боль в боку и ноге на себя. Кузнецов попытался вырваться из моей хватки, но я держала его крепко.       «Не бузи, а, - одернула я его. – Что там у тебя не выключается? Может, я попробую?»       Кузнецов поморщился, приподнял голову и нацелился зажатой в левой руке свиристелкой себе в живот. Его комбез с левой стороны превратился в окровавленные лохмотья, и сквозь дыры было видно, что осколки его не пощадили: весь левый бок от плеча до колена и левая рука точно исхлестаны плетью, вдоль нижнего ребра кожа содрана начисто, чуть ниже - глубокая проникающая рана, будто ткнули плохо заточенной саблей, в боковой поверхности бедра рваная дыра с торчащим наружу осколком – перекрученным куском толстой металлической пластины в два пальца шириной. Крови было много, но она уже свернулась и запеклась багрово-черными корками, а светло-синие пятна герметизатора придали им жутковатый фиолетовый оттенок. Я выругалась, а на глаза невольно навернулись слезы: я не кисейная барышня, в горячих точках насмотрелась на всякое, но сейчас перед мной весь израненный и в крови лежал тот, кто за этот безумный месяц не раз спасал мне жизнь, с кем я готова идти в огонь и бездну, кто из временного командира стал дорогим и близким настолько, что я чувствовала его боль и без ментальной связи. Вдруг меня обожгло еще одной кровавой вспышкой, а Доктор откинулся на носилки и сунул мне в руку свою свиристелку.       «Не надо, - отозвался он. – Тяжелый танк, помнишь? Ты и так помогла, дала мне передышку, и я смог прокинуть нервную связь в обход поврежденного узла. Все будет хорошо, не волнуйся!»       «Правда? – я вгляделась в его бледное измученное лицо. - Точно-точно? Обещаешь?»       «Обещаю, - Доктор попытался улыбнуться. – У меня к тебе поручение. Пусть моя свиристелка и еще кое-что пока побудут у тебя. Возьми в правом нагрудном кармане».       Неохотно отпустив его руку, я нащупала на клапане кармана шарик, управляющий застежкой, и вытащила оттуда два очень странных предмета: тяжеленный цилиндр величиной с мизинец, завернутый в металлизированный антистатический пластик, и английский ключ, неновый и от старого замка, но, стоило мне взять его в руки, и я ощутила горячие иголки в пальцах, а ключ блеснул легким золотистым огоньком, точно подмигнул. Я быстро спрятала оба артефакта в левый нарукавный карман своего скафандра и погладила Доктора по щеке.       - Держись, - сказала я вслух. – Я никуда не уйду, буду здесь, рядом. Если что, зови.       - Лучше добудь мне к завтрашнему утру, во что переодеться, - тихо ответил он, нащупывая управляющие точки застежек на груди, его изодранный комбез полностью разъехался по бокам, и фельдшер набросил на него одноразовую простыню. – Пока приведи себя в порядок и отдыхай. Поняла? Это приказ.       В ответ я смогла только кивнуть – в горле застрял тугой комок, и я сморгнула непрошенную слезинку. Машина остановилась, задний гидроборт опустился, медики проворно выкатили каталку с носилками и рванули с ней по пандусу приемного покоя нашего госпиталя. Я выбралась наружу следом за ними и проводила их мутным от слез взглядом. Подумать только, всего месяц назад поздним вечером я шла здесь, костеря на все корки мнительную Ираиду, и вот у этого самого поворота Кузнецов меня догнал, проводил до общаги, ловко напросился в гости, и мы с ним болтали о всякой всячине как друзья, не видевшие друг друга сто лет… Спустя всего три недели оказалось, что мы даже больше, чем друзья, и я вспыхнула как маков цвет, вспомнив, как он поцеловал меня, а я… я решила не рисковать, не мучить его своей ненормальностью… Вот идиотка! А он, умничка, не сдался, в очередной раз вытащил меня за шкирку из рамок, куда я сама себя загнала, показал мне, что все может быть по-другому… Да, хороший мой, обещаю тебе, у нас все будет по-другому – правильно. Как тогда, на сервисной галерее «Авроры», когда мы стояли рука в руке и чувствовали себя одним целым – друг с другом и со Вселенной. Только выздоравливай быстрее, родной, ладно?       Кто-то хлопнул меня по плечу, и я очнулась от своих мыслей, обнаружив, что стою столбом возле дверей в приемный покой с мокрыми от слез глазами, тупо сжимая в руках кузнецовскую свиристелку. Я повернулась в сторону раздражителя – это оказался Филин. Он снова потряс меня за плечо, а Кейт вытащила из поясной сумки одноразовую салфетку и решительным жестом вытерла мне щеки.       - Я думала, Красный Шторм сделана из титановых сплавов и графен-композита, - она ободряюще улыбнулась мне, - но сейчас вижу – ты все-таки человек. Держись, милая. Доктор куда крепче нас. Он справится.       - Это точно, - поддержал ее Филин. – Думаешь, откуда у него золотая нашивка? Когда его в тот раз привезли, он был в отключке, и на нем живого места не было – две бригады его штопали. И что ты думаешь - выкарабкался! Ты на нем хоть один шрам видела?       - Н-нет, - выдавила я и тут же вспомнила, как быстро зажила у Кузнецова на щеке глубокая царапина от ежевичных колючек, которую он заработал в стычке с «мухами» ххазр. -  А… долго он пробыл в госпитале после этого?       - Не очень, - Филин пожал плечами. – Вскочил уже на следующий вечер и потребовал чаю с вареньем. На больничной койке его и семеро чертей не удержат. Доктор – он такой…       И вдруг спохватился:       - Он что, тебе не рассказывал?       - Нет, - я мотнула головой и попыталась вытереть нос рукавом, от шока забыв, что на мне скафандр. – А что он мне должен был рассказать? Предупредил, что ему нельзя общий наркоз и аспирин – вот и все, в общем-то…       - Ну… он сильно отличается от нас, простых смертных, - Филин отвел глаза. Я ощутила, что он что-то недоговаривает, сконцентрировалась, и все его мысли оказались у меня как на радаре - как тогда с Ленкой, но сейчас все оказалось проще, то ли благодаря усилителю, то ли я научилась. – Да ты и сама это, наверно, заметила…       - Тяжело не заметить, - встряла Кейт – видимо, обратила внимание, что я изменилась в лице. – Не переживай, Орлов и Маккензи свое дело знают. Доктор будет в порядке, завтра вы с ним увидитесь. Все будет хорошо.       Она улыбнулась нам и скрылась за дверями госпиталя, а я повернулась к Филину.       - Разрешите обратиться, товарищ генерал-майор, - выдала я. – За содействием. Вряд ли наши вещи привезли с «Авроры», а Кузнецову надо обеспечить, во что переодеться.       - Как это – не привезли? – Филин почесал в затылке, отчего фуражка съехала ему на нос, и он нервным тычком пальца вернул ее на место. – Гонец уже должен был прилететь… Сейчас, обожди-ка.       Он вытащил телефон спецсвязи, потыкал пальцем в экран и выдал в гарнитуру:       - Сидоров! Что там слышно про спецборт с «Авроры»? Что? Амур пролетают? А, ладно. Добро.       - Не грузись, Унгерн, - изрек Филин, дав отбой телефонному разговору, и хлопнул меня по плечу, что при других обстоятельствах было бы довольно забавно – при всей своей выправке начальник ОКУ был ниже меня на полголовы, да еще и ушиб руку об наплечник скафандра. – «Гонец» с вашим шмотом будет через сорок минут. Как раз успеешь переодеться.       Он вызвал служебку и подбросил меня на ней до техцентра, где экипировщики освободили меня от скафандра, а я таки умудрилась вытрясти из них облегченные спецназовские берцы нового образца, которые я давно хотела, но мой маленький размер все никак не попадался. Получилось это совершенно нечаянно – в моей бедной голове крутились совершенно другие мысли. Все кузнецовские странности, нестыковки и непонятки сложились в четкую, ясную и логичную картину, все его удивительные способности обрели однозначное объяснение: они нечеловеческие, потому что он действительно не человек. Дмитрий Кузнецов – всего лишь имя в его удостоверении офицера, а как его зовут на самом деле, никто не знает – его всегда устраивал позывной. Его народ – цивилизация непредставимой древности и могущества, он настолько «иной», что даже страшно представить. Что там разговоры с котом – как вам изгнание хищного пришельца-проглота объединенными силами двух львиных прайдов, стаи гиен и трех белых носорогов? Что там сверхточная стрельба по киборгам, если он смог сбить гиперзвуковой снаряд из снайперки? Правда, он стрелял из ОРСИС Т-6000, зато с рук и из маневрирующей среди гор вертушки. А на бегу рассчитать, как раскидать десяток гранат, чтобы лава не вовремя проснувшегося вулкана не накрыла аэродром, и выиграть последнему гражданскому борту время для взлета? А за пару часов придумать, как синтезировать газ, которым потом надо будет выдуть в космос захвативших орбитальную станцию пришельцев? А повести ДРГ в разведку боевых позиций сухопутных киборгов ххазр, вывалившихся из транспортника, сбитого на Алтае, вызвать их огонь на себя и дать ребятам возможность срисовать все их огневые точки? Вот как он заработал свою золотую нашивку, а не в Ираке, как я думала – в памяти Филина я отчетливо разглядела момент, когда возвратившиеся в расположение уцелевшие разведчики принесли Доктора в бессознательном состоянии, всего в заплатках от пшик-повязок, и две бригады хирургов – Орлова из ОКУ и Маккензи из UNIT – сменяя друг друга, работали весь остаток ночи, зашив на нем десяток не самых приятных ран. Я засекла еще какие-то смутные воспоминания о его корабле, но ничего не уловила, кроме потрясения и восторга.       Короче говоря, в моих мыслях творился полный бедлам. Теперь я знала правду о Кузнецове, точнее, о Докторе, и я в упор не понимала, как к этому относиться. И дело было вовсе не в нем, а, как обычно, во мне. Некоторые его нечеловеческие свойства совершенно очевидно развивались и у меня, из чего с пугающей очевидностью следовало, что я тоже не человек, а какое-то непонятное переходное звено - полное и абсолютное недоразумение.       Отделавшись от скафандра и натянув обновку, я переложила докторовские артефакты в нагрудный карман красного комбеза, свиристелку пристроила в очень кстати обнаружившееся нарукавное крепление, идеально для нее подходящее, снова затянула титановый браслет «брейтлинга» на левой руке, подхватила планшет и, обнаружив, что сорок минут вот-вот пройдут, заторопилась на ВПП встречать «Гонца» - Су-117, гиперзвуковой курьерский самолет с «Авроры», на котором должны вернуться Женек с Серым и привезти наш шмот: не гонять же ради этого целый ракетоносец. Спецборт ради простых летунов тоже вряд ли бы отправили, но Доктора обычным синегрудым, даже пускай космонавтом и при больших звездах, назвать было никак нельзя.       «Гонец» опоздал на пятнадцать минут, и я все это время проторчала на вышке возле ВПП, где месяц назад мы с Доктором ждали юнитовцев, и он, пользуясь моментом, растолковывал мне основы телепатии, а потом отпаивал меня чаем с конфетками. Сейчас я была одна, и на душе у меня скребли даже не кошки, а целая банда медведей гризли. Чтобы отвлечься и хоть чем-то себя занять, я достала из кармана цилиндрик, вытащила его из пластиковой оболочки и принялась изучать артефакт.        При детальном рассмотрении эта штука оказалась наборной – сделанной из тоненьких, почти как фольга, очень плотно пригнанных друг к дружке дисков из металла, похожего на бериллиевую бронзу, но куда более тяжелого. На торцах дисков были не то вытравлены, не то выгравированы черные точки – видимо, если покрутить диски, они должны были сложиться в какой-нибудь узор, вот только диски никак не проворачивались. Я вертела цилиндрик и так, и этак – ни дать, ни взять, мартышка и очки, и тут меня осенило – докторовская свиристелка! Я вытащила ее из нарукавного крепления, нацелилась наконечником на непонятную штуковину, сосредоточилась и отдала мысленный приказ: «разобраться, что это за штука!»       Удивительное рядом – свиристелка подчинилась: заверещала и засвистела, как стая поползней, ее рукоятка потеплела, наконечник заморгал голубым, и в мою сферу сознания ворвался поток совершенно непонятных мне данных. Но и цилиндрик тоже отреагировал: подпрыгнул на ладони в вертикальное положение, диски в нем закрутились, и черные точки на них составили сложный рисунок из колец, правильных шестиугольников и спиралей. Вдруг между моей рукой и дном цилиндра проскочила искра, отдалась глухой болью в сердце и симметрично с правой стороны груди, а диски снова пришли в движение и составили другой узор, не менее странный, но куда более красивый. Я разглядывала его, пытаясь понять, что это такое и что за данные загнала мне в голову свиристелка, пока приближающийся из-за горизонта рев не сообщил мне о том, что «Гонец» на подходе. Я спрятала цилиндрик в карман, убрала свиристелку в крепление и съехала с вышки вниз по пожарному столбу.       «Гонец» - красивая птичка, как и все «Сухие»: прямой родственник машин, созданных для завоевания господства в воздухе, такой же хищник, несмотря на удлиненный фюзеляж с пассажирской кабиной, и судя по лихой посадке, вел его брат-синегрудый. Так и есть – «сто семнадцатый» скатился на летное поле с рулежки, открыл люк, и по трапу на бетонку сбежал Руслан собственной персоной. Маленький, шустрый, похожий на воробья ведущий Коти и мой бывший дублер аж подпрыгивал от радости, а увидев меня, заулыбался и засиял как начищенный пятак:       - Шторм, здорово! Ай, молодцы, ну вы им и задали перцу! Вмазали по самые помидоры! А что ты тут делаешь? Отмечать надо!       - Какое там отмечать, - буркнула я. – Кузнецов трехсотый. Еле довезла.       - Видел, видел – я на КП сидел! – выпалил Руслан. – Сыграл в Ковзана. Жесть как она есть. Как он?       - В решето, - я вздохнула и покосилась на циферблат «брейтлинга». – Сейчас оперируют.       - Чо?! – спускавшийся по трапу Серый, услышав это, споткнулся, чуть не выронил мой сидор и выдал витиеватое чувашское ругательство. Следовавший за ним Женек ничего не сказал, только цокнул языком и помотал головой. Я отобрала у него кузнецовский рюкзак и распорядилась:       - Значит так. Мое барахло отнесите ко мне, оставьте на вахте. Женек, раз ты теперь сиротинушка, будь так добр, помоги Серому со Стрижиком. Диагностика, объективный контроль – сами все знаете. Я в госпиталь – Кузнецов просил ему шмот принести.        - Будет сделано, - Серый щегольски откозырял мне и ни с того ни с сего застенчиво улыбнулся. – Держись, Снежная Королева. Все будет пиде лайах, вот увидишь.       - Надеюсь, - отозвалась я, вскинула сидор Кузнецова на плечо и быстрым шагом направилась в сторону госпиталя с секундной стрелкой «брейтлинга» наперегонки. Уже сейчас, уже вот-вот – Орлов и Маккензи закончат оперировать, матовые стеклянные двери первого оперблока с шипением разъедутся в стороны, медбратья выкатят каталку и двинутся с ней по коридору – но направо, к блоку ОРИТ, или налево, о чем лучше даже не думать? Головой или ногами вперед?       Проходя через сквер, я замерла прямо на пешеходной дорожке, глядя в темнеющее небо с первыми звездами. Доктор, откуда ты, виден ли отсюда свет твоей звезды, горит ли она еще или погибла в огне взаимного уничтожения? Ты сказал, что не рассчитывал выжить – уж не поэтому ли ты шел в этот бой, как в последний?       Милосердная Каннон, помоги же ему! Для тебя нет разницы, под каким светилом он появился на свет. Ты поможешь и маленькому котенку, и синегрудой летунье, и звездному страннику, последнему воину неведомого народа. Прости ему то, что он сделал, воскреси в нем надежду, дай сил для того самого последнего боя, который принесет ему покой – и позволь мне в этом бою встать рядом с ним.       Нехорошее предчувствие точно ударило меня под дых, и, очнувшись, я сорвалась с места и бросилась бежать со всех ног. Пронеслась через сквер, перелетела проезд под носом у чьей-то служебки, обогнула здание штаба, перепрыгнула клумбу, в два прыжка взлетела на крыльцо служебного входа в медчасть и оказалась в коридоре госпиталя, перед постом медсестры в блоке реанимации. Скучавшая на посту медсестра – хоть тресни, не помню, как ее звать, обычно строгая и очень серьезная блондинка, мощная, как все в ОРИТ, настоящая Брюнхильда – подняла голову, присмотрелась ко мне и резво вскочила с места. Видимо, ее предупредили насчет меня, и я мысленно благодарю Филина за понимание.       - Кузнецов? – спрашиваю я, и мой голос почему-то звучит хрипло и отрывисто. – Как он?       - Дмитрий Васильевич уже в палате, - она улыбается мне под маской. – Пойдемте провожу.       Медсестра ведет меня по коридору под неяркими холодными огнями круглых дежурных ламп, открывает дверь в его дальнем торце, пропускает меня внутрь и исчезает по своим делам. Я прикрываю дверь и осматриваюсь вокруг в тусклом свете ночника, накрытого полотенцем.       Палата маленькая, на одного, и можно даже сказать уютная, но, конечно, госпиталь есть госпиталь, хорошо хоть пахнет только дезинфекцией и озоном. Одна широкая койка-трансформер по центру, слева от нее – стойка с аппаратурой, что-то размеренно пикает. Доктор лежит на койке, укрытый одеялом по пояс, под перевязанную левую руку заботливо подсунута подушка, на тыльной стороне ладони установлен катетер электронной системы внутривенного вливания, заряженной желтоватой прозрачной жидкостью, на груди и висках - контактные датчики, вся левая сторона тела от основания шеи и ниже покрыта клеящимися повязками, правая рука выше локтя схвачена манжетой беспроводного монитора АД. Хвала милостивой Каннон, он не на ИВЛ, но мне кажется, что с его сферой сознания что-то не так – она не такая яркая, как обычно. Он то ли в глубоком трансе, то ли… уходит?!       ЧТО?!       Рюкзак летит на пол, я бросаюсь к Доктору, вглядываюсь в его лицо – глаза закрыты, черты лица заострились, и в свете ночника мне кажется, что он не просто бледный, а с очень нездоровой синюшностью. Пытаюсь нащупать пульс на сонной артерии, и кажется, проходит вечность, когда мои пальцы ощущают легкий, слабый толчок. Пульс нитевидный! Дыхания почти нет! Кожа холодная – его будто из проруби вытащили! Почему тогда молчит монитор АД, почему не орет пульсоксиметр? И какого черта кардиомониторов два, на их экранах редкие пики, идущие в противофазе, а в строке режима светится странная метка «ПВ»?       Вот пиздец. Если Доктор не человек, а его прооперировали как человека – уж не повредили ли ему что-нибудь важное? Что там Филин болтал, мол, хирурги свое дело знают? А если раз на раз не приходится? Если они что-то не учли или просто не знали? Какого черта за ним не следят, не выставили пост в палате, положившись на приборы – а если он сейчас попросту умирает?!       Нет, мой хороший. Я не дам тебе умереть, не позволю. Расшибусь в лепешку, сделаю все возможное – и невозможное тоже. Ты стал мне слишком дорог, слишком много ты для меня значишь. Дело не в том, что ты мой командир и наставник, и даже не в том, что я обязана тебе жизнью и это из-за меня ты подставился под огонь. Просто я… тебя люблю?!       Понимание накрывает меня и ошпаривает с головы до ног. Я люблю его - и гори все синим пламенем! Отойди от него, Косая, сгинь, я иду – не смей и пытаться забрать его у меня!       Но что же делать? Думай скорее, голова садовая!.. Низкая температура тела – так это уже было со мной! Это ключ, это симптом, говорящий о проблемах с энергетикой организма. Тогда Доктор вылечил меня, поставив иглы в определенные точки, как при акупунктуре – вскрыл каналы, как он это назвал. Его каналы наверняка открыты, но пусты – надо сообразить, откуда взять энергию, чтобы вновь их наполнить…       Откуда-откуда – Санёк, ты что, глупая башка, забыла, что такое кокью-хо? Она в тебе, она протекает через весь мир. Вспомни, сколько раз, нанося удар тэгатаной или открывая противнику «девять ворот боли», ты брала ее легко и свободно, и столько, сколько надо, чтобы разбить кирпич, сбить тори с ног или заставить врага корчиться на полу. Так что же ты тянешь?       Сажусь в сейдза прямо на пол, кончики пальцев, сложенные щепоткой, на уровне глаз. Дзансин, парадоксальное дыхание. Щелчок пальцами. Помоги же мне, милосердная Каннон, к твоей тысячерукой и одиннадцатиликой ипостаси обращаюсь, Великой Сострадающей, сокрушающей преграды. Ом Намо Арайявалокитешвара Бодхисаттвайя Махасаттвайя Маха Куруникайя Ом Сарва Абхайя. Дай мне выпить одним глотком все воды Западной Реки.       Опять щелчок пальцами, что-то в нагрудном кармане резко теплеет, и барьер в моей памяти дает трещину. Я соскальзываю в транс, чувствую вращение Земли, ощущаю поток времени, как течение холодной, бурной реки, и вдруг происходит нечто невиданное. Тоненькое золотистое облачко, точь-в-точь волшебная пыльца из диснеевских мультиков про фей, влетает в приоткрытое окно, втягивается мне в рот, расползается по организму тысячами крошечных горячих иголок. Желтая искра проскакивает вдоль царапины на моем указательном пальце – я ободрала кожу, снимая шпангрель с Кузнецова – и ссадина исчезает без следа.       Оставаясь в дзансин, я встаю с пола, наклоняюсь к Доктору и осторожно касаюсь его обветренных губ своими. Пойманное облачко тут же перетекает в него и растекается под кожей, подсвечивая раны из-под повязок теплым желтым сиянием. Он тихо стонет, что-то ворчит, глубоко вздыхает и тут же проваливается в крепкий сон без сновидений – сквозь ослабленные щиты я вижу, что его сфера сознания светла и спокойна, в соматических потоках ни отзвука боли. Он словно плывет в медленном теплом потоке и улыбается во сне - ему хорошо.       Кажется, получилось! Синюшность и ледяной холод кожи исчезли, сонная артерия на шее Доктора под моими пальцами пульсирует странным, но четким и уверенным счетверенным ритмом, и теперь мне понятно, почему в стойке два кардиомонитора – два сердца требуют двойной мониторинг. Поглядываю на экраны приборов – зубцы сердечного ритма участились, выровнялись, обрели наполнение, а электроника системы внутривенной инжекции автоматически отключилась. Неглубокие ссадины на левом плече Доктора вдруг пропали, и что-то подсказывает мне заглянуть под повязку над осколочной раной в ноге. Откидываю одеяло, осторожно отклеиваю белый вспененный перевязочный материал - и не понимаю, куда делись швы. Под повязкой ни корки, ни шрама - чистая кожа. Страшная проникающая рана под ребром тоже затянулась, не оставив следа: только темные кровавые разводы на светлой коже. Аккуратно вынимаю из руки Доктора катетер, заклеиваю место прокола оставшейся полоской пластыря, снимаю ненужные больше повязки, стираю запекшуюся кровь мокрым полотенцем (хорошо, что в палате есть раковина) и удивляюсь красно-оранжевому, как сицилийский апельсин, оттенку и металлическому блеску пятен на белой махровой ткани. Попутно приглядываюсь к нему, отыскивая внешние отличия от людей – они есть, но почти не бросаются в глаза. Более плотная и гладкая кожа, намного меньше волос, несколько иной рисунок мышц кора, хорошо видный из-за пересушенности тела, температура ниже моей, и, кажется, плюс пара ребер и более изогнутые ключицы – вот в общем-то и все, зато теперь я знаю, что ленкины фантазии очень даже соответствовали действительности. Мой любимый пришелец – красивый и сильный мужик, а сейчас, во сне, он выглядит совсем юным, и я не могу удержаться, опускаю ладонь ему на грудь между датчиками сердечного ритма и чуть поглаживаю. Вдруг он осторожно накрывает мою руку своей и передает в потоке, не открывая глаз и даже не полностью проснувшись:       «Непослушная Шторм. Все-таки пришла».       «Разумеется, - отвечаю я, несколько растерявшись. – Принесла твои вещи, как ты просил. И еще надо отдать тебе свиристелку и те две штуковины из кармана».       «Завтра, - бросает он, но не выпускает мою руку – наоборот, сжимает сильнее.  – Сейчас тебе надо отдохнуть – ведь еле-еле на ногах держишься».       «А ты? – осторожно спрашиваю я. – Как себя чувствуешь?»       «В том-то и дело, - он приоткрывает один глаз и лукаво поглядывает на меня. – Мне надо окончательно восстановиться. Но, когда ты рядом, у меня возникают совсем другие мысли. Они очень приятные, но в момент, когда мне нужно сосредоточиться, становятся серьезной проблемой - отвлекают. А мне очень бы хотелось побыстрее привести себя в порядок».       «Ой, - я ловлю посланную им картинку, понимаю, о чем он, и мне становится одновременно и неловко, и как-то очень тепло и приятно на душе. – Тогда спи, не буду тебе мешать».       Доктор выпускает мою руку, поворачивается на левый бок, скинув на пол подушку под локтем, и мгновенно засыпает опять, а я поправляю на нем одеяло, целую своего ненаглядного чудика в щечку и тихонько выскальзываю из палаты.              ***       Вечер следующего дня       Александра       Какой же наивной деревенской девочкой я была, когда вчера, заваливаясь спать, надеялась всласть отоспаться. Нашему начальству абсолютно фиолетово, после боя ты, бухал ли всю ночь или тупо проторчал весь день на аэродроме – выдернули меня с утра пораньше писать рапорт о вчерашних событиях. Так что я, даже толком не позавтракав и не сумев проведать Доктора (впрочем, попытка докричаться до него телепатически показала мне, что бедолага до сих пор дрыхнет), отправилась заниматься текущими делами.       Сначала пришлось тащиться к механикам и сбрасывать для рапорта на тактический планшет данные объективного контроля с бортовых систем моего орбитальника. Заодно я проведала свою птичку в ангаре. Стоит, бедняжка, закопченная, местами помятая, с дырками в оперении – зато Серый уже намалевал ей на борту вторую звезду и три силуэта летающих тарелок и с гордостью продемонстрировал мне плоды своих трудов.       - Прикольно вышло, - заявил он, хитро блестя глазами. – Птичку еще не окрестили, а уже второе боевое применение. Я вот думаю, может, ее не отмывать? Может, ее «Сухой» так в музей поставит?       - Не, не выйдет, - укоротила я полет его фантазии. – Надо отмыть, отчистить, посмотреть, что можем подлатать сами, если нет – готовить к отправке на завод. Стрижику еще летать и летать.       Серый расстроился и поплелся в ангар, а я бодрой лошадью поскакала в отдел кадров. Если уж я ухожу к Кузнецову, так хоть неиспользованные отпуска из Палыча вышибу, плюс боевые. В конце концов, совесть моя чиста – Т-77 на крыло я поставила, научила летать и в атмосфере, и в космосе, и даже в реальном бою его проверила, а наши с Доктором доработки уже переданы конструкторам. В общем, перетрещать с нашими кадровичками есть о чем, тем более, что после всей эпопеи с Т-77 и учениями я действительно очень устала.       Вот тут-то я и развернулась, внаглую пользуясь и телепатией, и новым статусом – оказывается, очень легко разговаривать с людьми, четко зная, что у них в голове. Со старшей кадровичкой, впрочем, сразу же все было понятно – спрашивает за прошлогодний отпуск, а по факту в голове маячат два вопроса: кто съел последний эклерчик и почему я не поправляюсь на пилотских харчах. Нет, Наталья свет Петровна, не отвлекайтесь от вопроса: Гавайи - это был не отпуск, а санаторно-курортное лечение, просто Беркли и Кембридж тоже принимали участие в проекте, и мы поехали по линии международного сотрудничества. А в нормальном отпуске я не была четыре года,  и не забудьте сосчитать мой алтайский вылет на прототипе за боевой. Читайте внимательно, в моем личном деле все записано, и давайте без своевольства - не то будете иметь дело с руководством ОКУ, а с ними лучше не связываться.       В итоге в отделе кадров я все порешала легко и быстро, но на выходе от них столкнулась с Палычем. Хитрый старый черт сразу просек, что к чему, и взял быка за рога:       - Что, все-таки уходишь?       - Ухожу, - я и не собиралась тянуть с этим вопросом. – К Кузнецову. Вы ведь мне рапорт подпишете?       - Куда я денусь с подводной лодки, - буркнул он. – Филин уже мне все высказал на эту тему. Они с Кузнецовым перетерли и все решили. А я… Эх!       Он снял фуражку и яростно поскреб ногтями лысину.       - Лучшего моего пилота отняли, – выдохнул он. – Видит бог, не отпустил бы тебя ни за какие коврижки, если бы Кузнецов не наехал. А с другой стороны, он прав, там ты нужнее. Да и выслуга в ОКУ не то, что у нас, не пожалуешься.       - Да причем тут выслуга, - отмахнулась я от него. – Я в космос хочу.       - Понимаю, - Палыч усмехнулся. – Ну… мягких посадок, полковник Унгерн. Не делай такие глаза, я уже приказ видел. И еще. Прокалывай дырку под вторую звезду, указ утром подписан. Сегодня вечером обмываем.       Он с чувством потряс мне руку и рванул к себе в кабинет, а я попыталась снова докричаться до Доктора, и чуть не подпрыгнула от радости, когда получила ответ:       «Выходи, я тут на крыльце стою!»       Я бегом выскочила на крыльцо и не успела охнуть, как Доктор сгреб меня в охапку и со всей силы стиснул в объятиях, потом чуть отодвинул от себя и принялся очень пристально меня разглядывать, будто ожидая увидеть во мне какие-то перемены. Я тоже внимательно оглядела его: летный комбез с закатанными рукавами, небрежно накинутая разгрузка, фартовые белые кеды, полевая кепка на затылке – типичный синегрудый в перерыве между вылетами. Вид у него был вполне здоровый и бодрый, но до крайности озадаченный.       - Что случилось? - спросила я. – Ты так смотришь… Ты как себя чувствуешь?       - Что? - такое впечатление, что он потерялся, не зная, на какой вопрос ответить первым. – Я-то как раз в порядке… Даже слишком в порядке после вчерашнего. Спасибо… за всё. Но я не понимаю…       - Что? - теперь моя очередь переспрашивать. – Все-таки что-то случилось?       Он смущенно улыбнулся, стянул кепку с головы и взъерошил волосы на макушке.       - А можешь показать мне, что случилось, когда ты вчера вечером принесла мое барахло?       - Конечно, - я улыбнулась в ответ. – Вот только я и сама не знаю, что это было!       Я показывала, Доктор смотрел, и фон его эмоциональных потоков менялся на глазах – от смущения и неловкости к крайней степени удивления, как будто я показала ему, что слетала на Луну на бумажном самолетике, или превратила булыжник в бегемота, или сломала рельс голыми руками – в общем, сотворила нечто настолько невозможное, что об этом и думать было само по себе невозможно. Да я и сама не могла представить себе в здравом уме и твердой памяти, что я вдруг откуда-то добуду кокью-хо в форме волшебной пыльцы и сумею применить ее как лекарство. И тем не менее я поняла, что Доктор знал, что это было, когда он снова прижал меня к себе, гладя дрожащей рукой по спине между лопаток, а в его бьющем через край эмоциональном фоне сквозь все блокировки отчетливо читалась совершенно сумасшедшая надежда.       - Ом Намо Арайявалокитешвара Бодхисаттвайя Махасаттвайя Маха Куруникайя Ом Сарва Абхайя, - прошептал он мне на ухо. – Значит, вот как ты это сделала. Невозможно! Невероятно!       - Ты все слышал? – удивилась я. – Ты так меня напугал! Тебе было плохо, ты… ты уходил. Я должна была что-то сделать. Я вспомнила, как ты мне объяснял про кокью-хо, и вот…       - Шторм, это просто фантастика! – Доктор потряс меня за плечи и мотнул головой, все еще в шоке от того, что я ему показала. – Ты все сделала правильно – я бы сказал, блестяще! Но знаешь, ты напрасно испугалась. Эти хирурги, Орлов и Маккензи, меня штопали не первый раз, они все сделали правильно: вынули осколки, свели края ран клеем, а не шовным материалом, специальный коктейль в вену для восполнения объема крови – все остальное я бы сделал сам. Я вошел в особый транс, направил всю энергию на восстановление организма и примерно через шесть часов был бы уже на ногах. Но тут появилась ты и накачала меня так, что я смог восстановиться за несколько минут - прямо у тебя на глазах.       - Саечка за испуг, - я несильно ткнула Кузнецова кулаком в правый бок – вид его рваной проникающей раны слева под ребром все еще стоял у меня перед глазами. – Предупреждать о таких вещах надо. Ты мне не чужой все-таки.       - Не чужой? – переспросил Доктор и ошалело уставился на меня. – Что? Ты имеешь в виду то, о чем ты думала на вышке – или… в палате?       Он кинул мне в потоке три момента, которые я ему показала раньше – разговор с Филиным и Кейт у медчасти, мое сидение на вышке и те жуткие для меня секунды, когда я нащупывала пульс на его ледяной шее, и я мысленно охнула, а сердце бешено заколотилось: опять неизбирательность, опять я показала ему больше, чем хотела. «К беде неопытность ведет» - сам-то не признался мне, что он с другой планеты. Почему? Чего испугался? Не доверял – или боялся разрушить мое доверие?       - Во-первых, я не хотел тебя пугать, - торопливо отозвался он моим мыслям, скачущим, как перепуганные воробьи. – Во-вторых, я боялся навредить тебе. И в-третьих, я хотел тебе все рассказать, но только когда буду готов. Дело в том, что, когда ты узнаешь, кто я, ты задашься вопросом, кто же ты – а на этот вопрос у меня нет ответа. Я никак не ожидал, что ты сможешь прочитать Филина и узнать то, что он знает обо мне – теперь я понятия не имею, что делать. Прости, что так получилось.       Вид у него был растерянный, крайне жалобный и очень несчастный, как у котенка, которого я в одно промозглое ноябрьское утро выловила из грязной замерзающей лужи на школьном дворе и подбросила в столовку отогреваться, а в его эмоциональном потоке всклубилась настолько ядреная смесь раскаяния, страха потери и отвращения к себе, что я просто не смогла на него ни обидеться, ни рассердиться, хотя и стоило бы. Чудик инопланетный, может рассчитывать орбиты в уме, вести истребитель на второй космической по лезвию бритвы и качать маятник в сшибке с киборгами – но до чертиков неловкий и бестолковый, когда нужно сложить два и два: сначала я узнала, кто он, и только потом поняла, кем для меня он стал.       - Теперь я знаю, кто ты, - я кинула в него картинку мультяшной летающей тарелки, - а ты знаешь, как я отношусь к этому в частности и к тебе в общем и целом, – образ сыплющихся ему на голову дождем искрящихся разноцветных ромашек, - ты для меня не чужой и в том смысле, и в этом. Мы с тобой во многом похожи, разве нет? Так я для тебя – кто?       - Чудо, - ответил он, не раздумывая. – Загадка. Запретная мечта, которая почему-то стала явью, и это удивительно и страшно.        - Почему? - удивилась я. – Судьба – особа вредная, подарки делает редко. А тебе она еще и задолжала, насколько я понимаю. Почему она не может рассчитаться с долгами перед тобой? Что в этом страшного?       - Один поэт сказал – мы все любимых убиваем, - грустно отозвался Доктор, и в его потоке я ощутила эхо той боли, с которой он признался, что совершил ай-учи, уничтожил и врагов, и своих. – Но со мной это работает с непреложностью теорем. Я непрощенный, я наказан тем, что теряю все, что мне дорого. Это мое проклятие. Я был обречен сражаться со своими демонами в одиночестве. Я очень боялся, что они отнимут и тебя, не имел права на риск... Но после того, что случилось вчера, я не боюсь. Хотя нет, все равно боюсь – но уже несколько меньше.       - Я тоже испугалась тебя… ну, или за тебя, - я подсветила Доктору кусочек памяти о той ночи, когда я в панике отказала ему, а он чуть не разнес дерево в щепки. – Но ты мне показал, что я зря боюсь, что надо искать решение, рисковать. А теперь выясняется, что ты тоже та еще Умная Эльза. Я напомню тебе, что сказал еще один поэт: если лекарь заболеет…       - Он найдет себе другого - тот с одра его поднимет и болезнь прогнать научит, - подхватил Доктор, глядя мне прямо в зрачки странно блестящими глазами, и его поток осветился проблеском той самой сумасшедшей надежды. – И знаешь, я очень-очень хочу сдержать слово, выполнить то обещание, которое я тебе дал – если ты не против, конечно.       Доктор гладит меня по щеке, я снова вижу себя в образе майко в оранжевом кимоно, чувствую искристые капли дождя на лице и их дивный вкус на губах – и невольно закрываю глаза, позволяя ему снова закружить меня в восходящем потоке, а он осторожно обнимает меня за талию:       - Так что, Шторм – пойдешь со мной?       - На сеновал? – открыв глаза, я отвечаю ему картинкой: теплая июльская ночь, папашин поселок, навес, под которым сушится сено, я в образе деревенской красотки (длинный красный сарафан без бретелек, цветок шиповника за ухом) выглядываю из-за большущей копны, подмигиваю и смеюсь, и он дорисовывает, как скидывает длинный коричневый плащ и ныряет в это сено с разбегу. Одно ловкое движение – и я в его руках, мы перекатываемся по сену и плюхаемся в него бок о бок, глядя в старые доски потолка.       - Скажешь тоже! – возмущается Доктор, и в крыше нарисованного нашим воображением навеса появляется дыра прямо в открытый космос – россыпи звезд, яркие пузыри туманностей, сверкающие астероидные поля вокруг разноцветных планет. – Все время и пространство – вот куда я тебя зову. Хотя…       Он лукаво улыбается, чуть наклоняет голову и касается моих губ своими – легко и нежно, но с такой уверенностью, что я ощущаю это как печать на нашем «договоре о найдзё». Я обнимаю его за шею, он притягивает меня к себе еще крепче, целует меня так, что я чувствую себя как после стакана спирта натощак, да по морозу – и в реальности, и на нашем воображаемом сеновале - и передает:       «…хотя, вообще-то, ты права. Сеновал очень даже подходит – там мягко!»       Наконец мы оторвались друг от друга, Доктор хитро посмотрел на меня и взъерошил мне челку.       - Какие планы на вечер? – поинтересовался он вслух. Я пожала плечами.       - Не знаю. Палыч говорил про какое-то мероприятие…       - Не просто мероприятие! – он подмигнул мне и коварно улыбнулся. – Вечеринка три в одном. Во-первых, приемка семьдесят седьмого. Во-вторых, победа над злобными пришельцами. И в-третьих, Кейт из UNIT уходит в отставку и собирается попрощаться красиво. Все шансы, что это веселье будет хорошо заметно невооруженным взглядом с геостационарной орбиты.       - Ну-у-у… - протянула я, подняв глаза к небу, но не выдержала и рассмеялась. – Тогда придется идти, только ты прикроешь меня, если Палыч будет орать насчет рапорта. Когда, говоришь, начало?       - В двадцать-ноль-ноль, - о, я обожаю эту улыбку. – Я зайду за тобой.       - Упс, подожди, - спохватилась я, учуяв, что Доктор собирается убегать. – Ты мне кое-что оставлял на сохранение – не хочешь забрать?       - Тьфу ты, - он замер, приоткрыв рот, и потянул себя за ухо. – Вот растяпа! Забыл, совсем забыл! Я же тебе сказал – когда ты рядом, у меня появляются совсем другие мысли.       - Нашел крайнюю, - фыркнула я и протянула ему свиристелку, ключ и цилиндрик, который я снова замотала в антистатический пластик, а Доктор рассовал свои артефакты по карманам и натянул кепку.       - Пойду я, - выдал он. – Надо кое-кого повидать. В двадцать-ноль-ноль, не забудь!       Доктор подхватил свой рюкзак и проворно сбежал с крыльца, а на прощанье, негодник этакий, слегка шлепнул меня по заднице. Я показала ему вслед кулак и потащилась искать кабинет со свободным терминалом - как ни крути, а до вечера надо было написать все рапорта.       Времени мне, конечно же, не хватило, но дел была прорва: направить свою писанину по адресам, сбегать в столовку перекусить, сдать секретчикам тактический планшет, коды доступа и прочее барахло по их части, обновить в канцелярии электронную карту офицера, записав на нее мое новое звание, подразделение и льготы, зачислить боевые на личный счет, собрать кое-какие шмотки (мало ли когда Доктор скомандует мне менять дислокацию) и привести себя в порядок. Хорошенько отмывшись, я открыла шкаф и принялась наряжаться – редчайшее событие в моей чокнутой жизни.       Так, на сегодня отставить компрессионное белье, пришло время достать черт знает зачем купленный себе в подарок на Новый год очень провокационный темно-синий комплектик из открытого лифчика с максимальным пуш-апом, позволяющем моему первому размеру выглядеть более-менее достойно, и крохотных стрингов, которые не скрывают практически ничего, и я рада, что в свое время из-за чертова спецбелья решилась на полную перманентную депиляцию зоны бикини. Но вторую часть подарка – моднейшее вечернее платье – внутренний голос решительно требует заменить на коротенькую черную маечку с Дарт Вейдером и любимые штаны-карго цвета хаки, с которыми так клево смотрятся классические высокие ботинки. И то правда, Шторм в платье и на каблуках – это как розовый танк, разрисованный котятами и со стразами на башне, ничего более нелепого и представить невозможно. На шею – плетеный кожаный шнурок с метеоритиком-талисманом, на руки – черные перчатки без пальцев, на плечи – мою счастливую черную косуху, настоящую, буйволиной кожи, с усилениями и заклепками. Двадцать лет долой, мне снова семнадцать, я опасная девочка-байкер и фанат «Металлики». Долго мучаюсь, добиваясь того, чтобы волосы стояли торчком в художественном беспорядке, потом пара мазков темно-красного оттеночного спрея для полноты образа отмороженной чертовки. Крашусь соответствующе: консилер – светлая тоналка – смоки айз и больше подкручивающей туши, и с меня сошло семь потов, пока я нарисовала более-менее приличные стрелки, и столько же, пока не наложила тени – последний раз я так красилась в Таиланде, собираясь на хардкорный опен-эйр, где я, наивная, надеялась на удачную случайную встречу… Алая помада наготове, но пока не наношу ее, потому что чувствую - сейчас кое-кто придет, и все пойдет насмарку. Я улыбаюсь своим мыслям и иду открывать дверь.       - А вот и я! – Доктор окидывает меня очень пристальным взглядом. – О! Ого-го! Я впечатлен.       - Я тоже, - разглядываю его в ответ и не могу сдержать улыбку. – Тебе чертовски идет штатское.       А ведь правда, большинство наших мужиков так врастает в форму, что гражданское на них смотрится как на корове седло. А Доктор в коричневой в полоску стильной двоечке, подчеркивающей ладную фигуру, в белой рубашке и при галстуке выглядит просто идеально, и даже его красные кеды (новенькие – видать, надел вместо ушатанных белых) неожиданно смотрятся в тему. Такое ощущение, что костюм ему намного более привычен, чем форма.       - Молодцу все к лицу, - нахально комментирует Доктор и мягким движением кота, ворующего пельмень, подтягивает меня к себе за талию. – А ты что, собралась в поход? До клуба недалеко, и не по горам, а по дороге. Или мне не сказали, что будет вечеринка в стиле power metal? Или наши планы вдруг поменялись?       Последние слова он шепчет мне на ухо, легко касается губами моей шеи чуть ниже, а его рука оказывается у меня под майкой где-то между лопаток. Удивительно, у него не очень-то теплые руки, но от их прикосновений становится жарко. Я не могу устоять, кладу руки ему на плечи, тянусь к его губам за поцелуем, и нас опять подхватывает неудержимый вихрь восходящего потока. В этот раз я ощущаю это как смерч легкого солнечно-золотого огня, пронизывающий нас насквозь, связывающий воедино, теплые волны прокатываются по позвоночнику, у меня разбегаются мурашки по коже, голова идет кругом, и... ой, так сильно мое тело еще не реагировало ни на что.       «Вот что значит открытые каналы, - довольно отмечает Доктор. – Чувствуешь? Это как авасэ, только намного приятнее. Тебе нравится, правда?»       «Так вот как вы, инопланетяне, это делаете, – откликаюсь я. – Тебе ведь тоже нравится, а?»       «Еще бы! – его рука ложится мне на затылок, на то место, куда он когда-то вкрутил иголки, и по спине начинают гулять уже не волны тепла, а огненные вспышки – во мне точно включается вольтова дуга, горящая в ритме нашего строенного пульса. – Если бы ты знала, как мне этого не хватало! Как ты принимаешь, как отзываешься – это невероятно. Положительная обратная связь - я и не рассчитывал снова это почувствовать».       Вот черт, что же он со мной делает, что по телепатической связи, что поцелуями, что простыми прикосновениями - эти руки и в самом деле способны на удивительные вещи. Он так меня с ума сведет. И я уже начинаю думать, не послать ли эту вечеринку Ктулху под хвост, а вместо этого подбить моего ненаглядного пришельца на продолжение, как он спохватывается и неловко отодвигается от меня.       - Я тут подумал, - говорит он вслух, застенчиво улыбается и нервно дергает себя за ухо, - что я слишком форсирую события. На самом деле я должен… ммм… сначала расставить все точки над i. У тебя слишком много вопросов без ответов – так не пойдет. Я буду очень неправ, если не откроюсь, понимаешь?              Доктор       Я произнес это, хотя слова еле выговаривались, и чудесные синие глаза Шторм стали чуть ли не в два раза больше от удивления. У меня от нервного напряжения чуть не сбилась синхронизация синусных узлов: если сейчас я откроюсь ей, она увидит все, и что тогда? Какое решение она примет? Но прятаться и убегать больше нельзя: скрывать от нее, кто я на самом деле, теперь было бы просто нечестно. Я снял все блоки и прижал ее пальцы к своим вискам.       «Смотри в меня, - бросил я в наш общий поток. – Если ты решишь, что не сможешь остаться после того, что увидишь… значит, так тому и быть. Я открыт».       Я ощутил, как она входит в мое сознание – очень осторожно, на цыпочках, ни дать, ни взять, маленькая девочка в заколдованном замке. Оглянулась, присмотрелась внимательнее – и вздрогнула, а в ее глазах блеснули слезы.       «Так вот почему ты тогда спрашивал… - она скользит среди моих воспоминаний легкой тенью, внимательно вглядываясь в самые страшные моменты и не отводя внутреннего взора, бережно касается старых шрамов. Еще никто не смотрел в меня так глубоко, ни перед кем я еще не был таким открытым и беззащитным - но и ничей другой взгляд не заставлял моих демонов улепетывать без оглядки. Они разбегались, а Шторм пробиралась все дальше, и мне показалось, что именно так и шла навстречу всем страданиям мира Элинеддворэлундар из старой-престарой сказки перед тем, как расколоться на куски и разлететься по всей Вселенной, подарив родственным душам возможность ментальной связи через время и пространство. На миг я даже запаниковал, испугавшись, что Александра тоже не выдержит, когда она вдруг застыла, жалобно застонав сквозь стиснутые зубы.       – Как пережить все это? - выдохнула она. - Одному? Как же так вышло-то?.. Чтоб такое… Чтобы вот так… Сама хлебнула этого полной ложкой, судить тебя у меня нет ни права, ни желания - но, я думаю, вселенная однозначно тебе задолжала...       Она всхлипнула, я приготовился разорвать контакт, но она закусила губу и решительно двинулась дальше - сквозь дым, холод и тьму к теплу и свету, к тем счастливым моментам, что поддерживали меня на плаву, и улыбнулась сквозь слезы. Но тут же улыбка сбежала с ее лица, и пальцы на моих висках дрогнули.       «Что? - спросил я, невольно задержав дыхание – приготовившись к худшему. – Ты видела все. Что скажешь?»       Она прижалась ко мне, дрожа, как лист на ветру, слезинка скатилась по щеке, поток ее эмпатии вскипал – но не тем, чего я больше всего боялся. Не ужас, не отвращение – напротив, сопереживание и неукротимая решимость встать рядом со мной и идти до конца, каким бы он ни был.       «Доктор, бедный мой! - отозвалась она, не отводя от меня глаз с расширенными горящими зрачками. - Моя единственная родная душа в этом мире…  Ты лучше, чем думаешь. Как я рада, что тебя встретила, и теперь я тебя не оставлю вариться одного в этой каше! Я какое-то недоразумение, застряла между двух миров - но я тебя понимаю. Я пойду с тобой куда угодно - боевое слаживание мы с тобой отработали. Не может быть такого, чтобы мы с тобой встретились ради всего одной операции».       Я выдохнул, все еще не в силах поверить, а Шторм робко улыбнулась мне и добавила – теперь вслух, неверным, дрожащим голосом:       - Я без тебя не могу. Ни разобраться в себе, ни… ни вообще. Я…       Поток ее чувств захлестнул меня с головой, и я потерял контроль. Не удержался, не дал договорить, просто закрыл ей рот долгим яростным поцелуем. Очнулся - и чуть отстранился, побоявшись напугать ее своим натиском, сделать больно. Зря испугался, ее руки, покинув мои виски, скользнули ниже, одна горячая ладонь прижалась к моей щеке, вторая зарылась в волосы на затылке, возвращая меня обратно.       «Доступ разрешен! - где твоя избирательность, Шторм, но сейчас я только рад окунуться в вихрь твоих эмоций. – Я открыта для тебя. Всегда. Иди ко мне, не отпускай меня. Пожалуйста!»       «Девочка моя, - только и успел я подумать в тот момент, когда наши губы снова встретились. – Ты не недоразумение, ты чудесное, невероятное создание. Как же я отпущу тебя, моя родная?!»       А потом все связные мысли вылетели из моей дурной головы, выброшенные прочь силой нашего с Шторм общего эмпатического потока. Я почти потерял счет времени и ориентацию в пространстве, но Шторм вдруг очнулась первая – отстранилась, тяжело дыша, с размаху уселась на кровать и хлопнула ладонью по покрывалу, приглашая меня сесть рядом с ней.       - Ноги не держат, - сообщила она вслух и усмехнулась. – Садись, я тоже хочу тебе кое-что рассказать. Я догадалась насчет тебя еще до того, как прочитала Филина. Информации ты мне дал достаточно.       - Давно догадалась? - выдохнул я, устраиваясь на указанном мне месте. – А как? Расскажи мне.       Шторм положила голову мне на плечо и вздохнула.       - Как? Ну… это было довольно просто. Сначала я решила, что ты космонавт. Пилот от бога, физуха, самоконтроль – вот это все. Потом – телепатические штуки. Никто не может, а ты – легко. И разбудил меня, научил, привел мои мозги в порядок. Еще твое айкидо. Ты слишком быстрый, слишком сильный, равновесие, координация – как в кино, в жизни такого не бывает, и сам стиль – я увидела оригинал. То, каким айкидзюцу было придумано изначально, понимаешь? А помнишь, как мы сломали бокэны? Обычная рука не выдержала бы такого удара. Твоя выдержала.       - Твоя тоже, - напомнил я.       - Моя тоже. Тогда я стала задумываться – что я такое? Если я хоть как-то успеваю за тобой в поединке, держу большие перегрузки, могу общаться мыслями… С тобой непонятно, и со мной, выходит, тоже.       Она тяжело вздохнула.       - А потом, - она запнулась, подбирая слова, – кот. Он тебя понимал и слушался – это полудикий-то аэродромный кот, гроза лесов и подвалов, бегал за тобой как дрессированная собачонка! Потом – наши полеты. Твой пилотаж – он невозможный. Я знаю всех асов этой планеты, и никто из них не может летать так, как ты. Кстати, позывного «Доктор» нет ни у кого из них. И наконец - бой в космосе. У меня – первый. У тебя – однозначно нет. Я боевой офицер, мне сразу стало ясно - ты командовал операциями куда серьезнее этой. Вел в бой армады из тысяч кораблей. Разносил на атомы флоты врагов и их звездные системы. То-то что наши, что юнитовцы молятся на тебя, а пришельцы перепугались, когда услышали о Докторе! Ты поэтому не хотел пользоваться своим позывным, верно?       - Верно, - я осторожно погладил ее по щеке. – Все правильно разложила. А дальше?       - Еще твое ранение, - Шторм прижалась щекой к моей ладони, как в ту нашу ночь у костра. – Твой скафандр был пробит, ты остался без воздуха, но выжил, а потом сказал, что взрывная декомпрессия для тебя ерунда, но при разгерметизации скафандра именно она и убивает. И медконтроль в скафандре ты отключил не просто так – твои показатели, похоже, сильно отличаются от обычных, и ты не хотел, чтобы это осталось в логах полета. То есть мое первое впечатление было верным. Ты космонавт, но… не улетающий, а прилетающий. И тогда я, наверно, тоже… Я до сих пор не понимаю, что я за зверушка такая. Знаю только, что во многом похожа на тебя.       - Да, - подтвердил я со вздохом. – Я тоже пока не понимаю, кто ты. Знаю только, что ты где-то посередине между другими землянами и мной. Но разница даже между мной и тобой… Она громадна.       Шторм вопросительно глянула на меня.       - Например? Кроме двух сердец и полного контроля сознания над телом?       - Много чего, - я задумался. – От энергетики до состава крови. Но самое главное – я обманываю смерть. Умираю в старом теле и регенерирую в новом. Как тот кот с девятью жизнями, только у меня их чуть побольше – двенадцать. Мне девятьсот с лишним лет, это мое двенадцатое тело – если считать ту историю с рукой за регенерацию. Я ведь поэтому и боялся звать тебя с собой – я знал, что рано или поздно тебя у меня отберет само время. Но тут появился новый фактор. Помнишь, я открыл твои энергетические каналы – на самом деле, я запустил твою энергетику в том режиме, в каком работает моя. Масштаб, конечно, несколько не тот, но тут дело в самом принципе работы: уравнение Циолковского одинаково работает и для крохи Р-112, и для ядерного тягача. Просто удивительно, как я догадался взять с собой биорегулятор! Хотел изучить твою энергетику, а пришлось ее восстанавливать! Но самое удивительное - это вчерашнее происшествие. Вчера ты совершенно непонятным образом накачала меня той самой регенерационной энергией – значит, твой организм может ее принять без вреда для себя, использовать или передать по назначению. Очень хорошо помню, как ты поцарапала палец об мой скафандр – где сейчас эта царапина? В прошлом, как и моя дыра в ноге. А это значит, что со временем и биологией мы очень даже можем поспорить.       Шторм вздохнула и подняла глаза вверх.       - Всегда любила смотреть на звезды, - тихо сказала она. – В детстве мне казалось, что где-то там мой дом. Настоящий. Мое… начало. Оно ведь не здесь, не на Земле, так ведь? Скажи, а может оказаться так, что во мне как-то соединились гены твоего народа и человеческие? Поэтому я и оказалась посередине?       - Меня этот вопрос тоже волнует, - сознался я. - Метакризис - это лотерея, так что шансы невелики, но и ненулевые. Естественное рождение -  очень маловероятно, наши виды не то, чтобы совместимы, хотя прецеденты были. Но и то, и другое в результате дает стабильные биологические объекты. А ты - совсем другое дело: ты меняешься.       - А может, я не меняюсь, а учусь? - предположила Шторм. - До тебя-то учить меня было некому, жила как в лесу. А с таким наставником у меня пошел прогресс - как думаешь?       Снова в ее потоке всплыл образ майко в оранжевом - «танцующее дитя», ученица, познающая себя, свой путь и свои возможности, и я удивился, как удачно я тогда проинтуичил, подбросил ей эту идею - и попал в точку, уловил суть. Шторм растет, ее взросление - это больше, чем просто внешняя смена воротничка кимоно, и это удивительно, что я, старый, усталый и избитый жизнью, оказался тем, кому она готова себя доверить. Я даже в мыслях боюсь сказать «любит» - но это так, и я готов сделать для нее все, чтобы она была счастлива. Я чувствую себя снова молодым и по уши влюбленным, и это из-за нее, благодаря ей. Опять мое подсознание активирует соматику по своей инициативе, и я отпускаю себя - скидываю с плеч Шторм ее тяжёлую куртку, обнимаю мою девочку за талию, и тогда Александра набирается смелости и целует меня сама, замыкая ментальный контакт.       Это ощущается как фейерверк, как бурная горная река, пронизанная солнечным светом до самоцветных россыпей на дне, и я отлично понимаю, куда нас несёт ее течение. Но торопиться мне ни в коем случае нельзя - я не могу испортить этот алмаз поспешной огранкой, и, как ни жаль, но приходится применять аварийное торможение.       - Шторм, так мы точно доиграемся, - я отстраняюсь от нее и вскакиваю на ноги, хоть это и причиняет почти физическую боль. – Мысль, конечно, неплохая, но нам пора. Сегодня будет вечер сюрпризов. Я обещаю.       - Ой, - говорит она, вставая и одергивая майку. – Подожди, я еще не докрасилась.       - А, помада… Не стоит, - я небрежно отмахиваюсь. – Бессмысленная потеря времени на ритуал, необходимость в котором отпала, так как его цель уже достигнута. Кроме того, мне совсем не нравится привкус глицерина и окислов титана.       - Не переживай, - смеется Шторм. - У меня с собой на этот случай есть салфетки.       Она поднимает с пола косуху и рюкзачок, хватает со стола первый попавшийся тюбик помады, проворно подкрашивается (Зачем? Во-первых, я предупредил Шторм, что это пустая трата времени, а во-вторых, ее губы и без того яркие и очень приятные на вкус), подхватывает меня под руку, и мы покидаем ее комнату, отправляясь навстречу обещанным сюрпризам.              ***       На официальную часть мы безнадежно опоздали. По правде говоря, я надеялся, что нас ждать не будут, и все обычные для таких мероприятий разговоры о том, что «какие мы все молодцы – слава нам!», и награждения пройдут без нас. В общем и целом, так и получилось: когда мы со Шторм добрались до офицерского клуба, все речи были уже сказаны, медали вручены, публика перешла к более приятной части мероприятия и уже прилично разогрелась.       - Штрафную опоздунам! – заорал Филин, уже изрядно выпивший, заметив, как мы входим в зал, и подрулил к нам с бокалами в руках. Я принюхался – выдержанный крымский брют, не самый плохой вариант в данной ситуации, пить можно.       - Башка болеть не будет? – тем не менее спросил я.       - Васильич, да ладно! – подал голос не менее пьяный Горянкин. – Поднимай градус, и все путем будет. Давай, за победу, по-офицерски!       - За победу! – поддержал его Филин. – А вот кстати, хотел поинтересоваться. Вы ведь новую фигуру пилотажа придумали? Как назвали?       Шторм опустошила свой бокал и задумалась.       - Ну, я тут по большому счету ни при чем, - заявила она и кивнула в мою сторону. – Автор вот стоит, давайте его спросим.       Я пожал плечами и поднял глаза к потолку.       - Не знаю. Я ее сделал, но…       И развел руками. Историю о том, на какой посудине, как и зачем я впервые сделал этот маневр, причем не то, чтобы нечаянно, просто придумалось на ходу, местной общественности знать не стоит - еще за Тунгусский метеорит с меня не спрашивали. Но когда абордажная команда корсаров Эль-Гуур, спасшаяся со сбитого рейдера, пришвартовалась к стыковочному модулю яхты его высочества новоокинавского сёгуна Кавабаты, это был единственный способ отделаться от них быстро и сравнительно безболезненно. Я взял управление на себя, раскрутил кораблик, стыковочный модуль развалился от центробежных сил, десантный шлюп корсаров оторвался, потерял управление и взорвался над Тунгуской. А старина Тесла, хоть и был любителем, хорошенько выпив, проводить рискованные эксперименты, тут совсем ни при чем - зря на него наговаривали.       - Предлагаю много не думать, - Шторм широко улыбнулась. – Это же сальто, по большому счету. Так и назовите – сальто Кузнецова. Вот и все.       - Идея - во! – Филин поднял большой палец вверх. – Он сделал, ты повторила. Будет сальто Унгерн-Кузнецова, лады?       - Сальто Унгерн-Кузнецова, - повторил Палыч и фыркнул. – Ха! Точно. По фамилиям единственных летунов, которые способны его сделать.       Я пил свой брют и молчал, отлично понимая, что старый летчик прав. Как ни хорош Т-77, ограничения нервной системы землян не позволяют им такие трюки. Понятно, что у меня этих ограничений нет. А у Шторм? Определенно, после вчерашнего надо признать, она не вполне человек, причем гораздо ближе к моей расе, чем к земной. Я получил веские доказательства необъяснимой связи Шторм с моей погибшей Родиной.       Во-первых, Александра откуда-то знала о Галлифрее, имела определенные представления о нашем воинском уставе, а ее мыслеобраз моей ученицы носил прайдонские цвета.       Во-вторых, совершенно неожиданно повел себя мастер-ключ от ТАРДИС Тип 204, который передала мне ксеноинженер ОКУ Дари Тумэр вечером первого дня моего визита в Ленино. Тот, который она вручила мне по просьбе загадочных существ, встреченных ею на Байкале. Для нее, как и для любого другого человека, это сложнейшее устройство - просто очень тяжелый цилиндр, собранный из тонких металлических дисков, вещь абсолютно непонятная и бесполезная. Когда я осматривал его, он был в заблокированном состоянии. Но потом я передал его Шторм, и в ее руках с ключом произошло нечто невероятное. Судя по графическим индикаторам на нем, он опознал Александру как доверенное лицо пилота, и корабль выполнил ее запрос на удаленную подкачку артронной энергии, причем ее необходимое количество Шторм определила с достаточно высокой точностью и передала мне очень аккуратно – как будто она училась это делать. Причем она как-то активировала ключ с помощью звуковой отвертки, которая использует только один паттерн связи и другие ментальные команды просто не воспринимает.       В-третьих, ее разум и энергетика сейчас работали в режиме, довольно близком к моему, но совершенно недоступном для человека. Все ментальные и энергетические игры, которые я себе позволял, с ней работали – более того, она сама пыталась играть со мной, и у нее получалось. Удивительно, как нам удалось достичь такого уровня взаимопонимания и взаимодействия.       Итак, решено! Я позвал ее с собой, и она согласилась. Сегодня мы отправимся в путь вдвоем, а там я разберусь, кто она на самом деле, и, может быть, впервые за много лет между мной и моей спутницей не станет неравенства… Я даже в мыслях не позволил себе проговорить свое заветное желание. Как там говорит Филин – тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, и при этом ищет дерево, чтобы об него постучать. Мне вдруг подумалось: интересно, озадачился ли кто-нибудь статистикой, на самом ли деле этот ритуал помогает, и нету ли тут эффекта плацебо или статистической корреляции.       Естественно, после штрафной Филин от нас не отстал, притащил к себе за стол в уголке возле сцены, где уже расположились все большие шишки из задействованных в учениях. Стол ломился от угощений и бутылок – Кейт прощалась с размахом, как я и думал. Но разговор у нас, естественно, начался с обсуждения последнего неудачного вторжения на Землю. Что Кейт, что Филин очень хотели знать, что мне известно, и почему я именно так спланировал операцию.       - Нас хотели подставить, - объяснил я. – Ххазр хотели легализовать оккупацию Земли через «Протокол Теней». Для этого им нужно было продемонстрировать неспровоцированную агрессию к ним со стороны землян. Тогда они имели бы полное право контратаковать, а потом сослаться на раздел 31, где прописаны последствия. В этом случае я не мог сделать бы ровным счетом ничего, кроме как помогать вашему будущему партизанскому движению.       - Провокаторы, пффф! – фыркнула Шторм. – Что-то слышится родное…       - Точно! – я кивнул. – Знакомый тебе расклад, а? Как тогда в Ливии. Якобы из лагеря беженцев прилетели «Скады», и поэтому по нему нужно было вмазать «Томагавками», а затем эсминец попал под фальшивый ракетный удар и получил право на ответный огонь. Тут та же самая схема: подбитое судно с беженцами с Ххазрин-4 не имеет возможности продолжать движение и швартуется к земной орбитальной станции, а земляне уничтожают его термоядерными ракетами. Отмечу: если бы вы промахнулись, станцию подорвал бы «Дракон», поэтому мы первым делом подавили управляющие сигналы Хьюстона, а группа Марты отправилась на зачистку их КП. Если бы транспортник был уничтожен вами, ххазр получили бы все права вступиться за своих, их правительство не признает отделение Ххазрин-4 от их государства, и плевать, что они сами их бомбят. От своих кротов в UNIT они узнали о плане учений, а купить помощь гибнущей SpaceX и нескольких спецов NASA в Хьюстоне не было проблемой. Коллаборационисты всегда сами прибегают, стоит только свистнуть.       - Фууу! Мерзость! - Шторм поежилась и передернула плечами. – И что теперь с предателями будет?       Филин криво усмехнулся.       - А как всегда, - он грохнул стаканом по столу. – Особый трибунал Совбеза ООН. От Протокола кто-нибудь будет, а, Васильич?       - Нет, разве что опять меня попросят, - ответил я. – Постоянное представительство на Земле они открывать пока не хотят, хоть я им говорил, что надо.  Инцидент они рассмотрели как обычно - моих слов и ваших данных объективного контроля им было достаточно.       - Значит, ты решил лететь сам, - полувопросительно заметила Кейт, - чтобы непосредственно на месте разобраться в ситуации согласно Протоколу…       - Не только, Кейт, не только, - перебил я ее (невежливо, но она должна понимать такие вещи). – Ххазр надо было ставить на место сразу и жестко. Это вторжение было актом отчаяния – повстанцы уже полтора месяца назад практически полностью контролировали Ххазин-4, а на Ххазрин-2 и 3 начались активные боестолкновения. С провозглашением независимости Ххазрин-4 империя Ххазр обрушилась бы окончательно. Их элите нужно было срочно переселяться, чтобы все начать сначала. Как думаешь, почему они направили к Земле два линкора без кораблей охранения? Да потому, что усилиями повстанцев у них практически не осталось флота! Я приложил к этому руку, конечно – помог партизанам и с обучением, и с оружием, и с транспортом, но точку в истории диктатуры Ххазр фактически поставили вы. Теперь гражданская война у них прекратится, бомбить повстанцев больше некому и нечем! А кто их спас? Земля! При этом память у них хорошая, особенно по вопросу, кто кому и за что врезал.       - Так вот почему ты полностью засекретил свое участие, - Кейт заулыбалась, до нее дошло. – Твое обычное «один выстрел – пять зайцев».       - Ага, - я улыбнулся в ответ. – Вторжение на Землю отбито, гражданская война у Ххазр считай прекращена, боевая мощь Земли доказана, а на будущее ей обеспечен верный союзник. Блестяще! И я, заметь, совсем не при делах. Вроде бы.       - Вроде бы! – передразнил меня Филин. – Если бы не ты…       - Если бы Бетельгейзе была побольше хотя бы на пять процентов, - парировал я, - она бы взорвалась еще в эпоху мезозоя. Давайте будем честными: эту операцию мы вытянули вместе. А если бы не Шторм, мне бы пришлось болтаться на орбите… эээ… несколько дольше, чем я хотел бы.       Я встал, разлил всем шотландского односолодового и поднял свой стакан:       - За вас! Я горжусь тем, что летал с вами!       - За нас! – Филин тоже встал, и за ним поднялись и остальные. – И за тебя, Доктор! До дна!       - Вам не кажется, у нас развивается синдром лесоруба? – заметил я, плюхнулся на свое место на диване и принялся чистить банан, пока Филин открывал новую бутылку. – Пришельцы эти поднадоели уже. Может, кто-нибудь вспомнит что-нибудь веселое и нам расскажет?       И подмигнул Шторм, выглядевшей самой трезвой во всей компании, не считая меня.       - Вот у меня была корка, - Александра приняла мою подачу, азартно блестя глазами, - когда мы гнали «пятьдесят седьмые» в Ливию. С промежуточной посадкой в Симферополе – само по себе трэш. Я лучше тридцать раз в Балаклаве в гору сяду, чем один раз в гражданском аэропорту. Но главный трэш был в том, какие нам дали бортовые номера. И вот идем мы с Богданом на посадку, диспетчер нам командует, занимайте эшелон 4000. Я отчитываюсь - заняла. Он - занимайте 2000. Я сразу же, мол, заняла. Он - давайте на 1000. Я говорю, мол, уже там. Он, такой, в шоке: сообщите тип воздушного судна!       - А ты что? - спросил я.       Шторм хихикнула как школьница.       - Какое я ему судно! Летающая тарелка, говорю, и в стелс режим - бац! Такое началось! Как же, целый «арбуз» шел на посадку и пропал!       - Арбуз? - переспросила Кейт. По-русски она говорила прилично, но не на авиажаргоне. - Простите, что?       - Airbus, - объяснил я. - Кажется, я понял...       - Ну конечно, - Филин тоже веселился от души. - Им дали бортовые номера для А330. Так дело было?       - Так, так! - Шторм энергично кивнула. - Я бы тоже выпала в осадок, если б увидела, как этот толстопуз прыгает по эшелонам как горный козел, а потом исчезает с радара секунд этак на пятнадцать. Достаточно, чтобы перепачкать штаны.       - Штаны перепачкать? - подхватил Палыч. - Вот у нас был случай, к вопросу о грязных штанах. Летел один чудак на кукурузнике, вечер, облачность низкая, и вдруг! Внезапно! Впереди по левому борту появляется...       - Летающая тарелка? - предположил я.       Тот расхохотался.       - Щаз! Намного лучше - экскаватор!       - И тут чувак на кукурузнике говорит, - подхватил я, - примерно следующее: экскаватор, вижу вас, расходимся левыми бортами.       - Точно! - теперь в рассказ влез и Филин. - А экскаваторщик возьми и подтверди. Тут-то летун кукурузника штаны и измарал!       - Ничего не поняла, - Кейт нахмурилась. - На какой высоте это было?       - Кукурузник - где-то метров шестьсот, - объяснил я, откровенно веселясь над Палычем, готовым вскипеть от того, что мы с Филином угнали его историю. - А чуть выше, в облаках, шла вертушка, которая и тащила экскаватор. Всем было очень весело.       - Весело! - подтвердила Кейт, которой односолодовый уже крепко ударил в голову. - А ты, Доктор? Расскажи что-нибудь веселое. Пожалуйста!       Я подлил нам со Шторм виски и покачал головой.       - Ничего подходящего не вспоминается, Кейт. Все или очень печальное, или совсем невкусное, или слишком неприличное. Уж прости.       - Тогда... - Кейт щелкнула пальцами и полезла искать что-то за диваном, где она сидела. - О! Как хорошо, что я вспомнила! Ты забыл у меня свою гитару.       Она не без труда вытащила из-за дивана так хорошо знакомый мне черный чехол, и я схватился за голову:       - Что-что-что?! А я ее искал! Мой стратокастер!       - Он самый, - подтвердила Кейт. - Отдам, если сыграешь.       «Что?! - тут же прилетело мне от Шторм, окрашенное во все оттенки восхищения. – Ты еще и на гитаре играешь? Еще скажи, что поёшь!»       - О нет! - я закатил глаза и воззвал к разуму. – Нет, нет, Кейт, ты не посмеешь! Это же терроризм! И вообще, где логика? Если не отдашь, на чем же я сыграю?       Кейт почесала нос и фыркнула.       - Хм! Ну да, конечно. Забирай. И я знала, что ты будешь ныть, поэтому возьми это.       Она потянулась ко мне через стол и вручила мне медиатор.       - Я ведь вряд ли тебя еще увижу, - добавила она смущенно. - Можно тебя попросить? Я слышала, как ты играешь, всего один раз, но никогда этого не забуду.       «Было дело, играл - и на лиде, и на ритме, приходилось подменять и Кирка, и Джеймса. Ты слышала меня в «Unforgiven II», и в «Halo On Fire», и кое-где на «Death Magnetic» тоже - ты наверняка заметила, где странное соло или необычная тональность», - я подмигнул Шторм, залпом допил свой виски, выбрался из-за стола и пошел настраивать звук. Удивлять так удивлять.       Шторм следила за мной круглыми глазами, пока я подключался и делал саундчек. Хорошо, что прочей публике было не до меня – сегодня я играю только для друзей и лишнего внимания не хочу. Пододвигаю мониторы, цепляю на ухо микрофон, усаживаюсь на край сцены, беру пару аккордов – о да, когда-то я неплохо переделал датчики. Звук отличный даже в этих условиях.       - Что тебе сыграть, Кейт? Заказывай.       - Не знаю, - она задумалась, пожала плечами. – Давай что-нибудь из твоего… Твоего собственного.       Я поймал сияющий взгляд Шторм, а мои пальцы чуть ли не сами по себе взяли первые аккорды. Та самая «The Unforgiven II», которую мы с Хэтфилдом сочинили, когда я решил, что навсегда остался в одиночестве. Встретить ту, с которой мне захочется продолжить путь, мне тогда казалось несбыточной мечтой, запретной надеждой…       Но я встретил Шторм. Тоже воина. Тоже непрощенную своей совестью. Как там сказал Филин – два сапога пара? Старый друг, знал бы ты, как ты был прав – посмеялся бы надо мной… или нет. Скорее, обрадовался бы. Может, у тебя и был такой план, раз ты угадал в ней родную мне душу.       Так прогони моих демонов, Шторм. Будь со мной под самым злым небом во Вселенной. Расскажи, что я сделал, и останься рядом, когда придет мое время. Я открою тебе дверь, а ключ тебя уже признал, и это еще одна твоя загадка.       Lay beside me, tell me what I've done       The door is closed so are your eyes       But now I see the sun, now I see the sun       Yes now I see it       What I've felt, what I've known       Turn the pages, turn the stone       Behind the door, should I open it for you       Yeah, what I've felt, what I've known       So sick and tired, I stand alone       Could you be there       'Cause I'm the one who waits       The one who waits for you       Поток между нами установился сам по себе, мы встретились взглядами, и мой голос дрогнул на последних словах. В синих глазищах Шторм, сейчас широко распахнутых, блестели с трудом сдерживаемые слезы. «Я здесь, - отозвалась она, показывая мне, как ворота заколдованного замка открываются в сияющую рассветную даль. – Ты больше не один. Ты дождался».       И тогда я – не то на нервах, не то от радости – вскочил на ноги, сделал переход и сыграл – только для нее! - соло из «Suicide&Redemption», которое на самом деле наша старинная баллада об «Эвридике», звездном разрушителе Омеги. Это получилось совершенно случайно: я заглянул к ребятам в студию на огонек и сыграл ее просто от нечего делать, но им настолько понравилось, что пришлось записывать - вот почему они так редко играют «Suicide&Redemption» вживую. Сейчас я ее еще приукрасил и закончил финальными риффами «Ride the lightning» - не мое, конечно, но как прозвучало! Сигнал готовности, зов в дорогу – и я понял, что нам и в самом деле пора.       Я раскланялся в ответ на бурные аплодисменты нашей маленькой компании, убрал гитару в чехол, закинул его за спину и протянул Александре руку.       - Пойдем, - я улыбался, но в горле застрял комок, а пульс зашкаливал. – Хочу тебе кое-что показать.       - Уже уходите? – осведомилась недоумевающая Кейт. – А вернетесь?       - Не знаю, - я пожал плечами и усмехнулся. – Ты меня знаешь, зачем спрашивать?       Старина Филин сделал вид, что все понял, и подмигнул мне, мол, желаю удачи. Разрази меня Время! Сейчас она мне точно понадобится.       Держась за руки, мы со Шторм вышли из клуба, свернули за угол, в тишину и темноту летней ночи, и остановились в скверике, невидимые для посторонних глаз за кустами сирени. Только мы – и распахнутое небо над нами. Все время и пространство ждали нас, Старушка скучала по волнам и облакам Вихря, да и мне самому, как старине Бильбо, не терпелось отправиться в путь. Я поймал вопросительный импульс Шторм и улыбнулся ей в ответ:       - Итак, главный сюрприз вечера впереди. Тебя ждет лучший космический корабль во Вселенной. Мой корабль. Алонси!       Я обнял ее за плечи и повел к ангару, где за снегоочистителями и прочей техникой скучала моя драгоценная синяя будка.       - Осторожно, смазка, - предупредил я Шторм, подсвечивая нам путь звуковой отверткой. – Я тут вляпался пару раз.       - Ой, напугал ежика голой попой, - Александра хихикнула и тут же выругалась так, что покраснел бы не только ее механик, но и ее самолет. – Да твою ж дивизию!..       - А я предупреждал! – я не упустил случая ее поддеть. – Тоже вляпалась?       Она фыркнула.       - Да черта с два. Тут кто-то есть. Кому понадобилось тащить сюда дохлого зайца?       - Понятия не имею, - я почесал в затылке и поднял звуковую отвёртку повыше, оглядываясь. - Эй, кто здесь?       - Мррря!       Из-под ковша бульдозера выкатился мой мохнатый приятель Владимир Владимирович собственной персоной, потоптался на моих кедах, распевая песни и выгибая спину, встал на задние лапы и упёрся передними мне в колено.       - Проводить пришел? - спросил я его, и он утвердительно муркнул. - И провизию в дорогу принес? Что? Подожди, я не совсем понял, это что, за проезд? Обычно я это тоже не ем. Спасибо, но нет, и даже не уговаривай!       Шторм уселась на корточки, и почесала кота между ушей, а он боднул ее лбом и издал вопросительный мяв.       - Спрашивает, все ли у тебя в порядке, - перевел я ей. - И просит захватить его с собой на всякий случай.       - На какой? - удивилась она. - У тебя на корабле разве могут завестись бурундуки? Или там зайцы?       - Кого там только не было, - я рассмеялся. - Нет, Владимир Владимирович имеет в виду совсем другое. Он специально забрался в транспортный вертолет, чтобы навестить нас, а то он беспокоился. Он хочет сказать, что готов нас утешать и мирить, если мы опять будем обижать друг друга.       - Не волнуйся, котик, - Шторм потрепала его по мохнатой спине. - Мы будем хорошо себя вести. Кушай своего зайца, вспоминай нас, а мы будем вспоминать тебя. Спасибо тебе! Что бы я тогда без тебя делала?       - Надо признать, я тоже, - я наклонился и погладил кота, а он ткнулся мокрым носом мне в руку. - Счастливо оставаться, Владимир Владимирович!       Я выпрямился и поднял отвёртку над головой.       - Посмотри направо, - сказал я. - Видишь синюю будку? Мы пришли!       Шторм окинула взглядом ТАРДИС и осторожно дотронулась до синей стены.       - Маскировка, конечно? На самом деле он ведь выглядит не так?       - ТАРДИС подстраивает свой внешний вид под окружение, - подтвердил я. – Правда, со своими приколами.       - ТАРДИС? – переспросила Шторм. – Это название или модель корабля?       - По-английски это значит «Time and relative dimension in space», - я расшифровал ей название. – Это тип корабля. Модель – 40. И кстати говоря, она живая!       Я щелкнул пальцами, и Старушка открыла нам дверь. Я пропустил Шторм вперед.       - Заходи!       Она проскользнула в дверь, плавным скользящим шагом прокралась в рубку и замерла, осматриваясь. Я встал рядом с ней, было ужас как любопытно увидеть ее реакцию. И реакция последовала – но совсем не такая, какую я ожидал.       - Ну и бардак тут у тебя! – заявила Шторм и тряхнула головой. – Как в научной роте на физтехе! Хотя, с другой стороны, чего ожидать при таком некомплекте экипажа.       ТАРДИС загудела и мигнула освещением рубки, соглашаясь с ней. Кажется, эти две девицы, не успев познакомиться, уже нашли общий язык. Ну и отлично, мне легче. Я рассмеялся, но тут же постарался придать себе самый что ни на есть серьезный вид.       - Что-что? Ну ладно, - я выпрямился и глянул на Шторм так, что она тут же вытянулась по стойке «смирно». – Как ты прекрасно знаешь, инициатива наказуема. Поэтому слушай мой приказ по кораблю! Зачислить Александру Унгерн, позывной Шторм, в экипаж пространственно-временного корабля ТАРДИС Тип 40. Обучить ее эксплуатации и ремонту пространственно-временного корабля ТАРДИС Тип 40. Поручить ей содержать корабль в полной готовности к бою и походу. Контроль за исполнением приказа оставляю за собой. Вольно!       - Слушаюсь, тащгенерал-майор! – выпалила Шторм, звонко рассмеялась, кинулась мне на шею и расцеловала в обе щеки. – Тогда начнем?       - Алонси, Шторм! – я приобнял ее за талию и подвел к консоли. – А, кстати… Ты не удивилась, что ТАРДИС больше внутри, чем снаружи.       - А надо было? – Шторм внимательно разглядывала консоль. – Ведь это же очень просто и логично. Космические расстояния – космические энергии – соответствующие размеры. Корабль должен быть огромным внутри, а снаружи ему как раз лучше быть маленьким. Меньше площадь щитов, проще выбрать место для посадки, меньше заметность. Так ведь? А если есть энергия, чтоб пробивать пространство и время, значит, можно позволить себе играть с объемом корабля. С массой тоже, я права?       - Умничка, - я поцеловал ее в нос и переместился на пост навигатора, точнее, к тому сектору консоли, куда я свел навигационный интерфейс. – Итак… Я знаю тихое местечко, где начать твое обучение. Смотри, так я ввожу координаты. Так настраивается режим двигателей, - теперь бросок к посту бортинженера, - а этот рычаг, - я вернулся к посту пилота, - переместит нас в точку назначения. Это не полет в том смысле, к которому ты привыкла - скорее прыжок через другие измерения, понятно?       - Пробить пространство и время… - задумчиво отозвалась она. - Ни черта не понятно, но красиво. Ты же мне потом объяснишь, как это работает?       - Обязательно, - я подмигнул ей. - Считай, это первый урок. Запускай нас.       Шторм кивнула и опустила руку на пусковой рычаг – уверенно, но очень аккуратно, почти что ласково, и я прекрасно понял, что она делает. Отличный пилот, она стремилась понять любую машину, которой она будет управлять. Особенно если это разумная машина, которую надо не просто понять, нужно построить отношения – чем она в этот момент и занималась.       - Привет, ТАРДИС, - весело сказала она. – Ты классная. Мы с тобой подружимся, правда? И полетаем?       Корабль мягко загудел, мигнул освещением, Александра улыбнулась и нажала на пусковой рычаг. Ротор пришел в движение, отправляя нас в путь, а я все никак не мог отвести глаз от Шторм, освещенной его зеленым светом.       -------       Примечания автора:       * «сыграл в Ковзана» - имеется в виду Борис Иванович Ковзан, советский летчик-истребитель. Единственный в мире летчик, совершивший четыре воздушных тарана и оставшийся в живых.       * ОРИТ - отделение реанимации и интенсивной терапии.       * АД - артериальное давление.       * ИВЛ - искусственная вентиляция легких.       * пульсоксиметр - прибор для измерения насыщенности крови кислородом.       * «девять ворот боли» - техника болевых ударов в айкидо.       * Ом Намо Арайявалокитешвара Бодхисаттвайя Махасаттвайя Маха Куруникайя Ом Сарва Абхайя - мантра Великой сострадающей, ипостаси махасаттвы Авалокитешвары в буддизме. Александра называет Авалокитешвару на японский манер - Каннон.       * выпить одним глотком все воды Западной Реки - еще одно буддийское понятие, означающее достижение инстинктивного уровня познания, приведение себя в состояние “не-мысли”, необходимого для положительного исхода битвы жизни и смерти. Александра медитирует, пытаясь инстинктивно постичь то, что ей нужно сделать, чтобы добыть нужное количество энергии.       * мышцы кора - комплекс мышц, стабилизирующих корпус.       * найдзё — "внутренняя помощь": самоотверженность и взаимовыручка в семье согласно кодексу бусидо.