За горизонт

      Земля, испытательный полигон "Ленино". Июль 2037 года.       Сто восемьдесят тысяч метров над землей       Маленький перламутрово-голубой шарик планеты Сол-3 приближается, увеличивается в размерах, и два небольших проворных корабля – сверкающих серебром граненых блюдца занимают равноудаленные позиции на высокой околоземной орбите. Синхронизировав свое положение, они выполняют аэродинамическое торможение в атмосфере Земли и начинают снижение. Один направляется к болотам штата Флорида, второй – в район марийских лесов.       Из плотной массы облаков над Уральскими горами неожиданно появляются два истребителя, две изящные стремительные машины. Окраска-хамелеон искажает их форму, можно различить только иссиня-черные капли кабин, серебристо-серые граненые носы, кромки крыльев и хвостового оперения. Сопла их маршевых двигателей выбрасывают короткие хвосты яркого бледно-синего пламени, и такие же вспышки при коррекции курса производят маленькие подвижные рулевые моторы на законцовках крыльев и килей. Истребители по крутой траектории взмывают к верхним слоям стратосферы - легкость и скорость, с которой они пробивают атмосферу, больше свойственна инопланетным кораблям, но трехцветные звезды на килях и красные арабские цифры бортовых номеров «42» и «43» дают понять, что эти машины созданы на Земле. Одним быстрым маневром они бросаются на перехват чужака, летящего в направлении Йошкар-Олы.       - Неопознанное космическое судно, сообщите ваши намерения.       Земляне вызывают чужака на всех известных им частотах для связи с внеземными кораблями, чеканя короткие звонкие слова официального языка Протокола Теней, но корабль пришельцев не отвечает. Вместо этого он резко маневрирует, пытаясь сбежать от насевшей на него пары истребителей, но стряхнуть их с хвоста не так-то просто. Граненое блюдце резко меняет курс и высоту, мечется в разреженном воздухе стратосферы, красные вспышки его боевых лазеров прошивают темно-фиолетовые небеса, но земные перехватчики уклоняются от его залпов и оказываются выше блюдечка: один - в его задней полусфере, второй – на перпендикулярном курсе и делает предупредительный выстрел - короткую серию голубых лазерных импульсов поперек траектории удирающего блюдца. Чужак шарахается от огня перехватчика с бортовым номером «42», пытается уйти вверх, но «сорок третий» тоже стреляет, прижимая граненое блюдце вниз. Земляне передают на широкой волне:       - Неопознанное космическое судно, следуйте нашим курсом. При попытке изменить курс или открыть огонь вы будете уничтожены.       Чужак не отвечает, но делает ровно то, что ему только то запретили: предпринимает еще одну попытку уйти вверх, вырваться из-под опеки перехватчиков и снова стреляет. Но тогда истребители открывают ответный огонь - теперь на поражение. Пилот «сорок второго» действует настолько быстро, что невольно возникает сомнение, человек ли управляет этой машиной. В этот раз он стреляет не лазерами: сначала с толстой антенны на граненом носу истребителя срывается зеленая молния, и по корпусу блюдечка прокатываются радужные всполохи, точно лопнул мыльный пузырь. В этот момент из-под крыльев «сорок второго» выскакивают две короткие иглы гиперзвуковых ракет, и чужак не успевает сделать ровным счетом ничего, как они настигают его, делают над ним «горку» и вонзаются в верхнюю выпуклость блюдца с левой стороны. Двойная желто-оранжевая вспышка, блюдце начинает заваливаться на левый борт, и в этот момент его настигают ракеты «сорок третьего», выпущенные в его заднюю полусферу. Изувеченное блюдце окутывается жирным фиолетово-черным дымом, резко теряет высоту и падает, неуправляемо крутясь и кувыркаясь, в таежные дебри поймы реки Бирюса, что в Иркутской области. Истребители стремительно разворачиваются и следуют за ним.       - «Сто восьмой», я Шторм. Перехват успешен, - докладывает пилот «сорок второго» на КП – в молодом женском голосе слышится боевой азарт погони. – Район падения объекта – Участок Яга, передаю координаты.       - Это «сто восьмой». Шторм, вас понял, координаты приняты, - откликается КП. – Давайте домой.       - Принято, «сто восьмой», - пилот «сорок второго» закладывает вираж, ставя машину практически боком к земле. – Один момент - прослежу, куда блюдце упало.       «Сорок второй» резко пикирует и мчится к земле, окутанный призрачным свечением разогретого воздуха, открывает угловатые пасти воздухозаборников, и пламя выхлопа его моторов из бледно-синего становится неярким фиолетово-розовым. С диким свистящим ревом он проносится над тайгой, чуть не задевая верхушки высоких лиственниц, проходит над речной долиной, делает круг над большим островом и вновь стремительно набирает высоту.       - «Сто восьмой», это Шторм, - докладывает пилот на КП. – Место падения объекта определила визуально. Шлепнулся прямо в речку, найти будет несложно. Ловите уточненные координаты.       - Уточненные координаты приняты, - сообщает КП. – Региональное отделение ОКУ благодарит за перехват и сообщает: поисковая группа уже в пути.       - Вот и славненько, - «сорок второй» закладывает крутой вираж, набирает высоту и мчится на запад, слева на расстоянии длины крыла к нему пристраивается «сорок третий», тоже открывший воздухозаборники и сменивший цвет выхлопа с бледно-голубого на розовый. Темно-зеленое мохнатое одеяло тайги мчится под их крыльями далеко внизу, как вдруг его прорезает широкая серая лента взлетно-посадочной полосы, правее нее голубеет озерная гладь, а вдоль берега виднеются зеленые крыши строений и смотрят в небо ажурные острия и тарелки антенн. Истребители разворачиваются по широкой дуге, снижаются и заходят на посадку.              Доктор       Жемчужно-серый шар завис в воронке Времени, в самом центре вихря, среди клубящихся облаков. Так сразу и не поймешь, насколько он огромен, но я знаю, что это такое.       Наша исследовательская станция «Омега», гипер-ТАРДИС, построенная перед Войной и бесследно пропавшая где-то в пылевых облаках Сайто. Целая и невредимая, все системы в норме. Но почему не движется? Почему в дрейфе? Почему глотает энергию, как новорожденная черная дыра?       На верхней смотровой площадке появляется стройная фигурка, крошечная по сравнению с громадой станции. Я приближаюсь к ней, она все ближе и ближе. Почему она без скафандра? В обычном космосе можно положиться на защиту станции, но в центре Вихря?       Женщина, высокая и тонкая, в особой одежде для тренировок с мечом - темно-красная куртка, очень широкие алые штаны с черным поясом, босиком, темные короткие волосы схвачены поперек лба черной повязкой, в правой руке длинный танто с радужно-белым клинком. Она выходит на середину площадки, кланяется Вихрю и начинает ката. Плавные скользящие движения все ускоряются, все больше напоминают крутящийся вокруг ураган. С каждым камаэ, с каждым поворотом и выпадом ее клинок притягивает к себе молнии Вихря и вдруг вспыхивает сам – сначала призрачно-белым, потом ярким бело-голубым, потом неистовым бело-фиолетовым.       И когда танто превращается в ослепительную короткую молнию, женщина опускается на колени, распахивает куртку и направляет его себе в солнечное сплетение. Клинок пронзает тело по цубу, и женщину окутывает слепящая бело-фиолетовая вспышка.       Я знаю, что она сделала, я вижу, что это будущее. Мое будущее. Кто же она? Почему она решилась… решится? Во имя чего?       Жаль, я не разглядел ее лица…       - Дзынь! Дзззыннь! ДЗЗЗЫЫНННЬ!       Телефон! Разрази его Время, кому я так невовремя понадобился? Я скатился с диванчика (кстати, с чего бы мне задремать в рубке ТАРДИС?), сцапал трубку и, не вставая со пола, буркнул:       - Але! Кто здесь?       - Здорово! Никак разбудил?       Филин. Всегда путаю, кличка это у него или фамилия, а может, и то, и другое. После инцидента на «Салюте-7» - бессменный руководитель ОКУ. Особое космическое управление российского генштаба тоже занимается внеземными угрозами, как и UNIT в Европе и Америке, а недавно заключили соглашение о совместной деятельности с китайской TDF - «Небесной Обороной». Спецы что в тактике, что в аналитике, что в стратегическом планировании, отлично оснащены технически, благодаря глубокой интеграции в прочие оборонные структуры имеют доступ ко всем армейским ресурсам, но силовым решениям предпочитают точный расчет. Хорошие ребята, я с ними дружу.       Я прокашлялся.       - Разбудил, - сознаюсь, - надеюсь, оно того стоило.       - Извини, друг, - в трубке зашуршало. - Хотел бы я сказать, что просто так позвонил, позвать на рюмку чаю, птичкам хвосты покрутить. Но тут такое дело, понимаешь… у нас приемочные, на носу учения, а тут такая ситуация, что ты нужен позарез.       Приемочные испытания, ради которых нужно звонить мне? Как интересно… Обожаю чокнутых русских ученых. Вечно или сделают что-нибудь с возможностями, которые сами не понимают, вроде того самого кислородного генератора или модуля регенерации органических отходов на «Салюте», или найдут в тундре что-нибудь внеземное и потенциально опасное – долго буду помнить инцидент на Алтае, когда потерпевший крушение транспортник ххазр с грузом зародышей боевых биороботов рухнул в горах, где его и нашли геологи. Вот тогда-то им и нужен я. И я прилетаю, такой у нас уговор.       - Кого принимаем? – осведомился я.       - Ну дык! Сверхманевренныйорбитальник Т-77. Новая птичка Сухого, - что-то Филин разволновался, аж голос дрожит. - Машина - песня, тебе понравится!       Первый на Земле сверхманевренный истребитель, способный действовать и в атмосфере, и на орбите? Это будет интересно, учитывая мои впечатления от предыдущих «Сухих». Простые как палка, тяговооруженность не блещет, зато чистая, прозрачная, удобная управляемость. И планер отличный.       А, еще эти учения - совместные маневры по отражению внеземного нападения земные спецслужбы планировали уже давно, но мешали то политические разногласия, то организационные. Однако после ряда успешных совместных российско-китайских операций и эффектного разрешения силами ОКУ и TDF гвинейской проблемы, когда они не только вернули безутешным и оттого очень злым родителям потерянный при солнечном шторме кокон с молодью ара-гарра, но и эвакуировали заблудившийся в дождевых лесах отряд UNIT, европейская бюрократия пошла на попятную. В самом деле, если твой элитный отряд, лишившись связи по собственному недосмотру, заблудился в трех ироко и двух лианах, довольно глупо требовать право руководить теми, кто их спас.       В конце концов организационные вопросы земляне между собой не без труда, но утрясли, совместные учения должны будут сгладить большинство шероховатостей между ними – так зачем же им нужен я? Наоборот, им будет полезно поработать самостоятельно. В чем же тогда дело?       - Значит, только на машину посмотреть, да? – интересуюсь я. – Обо что спорим, что дело не только в этом? Рассказывай все.       - Не буду я с тобой спорить, - соглашается Филин и тяжело вздыхает. – Вчера вечером звено «семьдесят седьмых» выполнило первый реальный перехват. Чужак действовал крайне враждебно, обстрелял наших, но уйти не смог, сбили его тут недалеко от Ленино.       - Пффф! – что-то я пока не понимаю, о чем он. – Чужак прилетел, нахамил, получил по заслугам. Так в чем проблема?       - Сейчас объясню, - Филин откашливается. – Проблема очень серьезная на самом деле. Видишь ли, Доктор… Наши спутники программного обзора засекли, что второй такой же чужак совершенно беспрепятственно сел во Флориде. Несмотря на то, что мы передали целеуказание на командный пункт противокосмической обороны UNIT. Несмотря на то, что им достаточно было отдать приказ четырем дивизионам С-500, которые мы им переподчинили. И несмотря на то, что мы все готовимся к первым общемировым учениям по отражению космической угрозы – враждебные пришельцы шляются у нас тут как у себя дома по кухне, а наши коллеги позволяют им это! Это провокация или вторжение? Без тебя никак не разобраться!       Да, без меня им точно не разобраться, учитывая то, что я сам пока не понимаю, в чем дело. Провокация, вторжение или чья-то глупость? Надо лететь на место, выяснять обстоятельства.       - Ставь чайник, Филин, - говорю, отметив краем сознания, что Старушка уже сама ушла в прыжок по нужным координатам. – Минут через десять буду. Куда, когда?       - Которая? – продолжает за мной Филин, и мы хохочем, как мальчишки. Оба начитались Шекли в свое время.              ***       Погода отличная: солнце припекает, всего пара облачков, ветер слабый, потолок и видимость безграничны. Стоим с Филиным на вышке, что возле ВПП, среди прочего генералитета и старших офицеров. Чтобы мне не выделяться среди них, пришлось переодеться в форму ВКС. Хорошо еще, что Филин, помня, как я ненавижу парадную, приготовил мне повседневную, но и тут отличился, собрал все мои регалии по линии ОКУ: гвардейский значок, орденские планки - зачем? Для авторитета? Если я соберу все свои награды и переплавлю, получится небольшая марсианская пирамида. А что, идея... В нагрудном кармане зафиксирован шнурком диск-метка - бесконтактное удостоверение личности. Хорошо придумали, удобно, и с точки зрения безопасности по местным понятиям идеально: закрытый ключ, прошитый в метку вместе с идентификацией по лицу, так просто не подделаешь. Для систем безопасности и присутствующей публики я - Кузнецов Дмитрий Васильевич, генерал-майор ВКС России, зам Филина по общим вопросам, как они всегда пишут, когда не знают, что писать. Секретность ОКУ позволяет мне на все вопросы отвечать поднятием брови и взглядом «а вам точно положено это знать?» Желающих поинтересоваться моей персоной вообще и ролью в происходящем в частности это заставляет держаться от меня подальше.       От ВПП сквозь наушники донесся свистящий гром, ветер тряхнул вышку, все прилипли к биноклям: два Т-77 пошли на взлет. Давно я не видел настолько красивых истребителей: граненый клюв носа, угловатый широкий центроплан, пасти воздухозаборников хитрой геометрии, острые линии крыльев со сложной механизацией и хвостового оперения необычной четырехкилевой схемы - фирменный стиль конструкторов «Сухого», начиная с впечатляющего «двадцать седьмого» и заканчивая революционной «Ночной ведьмой». Владея только уравнениями Бернулли и Жуковского, на одном математическом моделировании, экспериментах с продувкой и интуиции они сделали аэродинамические схемы, механизм работы которых физики Земли сумеют описать только через сто двадцать лет. Нигде такого решения больше не видел. Классически - два широко расставленных маршевых двигателя с управляемым вектором тяги в центроплане, неожиданно - крошечные подвижные рулевые моторы на законцовках килей и крыльев. Блестящая конструкция для этого времени! Милашки, и окрас мне нравится, их матово-фиолетовый на земле цвет в воздухе оказался электрохромным «хамелеоном», мгновенно ставшим в ясном небе переливчато-голубым, исключение составили серебристо-серое жаропрочное керамическое покрытие по краям плоскостей и красные бортовые номера. У ведущего на верхнем киле рядом с номером «42» несколькими черными штрихами изображена изогнутая воронка торнадо, и я задумываюсь, что бы это значило.       Бабах! Первая милашка перешла на сверхзвук, едва убрав шасси. Кажется, только я успел заметить, как она встала на хвост и скрылась в ближайшем облачке. Вторая птичка, наоборот, пошла по широкой дуге над самой землей, выжимая все из системы огибания рельефа, и я заметил полный набор ракет на внешних подвесках.       Я пихнул Филина в бок.       - Они что, с полной загрузкой?       Тот хмыкнул.       - Разумеется. Последний этап – имитация ближнего воздушного боя. Вводные такие: все средства РЭБ разрешены, из вот этого квадрата, - он показал мне карту на планшете, не выходить.       - Не мало места вы им выделили? - поинтересовался я, прикинув площадь выделенной зеленым зоны на карте. - Им же тесно будет на таком пятачке?       - Вот и посмотрим, как выкрутятся – сверхманевренность им на что? - Филин ухмыльнулся. - На воле-то мы их уже протестировали на всех высотах. Это финал испытаний в атмосфере. Смотри!        Я снова поднес бинокль к глазам и успел заметить, как первый Т-77 выскочил из тучки практически перед носом у второго. Мелькнула пушистая черта, как неаккуратный мазок кистью, и учебная ракета рассыпалась над кабиной второго оранжевым облачком. А первый сделал полупетлю, заложил вираж, прошил облако навылет и пошел на «горку». Мол, догоняйте меня.       Второй рванулся следом, пытаясь выйти на дистанцию атаки в заднюю полусферу первого, но куда там! Первый запрокинул нос и развернулся почти на месте - ловкий, хорошо рассчитанный маневр, гарантированно обманет большинство земных систем захвата и сопровождения целей. Я увидел вспышки рулевых моторов, прикинул перегрузку и присвистнул: знакопеременная перегрузка, в пике не меньше 11 «же», для землянина многовато. Не отключился бы!       Не отключился, наоборот, не дал второму времени даже подумать о противоракетном маневре, пустив ракету ему в сопла. Тепловая головка, не самое эффективное средство наведения - но как умно использовано, и как быстро! И сразу же ушел вправо-вниз, пройдя в какой-то сотне метров над нами и подняв настоящий ураган. Тоже грамотно - будь это не учебная ракета, его машина тоже могла бы пострадать, вот только нас чуть не сдуло с вышки.       - Филин, - спрашиваю, когда он, скользя в воздухе боком и задирая нос, пронесся мимо нас и свечой ушел ввысь, - мне кажется, или это разные машины? «42-красный» заметно проворнее.       Я не добавил, что маневры «42-красного» заставили бы не только сонтаранских истребителей позеленеть от зависти, но и наших летунов-перехватчиков – крепко понервничать, но Филин понял, о чем я.       - Машины одинаковые, - он хлопнул меня по плечу. – А пилоты разные. «43-красный» - это Богдан-младший. Не хуже бати летает, но…       - Но «42-красный» - Унгерн. Видел смерч на киле? - встрял в наш разговор усатый летун с такими же, как у меня, погонами и наградными планками в два ряда. – Это Санька Шторм, шеф-пилот. Наша, можно сказать, звезда!       Он произнес это с почти отеческой гордостью, и Филин ринулся в бой.       - Вижу, - заявил он в ответ. – Вижу Сашку по полету. И раз уж заговорили… Палыч, мы с тобой это четвертый раз обсуждаем, а ты все сопли жуешь. Может, хватит ей болтаться в атмосфере? У тебя ей выше не прыгнуть, а у нас идут летные испытания «Плутона». Прямая космогация! Это прорыв! Представляешь себе фронт работ? Перспективы оцениваешь? Хватит кота за яйца тянуть! Уступи ее мне, а?       Так, а ситуация-то еще интереснее, чем я думал. «Плутон» - это, если я ничего не напутал, первый корабль из семейства мощных ядерных тягачей, на которых земляне рванутся на покорение Солнечной системы. Еще, конечно, не могучий «Плутон-2Ф», способный закидывать грузы на Луну сотнями тонн, не летающие планетологические лаборатории серии «Манта» для исследования пояса астероидов и газовых гигантов, не грозные «космические эсминцы» проектов 33017 и 33019 для патрулирования границ, охраны колоний и межпланетных трасс – зато первый и с настолько удачной энергетической установкой, что она с некоторыми доработками будет успешно использоваться минимум тридцать лет. Потрясающие – по земным меркам, конечно – тяга, удельный импульс и запас свободного хода позволят землянам забыть стартовые окна, переходные траектории и гравитационные маневры как страшный сон и перейти на принципы прямой космогации, по которым успешно летают более развитые народы. Филин прав, для Земли это прорыв, это даже серьезнее, чем выход земных моряков из прибрежных вод в открытый океан.       - Отдать шеф-пилота? Даже не проси, - усы Палыча встопорщились. – Что я, дурак, такую команду разваливать, а потом опять собирать пять лет? Я с ними нянькаюсь, пылинки сдуваю, хулиганства их прикрываю, базу отдыха в Балаклаве им выбил - разве что в попку не целую, и что? Явились - не запылились космонавты на готовенькое! А кто мне «семьдесят-седьмого» летать научит? Пушкин?       - А если она сама попросится? Отпустишь? Я же знаю, она давно в космос хочет.       - Да я скорее фуражку съем. Причем твою.       Слушая их перепалку вполуха, я наблюдал за схваткой пары Т-77 в небе (точнее, за очень профессиональными, но совершенно безуспешными попытками «сорок третьего» сбежать от изобретательно и беспощадно атакующего «сорок второго»), но слово «она» меня зацепило. В этом времени на Земле женщины среди военных летчиков-испытателей встречаются не чаще, чем естественные червоточины в этой галактике. И так будет, пока гасители инерции, а затем антигравы не позволят летуньям преодолеть чисто физические ограничения: девушки Земли пока слабее своих мужчин. А тут на тебе – девчонка показывает нахально-расчетливый боевой высший пилотаж на перегрузках, которые даже для сонтаранских перехватчиков не подарок. Или Филин мне все-таки наврал, и в «42-красный» воткнули какой-нибудь экспериментальный гаситель инерции, что вряд ли (до него им еще лет пятьдесят - но вдруг что-то придумали), либо… девочка или прошла спецподготовку (сколько же времени тогда ее продержали на центрифуге?), или модифицирована (что? до генной инженерии этого уровня им лет сто, до имплантов - лет сорок!), или с внеземными генами. Становится интересно познакомиться и с машиной, и с пилотом поближе.       Я знаю, что в новых двухместных истребителях «Сухих» управление полностью дублировано в обеих кабинах, и что меня не пустят в небо одного, а отправят со мной пилота, за которым эта машина закреплена. Раз я в гостях, надо этим воспользоваться, если я попрошу показать мне то, что я хочу, мне не откажут.       - Филин! – теперь моя очередь встревать. – Ты мне полет обещал. Хочу покрутить хвостом на «42-красном».       - Да помню я, помню, базара нету! – он затряс головой так, что чуть фуражка не слетела. - Экипировка тебя ждет уже. Сейчас ребята сядут, дозаправятся, и Шторм тебя прокатит. Вон смотри, уже на посадку идут.       «42-красный», красуясь, развернул рулевые моторы для торможения, коснулся ВПП точно напротив нашей вышки и на реверсе прокатился дальше, освобождая место «сорок третьему». Филин с Палычем чуть ли не кубарем скатились вниз и заторопились к рулежной дорожке, куда нырнул «сорок второй». Я двинулся за ними, нащупывая звуковую отвертку в кармане и несколько волнуясь. Определенно, я прилетел не зря, и в Ленино меня ждет более одного сюрприза.       Вот механики притащили лесенку, фонарь кабины «сорок второго» отскочил вперед и вверх, летунья отстегнула ремни, выпрямилась на сиденье и помахала нам рукой. Палыч перешел с рыси на галоп.       - Ну как? – заорал он. – Как прошло?       Летчица скатилась по лесенке, как морячок по трапу, сдернула перчатки и принялась расстегивать шлем. Наконец иссиня-черная блестящая сфера подалась ее усилиям, Унгерн не глядя сунула ее вместе с перчатками подбежавшему механику и повернулась к нам.       Высокая, почти одного роста со мной, плотно упакована в массивную противоперегрузочную броню, уже практически скафандр. Короткие темно-русые волосы, освободившись от шлема, торчат в разные стороны, несколько влажных прядей прилипло к высокому лбу. Но непохоже, что устала - дыхание ровное, вид бодрый. Все-таки гаситель инерции? Вытащили его из того корабля ххазр, разбившегося на Алтае, или сумели выудить сбитый ими рейдер корсаров Эль-Гуур из глубины ленских болот?       - Во! – два больших пальца вверх, щеки раскраснелись, синие глазищи сияют. – Зверь машина! Рулится отлично. Я счастлива.       - Счастлива? – Палыч подкрутил ус. – Так-таки и не нашла, до чего в этот раз докопаться? Никаких пожеланий?       - Соблазняете, Алексей Павлович, - улыбается летчица и опускает глаза. – Чего бы попросить – автоматический пяткочесатель или ложемент с массажем? Мини-бара опять же очень не хватает…       - Будет тебе пяткочесатель, - ухмыльнулся Палыч в ответ. – Я тебя знаю, ты весь мозг вынесешь, как тогда с управлением рулевыми моторами. Так я и не понял, зачем тебе такие запасы.       Унгерн приподняла бровь и фыркнула:       - Хм! Кроме меня, еще летуны найдутся, которым это понадобится. Запас карман не тянет!       - Вот именно, найдутся, - Филин весьма невежливо ткнул в меня пальцем. – Вот он, например. А, Васильич? Покажешь?       Все уставились на меня, а Унгерн смерила меня взглядом, который я расценил как вызов. Девочка, знала бы, сколько я налетал и на чем - удивилась бы. Я широко улыбаюсь ей в ответ:       - С удовольствием! Каков наш план?       - Так… - Унгерн на секунду задумалась. – Машину - дозаправить. Болванки с пилонов – снять. Привод рулевого мотора на правом крыле – проверить, стало заедать при посадке. Товарища генерал-майора, - взгляд в мою сторону, - показать врачу и нарядить в летное. Кстати! Товарищи генералы, познакомьте нас, что ли. Неудобно как-то.       - Ох, забыл! – Филин покачал головой. – Знакомьтесь. Унгерн Александра, майор, летчик-испытатель первого класса. Кузнецов Дмитрий…эээ… Васильевич, эээ… мой зам.       - Позывной – Шторм, – Унгерн протянула мне руку, я пожал ее и сразу же вспомнил воинов Новой Окинавы: плотная кожа по всей ладони без локальных грубых участков - от регулярных тренировок с холодным оружием, тонкие, но сильные пальцы, сбитые об макивару костяшки. Я улыбнулся летунье и представился сам:       - Позывной – Доктор. Можешь не выкать, обращайся по позывному. Хорошо?       Летунья кивнула.       - Хорошо… Доктор! Встречаемся здесь через сорок минут.              Александра Унгерн, летчик-испытатель 1 класса, позывной Шторм       Чего я не люблю, так это катать начальство. И ладно бы еще свое, те понимают в летной работе, но остальные… Особенно некоторые очень звездные генерал-космонавты, летавшие еще на «Союзах», с этим их высокомерным «мы-тут-летаем-к-звездам-а-вы-там-ползаете-ниже-тропопаузы» выражением лица, когда нелегкая в лице аттестационной комиссии заносит их в кабину истребителя. А про кабинетных пиджаков и вспоминать не хочу. Последний такой полет стоил мне загаженной кабины и выговора, а потому напрочь отбил желание связываться со всякими показательными выступлениями. А сейчас мне это вообще не в кассу, и так загоняли как ту маленькую лошадку: Унгерн то, Унгерн сё, Унгерн в каждой бочке затычка! Твою ж дивизию, Унгерн хочет выспаться, хотя бы раз поесть не на бегу, музыку послушать, почитать что-нибудь ненапряжное. И вообще, командируйте меня в Балаклаву, причем не на «Нитку», а на базу отдыха, я плавать хочу.       Но сейчас у меня совсем другой случай. Этот ОКУшник, которого мне подсунули, однозначно из другого теста. Боевой офицер, раз «обращайся по позывному», да и повадки соответствующие, но слишком молодой и интеллигентный для генерала, и выглядит раздолбайски, несмотря на форму с иголочки: стрижка мягко говоря неуставная, флотские бакенбарды, вместо ботинок старые кеды, и на субординацию чихал так, как позволяют себе только шибко секретные небожители из научно-исследовательских подразделений, о которых мне, простому испытателю, и знать не положено. Так уж вышло - сталкивалась я с этими кренделями, снобизм из них так и прет: «Вы как простой летчик вряд ли поймете принципы математического моделирования в современной газодинамике», а сам даже не помнит, как на первом курсе у меня типовые расчеты по линейной алгебре списывал. Но этот персонаж - не научник, не инженер: гвардейский значок, орден Кутузова, полный георгиевский кавалер, нашивка за ранение. Нелегко ему дались генерал-майорские звезды, поднялся с низов, прошел через горячие точки простым офицером, где, наверно, Кутузова и заработал вместе с золотой планкой нашивки. Значит, опытный, прожженный пилот, видавший во всех видах небеса черные и голубые. С другой стороны, он мой ровесник, на вид никак не старше сорока лет - почему же не встречала я его ни на «Нитке», ни в Хмеймиме, ни в Балаклаве, ни в Бенгази? Где еще наши гвардейские файтер-бомберы могли отметиться? Сирия? Когда там была заруба, он в лучшем случае учебным «якам» хвосты крутил, как и я. Афганистан? Ограниченная миссия, но мало ли, чего я не знаю. Йемен? Наши там ходили по головам и делали что хотели, абсолютное превосходство в воздухе, никто не только не был сбит, но и ни одной ракеты «воздух-воздух» не выпустил, верблюдолюбы просто не взлетели. Венесуэла? Стремительная прокси-война, он там мог быть разве что военным советником. Ирак? Подходит, там было горячо, скорее всего «Кутузов» с нашивкой оттуда. Почему тогда я не помню такого приметного персонажа? Ладно, допустим, что его полк базировался не на Хмеймиме, как мы, а на Хамадане. А остальные награды? Если одного «Георгия», допустим, он получил за семилетней давности сшибку с киберами - тогда рубилово было жесткое - за что другие два? Шибко секретные космические миссии, видимо, тем более - черные, а не синие погоны. Космонавт, значит. Интересно, кстати - нет значка Академии, что же он заканчивал? Ейск? Краснодарское училище, которое теперь снова Качинское? Еще и Палыч с Филином ему в рот заглядывают, не знают, как угодить. Что за крендель на мою голову? Ладно, небо покажет.       Подхожу к моей птичке, а он уже здесь, уже в летном, стоит трындит с механиками. Правый рулевой мотор смотрят. Моськи у механиков что-то кислые, видать, не выходит каменный цветок. Но кренделя моего это, похоже, не смущает. Достал из разгрузки какую-то штуковину, полез с ней к приводу. Штуковина засвиристела, заморгала светло-голубой лампочкой, потом – щелк! Серый, мой механик, тыкает пальцем в диагностический планшет и одобрительно ворчит.       - Ну что, Серый? – спрашиваю. – Сделали?       Тот кивает.       - Так точно, тащмайор. Тащгенерал починил! Работает как часики, диагностика проходит.       Серый таскает ползунок на экране планшета, заставляя мотор качаться по обеим степеням свободы, и я вижу, что теперь привод работает с полной амплитудой и двигается ровно, не закусывает.       - В чем дело было? – спрашиваю. – Разобрались?       Механики мнутся, а «тащгенерал» улыбается во все тридцать два:       - Контакт глючил. Я поправил.       Надо же, починил. Руки правильным концом вставлены. Все-таки инженер? Генералы обычно об контакты не мараются. Свиристелка эта еще - махом нашла глючный контакт… Где он ее нарыл? Кучеряво живут ОКУшники, не поспоришь. Нашим бы механикам такую приблуду, не возились бы с разъемами по полдня.       - Ну что, - улыбаюсь ему в ответ. – Раз починил – погнали? Мой взлет, твоя посадка.       - Алонси! – выдал он и сунул голову в шлем.       Итак, поехали! Доктор в передней кабине, я в задней, выруливаем на ВПП. Башня разрешает взлет, разбег, отрыв, убираю шасси. С башни передают:       - Давай, Шторм. Покажи ему!       Палыч. Все за честь фирмы радеет. Прямо чувствую, как его распирает: натянет ли его драгоценнейший шеф-пилот нос залетному космонавту? Не переживай, командир, не подведу.       Рок-н-ролл, котятки! Набор высоты, левый вираж, бочка, петля Нестерова и еще бочечка – теперь фиксированная, «чакра Фролова», сразу вверх на «столб», «кленовый лист», правый вираж и «колокол». Выхожу в горизонтальный полет, чуток снижаюсь над полем. Теперь моя личная фишечка с использованием рулевых моторов: скоростной ранверсман и мгновенный заход на «кобру», отклоняю векторы тяги рулевых, нос падает, и наплевать на срыв потока – летим пузом вверх, хвостом вперед! Выхожу обратно «чакрой», от перегрузки темнеет в глазах, а в наушниках слышу довольное «Оппачки!» Доктора. Выравниваю птичку.       - Давай, Доктор, - выдаю. - Теперь твоя очередь.       - Шторм, принято.       Сначала он пилотирует как-то странно, дергает машину, меняет режимы двигателей – не понимаю, что он творит, адаптируется, что ли? Но вот вроде приспособился: пара виражей, восьмерка, боевой разворот, бочка! Пузом вверх и обратно, вираж, петля с поворотом, заходит на «столб» и делает «кленовый лист» - получается, и получается круто. Это его первый вылет на «семьдесят седьмом», а он уже понимает и чувствует птичку лучше, чем я, она слушается его с таким удовольствием, что я даже ревную. Молниеносная стабилизация – и сразу «колокол», я бы не рискнула делать его так низко, а Доктору хоть бы хны – использовал рулевые моторы вместе с основными, выскочил из фигуры, пошел на «кобру», резко набрал высоту и кувыркнулся в «чакре». Он что, совсем не чувствует перегрузок? И вдобавок - классный, чистый, просто невероятный пилотаж! Этот Кузнецов - летун от бога, он круче меня настолько же, насколько я сама лучше зеленого молодняка из Академии. Выровнялся по тангажу и крену, и я чувствую пятой точкой, что он что-то затеял.       Так и есть – вырубил автоматику, отключил ограничители и речевой информатор, пошел прочь от аэродрома, набирая скорость и высоту. И прежде, чем я успела что-то вякнуть, форсировал маршевые моторы и рулевые левого борта, взял РУС на себя, выставляя тангаж на прямой угол, и резко накренил машину вправо, направляя векторы тяги маршевых движков в разные стороны, закручивая машину.       Теперь понятно: хочет сделать «кленовый лист», но вращаясь не в горизонтальной плоскости, а в вертикальной. Невозможная фигура, на таких углах пилотировать нельзя, даже эта птичка не справится. Я же знаю, что это ее предел. На этом режиме она сорвется в штопор - и привет, не хватит ни тяги, ни аэродинамического качества. Или все-таки хватит? На что он рассчитывает? Что за волшебное слово знает этот чокнутый космонавт, чтобы заставить подчиниться машину, которую я учила летать, про повадки которой я знаю больше, чем кто бы то ни было?       Срыв потока, но в штопор мы не падаем – вот раз оборот, и два, и три, и выравнивает. Снова разгоняется и повторяет фигуру, теперь шесть оборотов, и скорость выше. Он точно крутит «блинчики» на льду, как в дрифте, только в вертикальной плоскости.  У меня муть в глазах и мокро в носу, пульс зашкаливает, и тут в наушниках слышу Доктора:       - О, получилось! Клево! Теперь давай ты!       Ишь ты, как огурчик. Да как вас, космонавтов, готовят, что с вами делают – вы заговоренные или вообще не люди? Посмотрите на него, даже не запыхался. Но и мы не лыком шиты! Я трясу головой, шмыгаю носом – вроде ничего, оклемалась. Ладно, космонавт, вызов принят. Беру управление, разворачиваюсь, пока Доктор поясняет мне схему-план маневра. Набираю горизонтальную скорость. Ну, поехали!       Форсаж, РУС на себя, вектор тяги левого основного, правого основного, рулевые… ох, что-то не так, трясет, срыв потока, машина валится в штопор. Не могу удержать, не могу! Ох, мамочки!.. Катапульта?! Не-ет! Надо пробовать вытянуть!       «Ручки отпусти! - вдруг слышу хлесткий приказ Доктора. – Я беру управление!»       Ледяная волна зарождается где-то в мозгу и скатывается вдоль спины, мои руки сами собой разжимаются, я точно замерзаю. И мне остается только наблюдать, как этот космонавт, шипя сквозь зубы, восстанавливает контроль и вытаскивает падающую машину из штопора с приличным таким запасом по высоте. Второй невозможный маневр в одном полете.       Да как, черт возьми, он это делает?! И почему я услышала его не в шлемофоне, а прямо в голове? Показалось? Не помню за собой таких глюков. Но самое странное - почему я послушалась? Даже нет, не так - почему этому приказу невозможно было не подчиниться?       Вся в холодном поту, выдыхаю, пытаясь собраться, погасить противную дрожь в руках, вернуть себе концентрацию. Вот я самонадеянная лошара, спутала свой предел с пределом моей птички, поверила не ей, а себе и в результате чуть ее не угробила. Дело было не в бобине, долбоёб сидел в кабине, как сказал бы Серый. Только сейчас я почувствовала, как испугалась - да тьфу на меня, радоваться надо и бежать на угол за поллитрой, потому как пронесло.       - Видишь, ничего страшного, - голос Доктора спокоен, но дыхание все же сбито. – Не пыхти. Гипервентиляцию нам не надо. Вот так, молодец. Бояться нечего. Давай еще раз. Все получится.       И у меня в голове будто вспыхивает картинка. Я четко вижу, где накосячила, почему машина сорвалась, и как сделать, чтобы фигура получилась. Я готова попытаться еще раз.       И снова слышу Доктора у себя в голове, теперь это даже не голос, а беззвучный приказ, волна воли, изгоняющая страх, наполняющая спокойной, даже беспощадной уверенностью: «Просто бери и делай. Это не страшно. Если что, я снова вытащу машину. Давай!»       Форсаж, ручку на себя, крен! И тут башня – как всегда, не вовремя:       - Борт «42-красный»! Шторм! Доктор! Вы что там делаете?!       Что за люди, такой момент портят! Послать бы вас по матушке, да на разборе полетов огребу.       - Т-р-рахаемся! – выдавливаю я, форсируя рулевые моторы, балансируя ручками управления на грани срыва. Давай, птичка моя! И раз оборот! И два! И три! Четыре! Пять! Стабилизирую! Получилось! Йуу-хууу!       Оба орем что-то нечленораздельное и ржем как кони, наверно, это нервное. В носу опять хлюпает кровь, но это ерунда. Отсмеявшись, Доктор спрашивает:       - Повторишь?       - Конечно, - выдыхаю я. – Закрепим материал.       И я на голом адреналине кручу шесть сумасшедших вертикальных блинчиков. В этот раз – чисто и уверенно, как какой-нибудь несчастный иммельман.       - Посадка моя, - напоминает Доктор, и я отпускаю ручки управления, не без труда разжав пальцы. А он, вместо того, чтобы идти к аэродрому, направляет машину вверх. Идем на гиперзвуке сквозь яркую синеву, бездонное фиолетовое, к верхним слоям экзосферы, где небо чернеет и над нами вспыхивают звезды. Машина зависает в верхней точке «горки», мы плывем в невесомости между черным и бело-голубым, перламутровой тарелкой Земли и звездными огнями.       На таких высотах я летала, но как пассажир я здесь впервые, я вижу космос как в первый раз. Его красота обрушивается на меня до мурашек по коже, до слез, до инстинктивного «ах», застрявшего в горле, но не от перегрузки, нет. Кто-то там, в бескрайней дали, позвал меня домой. Я снова маленькая девочка, которая смотрит на звезды, слышит их зов и не чувствует себя дома на Земле.       - Хочешь туда, за горизонт? – вдруг мягко произносит Доктор. – Знаешь, я мог бы помочь тебе в этом. Что думаешь?       Вот это да! Я не говорила вслух ничего - или таки сболтнула? Но Кузнецов как-то услышал, все понял и сразу же этим воспользовался. Значит, он выбирает пилота, и этот вылет – мои смотрины? Какую задачу Доктор хочет поставить мне, какую миссию поручить, раз устроил мне такую проверку?       Я перевела дух. Гори оно все синим пламенем. Закончим испытания, съезжу в отпуск к папе, напишу рапорт о переводе - и пусть Палыч уже подавится какой-нибудь фуражкой, которую все время грозится съесть, но не отпустить меня в космонавты. Я свой долг перед ним отработала со всеми процентами. Хватит мне ползать не дальше земной орбиты, пилотируемая лунная программа в разгаре, марсианская – на подходе. Куда бы Кузнецов меня ни направил, пилоты моего уровня там будут нужны позарез. Я буду там на месте. Поближе к дому.       - Согласен, - слышу Доктора в наушниках. Я что, опять все выдала вслух? Надо бы втихаря, беспалевно скинуть себе на планшет данные объективного контроля и послушать наши переговоры. Не попасться бы нашим мозговедам в цепкие лапки...       Кузнецов бросает машину в пике, а я улыбаюсь, глядя, как плазма струится по кромкам крыльев, и представляя, как поведу на посадку челнок по возвращении с Луны. Или с Марса. Маленькие девочки любят помечтать, да.       Тем временем Доктор вызывает башню, запрашивает посадку, шутливо переругивается с диспетчером. Гасим скорость, снижаемся, выпуск шасси, птичка поднимает нос, разворачивает рулевые моторы вперед-вниз и касается полосы.       Красавчик все-таки этот Кузнецов! Классная посадка, сел мягко, как на перину. Катимся по ВПП, съезжаем на рулежку, нас встречает маленькая толпа – генералов едва ли не больше, чем механиков. Машина замирает, откидывается фонарь кабины, механики приставляют лесенку. Доктор выскакивает из кабины, на ходу расстегивая шлем, а я… почему-то до сих пор путаюсь в ремнях. Что за ерунда! Срываю перчатки и шлем, разбираюсь с ремнями, выбираюсь на лесенку. Что-то меня мутит.       Я пошатнулась, промахнулась ногой мимо ступеньки и очень неаккуратно свалилась вниз - прямо в чьи-то очень крепкие объятия. Я поднимаю глаза и пытаюсь проморгаться, чтобы посмотреть, кто так ловко меня поймал.       - А я говорил, не пыхти, - Доктор улыбается, ставит меня на землю, но коленки у меня дрожат, и ему приходится снова ловить меня, теперь за талию. – У тебя кровь из носа. Сейчас.       Он лезет в карман разгрузки за своей свиристелкой и нацеливает ее мне в лоб. Фрр-фрр, чик-чирик, потихоньку кровь останавливается. Из другого кармана он вытягивает салфетку и начинает вытирать кровь с моей бледной физиономии.       - Не надо, я сама, - я вяло сопротивляюсь, он не слушает, заканчивает с кровищей и крепче прижимает меня к себе, гладя по голове, как котенка. Стоять мне тяжело, я упираюсь лбом ему в плечо, царапаясь об наплечник разгрузки. Черт, голова как «пьяный ежик», в котором катается шарик от подшипника - даже первый раз после центрифуги мне так плохо не было. Не стошнило бы, только этого на смотринах мне не хватало!       - Ох, прости, знакопеременные четырнадцать «же» не шуточки, - тихо говорит Доктор, нажимая на чувствительные точки на моем затылке, и дурнота начинает меня отпускать. – Извини, увлекся. Сейчас все пройдет. Молодец, Шторм. Умничка. Все хорошо.       И правда, мне намного лучше, голова проясняется, я могу стоять, и блевать уже не тянет. Отстраняюсь от него, выпрямляюсь: надо держать марку, на нас таращится вся компания с Палычем во главе, и тот уже готов рвать и метать.       - Ты чего вытворяешь, твою мать!? – Палыч напустился на Доктора, назначив его виноватым во всем случившемся разом. – Машину чуть не разбил, девчонку укатал, еле стоит, глаза красные! Пиздец летучий - космонавт ебучий! Филин, не защищай его!       И переключился на меня:       - Унгерн, ёпт, а ты куда смотрела? Испытатель, бля! Что за нахер? Что, бля, за разговорчики в эфире?!       - Я в порядке, машина тоже, - заявляю я, прокашлявшись. – Елки зеленые! Это испытательный полет, а не рейс Аэрофлота! Все бывает!       Доктор смотрит на Палыча сверху вниз, подняв бровь, с таким видом, будто он как минимум генерал армии, а перед ним провинившийся прапорщик, и выдает, чеканя слова, но, кажется, немного не то, что ему хочется сказать:       - Генерал-майор, этот испытательный полет был проведен по заданию ОКУ генштаба и под руководством замначальника управления. Моим руководством, не вашим, смею заметить! Я старше вас по должности, и вам я не подчиняюсь. Я провел полет так, как посчитал нужным. Майор Унгерн поставленную мной задачу выполнила, и выполнила блестяще. Пока совет: прекратите орать и подумайте, что напишете в рапорте. Отразите там: чтобы найти границы возможного, надо выйти за них в невозможное. Эту задачу мы с майором Унгерн выполнили. Вам понятно?       Палыч почему-то сразу погас, козырнул и зашагал прочь. А Филин о чем-то по-партизански пошептался с Кузнецовым и потащил меня в медчасть, как я ни сопротивлялась.              ***       Сижу на кушетке в медчасти, спать хочется страшно. От скуки считаю цветочки фиолетовой герани на подоконнике, прижимаю локтем ватку после укола - зачем кровь из вены брали, понятия не имею, а наша врачиха Ираида Петровна не соизволила объяснить. До десяти вечера меня мучила: то-се, АД, ЭКГ с нагрузкой и без, ЭЭГ, офтальмолог, КТ, силовые пробы, УЗИ всего тела, спирометрия, еще и к гинекологу послала. Чем она меня еще порадует – отстранит от полетов на недельку? Только этого мне не хватало для полного счастья. Хватит уже таращиться поверх очков, пиши заключение и отпускай меня спать, а то усну прямо здесь.       - Ну, Александра Романовна… - разводит руками Ираида. – Нет слов! Вы вообще в курсе, что после таких перегрузок вас госпитализировать надо бы? Вот только показаний к госпитализации я у вас не вижу. Совсем не вижу.       От этого высказывания я сразу же просыпаюсь.       - Синяк от ремня, - говорю,- и капилляр в носу лопнул. Ерунда полная.       Ираида, что на нее непохоже, кивает, как неваляшка.       - Да-да-да. Летать можете, скажите маме с папой спасибо.       Она снимает очки, пристально смотрит на меня и добавляет:       - Я перепроверила, сравнила ваши показатели с контрольными на последней диспансеризации. Есть, правда, небольшие отклонения по сравнению с прошлой ЭЭГ, но все в пределах нормы. Уровень сахара в крови сначала у вас был низкий, это да, но пришел в норму еще быстрее, чем после ваших последних тренировок на центрифуге. Была у меня мысль оставить вас на ночь под присмотром, но… смысл? Вы здоровы. Хоть сейчас в космос.       - Действительно, маме с папой спасибо, - я пожимаю плечами. – Наследственность, что же еще.       Выхожу из медчасти в теплый и ясный июльский вечер. Глухое место это наше Ленино, огромный полигон посреди великой тайги, но приятное - когда затихает дневная суета, лес и озеро излучают вековечный покой, а ветер приносит свежий воздух, настоянный на хвое и ягодниках.  Хорошо пройтись не спеша, вдыхая ночные ароматы цветов, леса и перегретой травы вместо горелого керосина и пыли, слушая чириканье в кустах и шелест листьев вместо воя турбин, грохота пускачей и мата механиков. Потому иду в свою норку не спеша, потихонечку, глазею на ранние звезды на темнеющем небе, а события сегодняшнего дня все не выходят из головы.       Из задумчивого состояния меня выдернули быстрые шаги за спиной и радостный возглас:       - Шторм, нашлась! А я шел тебя спасать!       Я обернулась.       - Доктор! Ну кто меня обидит! Врачи у нас смирные, не укусят, разве что уколют.       Он пожал плечами.       - Ну мало ли. Вдруг…       Разводит руками, улыбается. Хорошая у него улыбка, светлая, больше глазами, чем губами, она превращает его из боевого офицера с нервами из титана в веселого хулиганистого пацана. Расстегнутая разгрузка, закатанные рукава летного комбеза, повышенная лохматость и разбитые кеды усиливают впечатление. Но мое солдатское чутье просто кричит мне: если что, этот хулиган легко поведет в бой хоть звено, хоть ДРГ, хоть армию, и бойцы пойдут даже в ад за своим командиром. Моим будущим командиром, надеюсь. Беспокоился ведь за меня, пошел в медчасть узнавать, что со мной, а Палыч, гад, даже не позвонил.       - Меня помучили, но отпустили с миром, - улыбаюсь в ответ. – Признали годной. А тебя почему медики не замели?       - Меня-то за что? – он смотрит на меня, подняв бровь. – Я подготовленный, у меня справка есть, а показаний к осмотру нет. Носового кровотечения не было, из кабины вылез сам, а не вывалился, теплые слова прощания с завтраком не сочинял, в голове шарики не катались. Поэтому…       - А меня так было за что?! – я рассердилась настолько, что просто не могу удержаться. – Я, значит, неподготовленная?       И тут же спохватываюсь: стоп, откуда? Как он узнал? Про пьяных ежиков в голове и тошноту я ему совершенно точно не говорила!       - Я тебя поймал, - напоминает мне Кузнецов, но мне кажется, что он отвечает на мой невысказанный вопрос, - и держал тебя в руках около минуты. Не заметить, как ты дышишь и как работает твоя диафрагма, было невозможно. Я заметил, обратил внимание твоего руководства на твое самочувствие, и они решили направить тебя на полное обследование. К таким нагрузкам ты не была подготовлена, это совершенно точно. Прости, но… раз уж я вывел тебя за границу возможного, я отвечаю за последствия. Разве я не прав?       Он разводит руками, делает потешную моську оскорбленной невинности, и это выглядит настолько смешно, что я больше не могу сердиться на него и расплываюсь в улыбке.       - Спасибо, что беспокоился, - выдаю ему в ответ. – А чего ты такой взъерошенный? Конструкторы замучили или опять Палыч орал?       - Горянкин – своеобразная личность, это факт, - говорит Доктор, хитро поглядывая на меня. – Как ты его терпишь? А с конструкторами «Сухого» мы очень серьезно пообщались. Им было нужно получить мое авторитетное мнение о машине - будущий эксплуатант, тем более - с опытом испытателя. Вцепились в меня и давай расспрашивать, что мне нравится, что не нравится, есть ли пожелания, как их машина в сравнении с аналогами…       - С аналогами? – невольно переспрашиваю я. - На Земле у «семьдесят седьмого» нет и не может быть аналогов – или ты про всякие летающие тарелки?       - Внеземные корабли, ага, - Доктор пытается пригладить волосы надо лбом – безуспешно, только сильнее растрепал. – Моя работа. Я, можно сказать, уникальный специалист по внеземным летательным аппаратам.       У меня чуть челюсть не упала в траву - вот, значит, в чем дело. Если где-то падает что-нибудь внеземное, за дело берется ОКУ – и Кузнецов, скорее всего, возглавляет группу, которая берется за изучение этого объекта. И если им удается разобраться и восстановить его, именно Кузнецов выясняет, как на нем летать, и снова поднимает его в воздух, а может быть, даже идет на нем в бой. Теперь понятно, почему он так быстро адаптировался к управлению «семьдесят седьмым», хотя даже я, избалованная мощью «изделий 30 модифицированных», довольно долго привыкала к сумасшедшей тяге моторов «семьдесят седьмого», его фантастической отзывчивости, да хотя бы той же новой схеме посадки с использованием рулевых движков как тормозных. И если Кузнецову нужен помощник в испытаниях летающих тарелок – о, я готова, да и вряд ли он найдет кого-нибудь лучше меня. Это даже интереснее межпланетных полетов! Хочу-хочу-хочу!       Наверное, эти мысли мигом отразились на моей физиономии, а может, я опять брякнула что-то вслух, потому что Кузнецов снова улыбнулся мне во все тридцать два.       - Поздно уже, - сказал он и подмигнул мне. – Пойдем, провожу.       - А что, тебя к нам в общагу поселили? – интересуюсь вежливо, несколько удивившись такому повороту. – Должны были в генеральский домик…       - Ага, туда, - небрежно откликнулся Доктор. – Но у них там сейчас пьянка, а я не хочу. Так что лучше я погуляю. И мне хорошо, и никому не обидно.       Вдоль живой изгороди по замощенной брусчаткой дорожке, налево, через скверик с пестрыми клумбами и невысокими кустами шиповника, перейти неширокий проезд с аккуратно покрашенными бордюрами – и вот мы подходим к подъезду кирпичной трехэтажки офицерского общежития. У нас тут, конечно, не отель HV-1, но условия неплохие – каждому выделена квартирка-студия, маленькая, зато с хорошей мебелью, лоджией и навороченным санузлом, на первом этаже есть две сауны, бассейн и прачечная, в «номерах» убираются горничные, чтобы мы грязью не заросли, а в столовке летный состав кормят как на убой. После ливийских бытовок и каюты на «Кузе» - можно сказать, почти идеально.       - Мы пришли, - я останавливаюсь перед подъездной дверью и копаюсь в кармане в поисках ключ-карты. – Вот моя норка. На третьем этаже.       - Тогда… до завтра, – Кузнецов протягивает мне руку. – Начинаются учения, утром будет глобальное совещание. Там и встретимся.       Что-то мелькает в его ясном, открытом взгляде, и, кажется, я понимаю – нет, даже не так, я ощущаю поток его мыслей. Он здесь один, ему тоскливо, неудобно, почему-то тревожно и до чертиков хочется с кем-нибудь поговорить.       - Чаю хочу, - ни с того ни с сего выдаю я и при этом почему-то улыбаюсь как дурочка. – У тебя нет желания составить мне компанию?       - Есть, конечно, - радостно подхватывает Кузнецов, еле дав мне договорить. – От чая в хорошей компании я никогда-никогда не отказываюсь!       Я подношу ключ-карту к считывателю замка, Доктор открывает дверь, пропуская меня вперед, и мы едва ли не наперегонки взлетаем по лестнице на третий этаж. Я искренне надеюсь, что в моей норке сегодня нормально убрались, но подозрений, что Кузнецов напросился (а я уверена, что он именно напросился, как-то передав мне свои мысли) на что-то большее, чем болтовня за чаем, у меня почему-то не возникает. Скорее всего, тут дело в скуке или в желании поближе посмотреть на возможное пополнение своей группы, но не более того. Хоть кольца у него на руке и нет, его наверняка где-то ждет блондинистая генерал-майорша. А может, он, как и я, влюблен только в небеса черные и голубые, потому и выглядит отъявленным небожителем совершенно не от мира сего.        Ключ-карта открывает нам замок моей норки, и я рулю в кухонный отсек мыть руки и ставить чайник, а Доктор плюхается в кресло-мешок возле выхода на лоджию, закидывает ногу на ногу и начинает оглядываться по сторонам. Вдруг его внимание привлекают разные ближне- и дальневосточные побрякушки на отдельной полочке книжного стеллажа, и он бросается их разглядывать.       - Чудесно! - громко восхищается он. – У тебя тут и нэцкэ, и китайские поделки, и египетские, и из Двуречья, и из Западной Сахары! Вот это же работа туарегов, да? Ты была в Африке?       - Ага, - я поворачиваюсь к нему, включив чайник. – Помотало меня по свету, это точно. Ты чай пьешь как я или как все?       - Конечно, как ты, - Кузнецов весело поглядывает на меня. – Это звучит интригующе. «Как все» – звучит как-то скучно и неинтересно.       Он передислоцируется за кухонный стол и наблюдает, как я достаю из кухонного шкафчика китайский бамбуковый чайный поднос, маленькие, размером с яйцо, фарфоровые чашки и чайничек из исинской глины, простенький на вид, но стоивший чуть дешевле вертолета, а затем лезу в холодильник и начинаю рыться в своих запасах.       - В связи с поздним временем, - говорю, - дахунпао предлагать боюсь. Хотя после сегодняшнего было бы самое то.       - Что? – переспрашивает Кузнецов. – Настоящий «большой красный халат»? Если можно, я буду.       - Можно, конечно, - я достаю из холодильника заветную жестяную баночку с плотно притертой крышкой, темно-красную, изрисованную драконами. – Настоящий, с тех самых четырех кустов. Китайские коллеги подарили. И еще того нефритового тигра с крыльями, которого ты разглядывал.       Отсыпаю в исинский чайник из баночки порцию темно-бордовых с прозеленью листьев, ошпариваю их, тут же сливаю кипяток в поднос и завариваю первую серию. Это не то, чтобы настоящая чайная церемония, но братья-китайцы меня научили, как правильно обращаться с дахунпао. Моя норка тут же наполняется ни с чем не сравнимым ароматом, и я краем глаза отмечаю, как Кузнецов втягивает носом воздух и жмурится от удовольствия.       - Тоже любитель китайских чаев? – интересуюсь у него, разливая по чашкам первую серию, и добавляю в чайник кипятку. – Ты был в Китае?       - И не раз, - откликается Доктор, берет с подноса белую чашечку и снова принюхивается, прежде чем попробовать. – Ого, тот самый вкус – прекрасно! Между прочим, эти четыре чайных куста действительно инопланетного происхождения. Точнее, это гибриды китайского чайного дерева и… эммм… растения с одной прекрасной планеты, которой, к сожалению, больше нет. Оно там считалось – как бы тебе объяснить? – средством для приведения мозгов в порядок.       Это очень странно, но я на миг закрываю глаза, и мне кажется, что я подглядываю в чужой сон – огромное белое и маленькое оранжевое солнца в небе цвета переспелой морошки, узкие серебристые листья деревьев, похожих на те же чайные, шуршат под свежим ветром, большие белые коты с очень ловкими передними лапками карабкаются по приставным лесенкам наверх, срывают по два первых листика с почками и бутонами, относят свою добычу сидящим под деревьями женщинам в темно-красном, они катают из этих листьев маленькие аккуратные шарики, которые складывают в нечто вроде большой квадратной корзины… Снова накатывает головокружение, «пьяные ежики» прокатываются внутри черепушки, и я дергаю себя за ухо, чтобы как-то прийти в себя.       - Брр! – я трясу головой, одним глотком опустошаю свою чашечку и пытаюсь продышаться. Тем временем Кузнецов берет дело в свои руки – разливает по чашкам вторую серию, обдает чайник кипятком и заваривает третью.       - Что-то не так? – спрашивает он, пристально приглядываясь ко мне. – Опять голова кружится?       - Есть немного, - неохотно сознаюсь я. Черт, это ни в какие ворота не лезет, если так будет продолжаться – не видать мне ни неба, ни космоса, ни летающих тарелок, спишут меня на землю и будут правы. И что мне тогда делать? Ведь я по-настоящему живу только после отрыва от взлетной полосы!       - Кажется, я понял, - Доктор вдруг быстро касается пальцами моего левого виска, и головокружение исчезает как по волшебству. – Не надо бояться, Шторм. У твоего мозга открылись новые возможности, и то, что ты чувствуешь – побочный эффект адаптации к переменам. Это не болезнь, а переход на новый уровень. Давай-ка мы с тобой кое-что проверим. Настройся на меня и мысленно скажи мне что-нибудь.       Он придвигает стул, садится напротив меня, ободряюще улыбается, и я как можно более четко проговариваю про себя:       «Я тебя не подведу. Как понял? Прием».       Ответом мне был восхищенный взгляд широко раскрывшихся карих глаз, и я услышала ответ Доктора - так же в голове, не ушами:       «Блестяще, Шторм! А теперь попробуем так!».       Его глаза вдруг озорно блеснули, и в моем поле зрения всплыла картинка, но не как дополненная реальность в летном шлеме, а как всплывающее окно прямо перед глазами: Доктор вручает мне ромашку величиной с добрый подсолнух и целует в щечку. Я не выдержала – рассмеялась, и он вслед за мной.       «Ничего себе, - подумала я. Покопавшись в памяти, я выбрала картинку шикарного новогоднего салюта и направила ее Кузнецову. – Телепатия существует!»       «Отличный салют! - Доктор подмигивает мне, улыбаясь как папин кот Фима, обнаруживший на кухне оставленные без присмотра пельмешки. – Да, Шторм, ты телепат, как и я. Только никому не говори. Военная тайна!»       - Получилось! - выдает он вслух. – Теперь все в порядке?       - Ага, - я довольно улыбаюсь и поднимаю чашечку с подноса, как рюмку. – За это надо выпить, тебе не кажется?       - Определенно! - Кузнецов берет свою чашку и чокается со мной. – Ты себе даже не представляешь, как я рад! При этом я не могу не отметить, что твои способности открылись очень и очень вовремя.       - Так вот в чем дело! – я тыкаю в него пальцем и качаю головой. – Значит, ты на меня телепатически наорал, когда я сегодня сорвалась в штопор? А потом так же телепатически передал мне, как выполнить маневр? И когда ты спросил меня, мол, хочешь за горизонт – я ничего вслух не болтала, а ты прочел мои мысли?       - Так и было, Шторм, - Доктор улыбается и смотрит мне прямо в глаза. От этого у меня разбегаются мурашки по коже, и вдруг я понимаю, почему – взгляд у него намного старше, чем физиономия. Так мог бы смотреть на мир О-Сэнсей, если б прожил еще лет двести, совершенствуясь в своем Искусстве. И меня вдруг пронзает мысль – а сколько Кузнецову лет на самом деле? Уж точно не тридцать пять, на которые он выглядит. Интересно, это генетика, «генеральская прививка», секретные технологии ОКУ, основанные на внеземных знаниях, или что-то еще?       - Если мы будем работать вместе, - Кузнецов допивает свою чашку и подливает в чайничек кипятку, - ты это узнаешь. Я тебе обещаю. Договорились?       - Договорились, - я тоже приканчиваю свой чай. – А можно спросить? Ты правда хочешь забрать меня к себе в ОКУ?       - Есть такая мысль, отрицать не буду, - Доктор поглядывает на чайник, и я разливаю четвертую серию. – Но сначала – учения. Оба звена «семьдесят седьмых» на время учений переподчиняются ОКУ, подготовка стартует завтра, поэтому мы с тобой будем работать целый месяц – начиная с завтрашнего утра. Может, тебе не понравится, и ты сама раздумаешь переходить…       Вот, опять: я чувствую, как при этих словах ему становится тоскливо, неудобно и одиноко. Я подливаю ему чаю и улыбаюсь.       - Мне уже понравилось, - говорю. – Экипаж, как по мне, у нас получился прекрасный. Если хочешь, воспользуйся служебным положением, возьми завтра птичку Богдана, и посмотрим, какое из нас с тобой выйдет звено.       - Блестящая идея! – Кузнецов тыкает в мою сторону пальцем. – Машина получилась очень неплохая в первом приближении. Я правильно понял, это тебя надо благодарить за такую управляемость? Ты имела дело с внеземными кораблями?       - Угу, было дело, - я киваю и делаю глоток янтарного чаю. Перестояла у нас четвертая заварка, но все равно вкусно. – В основном, правда, изучала записи боев, но два личных перехвата у меня было. Один – лет пять назад, на прототипе, после него я и потребовала максимально увеличить мощность рулевых моторов и углы их поворота, Палыч до сих пор мне припоминает эту историю. Ну и что, вчера был второй перехват, и все убедились - я была права. Черта с два мы бы его достали, если бы не моя тогдашняя настырность.       - Что, вчера? – Кузнецов сверкнул на меня глазами. – Так это твое звено завалило чужака? Поисковая группа все еще работает на месте падения, обещают результат не раньше завтрашнего вечера, а мне нужна информация. Можешь сосредоточиться на этом моменте, а я посмотрю?       - Как посмотришь? – удивленно спрашиваю я, но тут же спохватываюсь: передать информацию телепатически будет надежнее и быстрее. Я вспоминаю наш с Богданом вчерашний вылет по тревоге – первое боевое применение Т-77, санкционированное лично Филиным и Горянкиным, агрессивного чужака - верткое граненое блюдечко, которое уворачивалось от нас как змея на сковородке и отстреливалось изо всех сил, но от «Гарпуна-АМ» в режиме выжигания и четырех гиперзвуковых Р-112 не ушло – и одновременно ощущаю внимательный взгляд Доктора, когда он видит наш полет моими глазами. Странно, голова больше не кружится -  прав был Кузнецов, мне просто надо было привыкнуть.       - Замечательно! Чистая работа и отличная память, спасибо, Шторм! – Доктор в задумчивости тянет себя за ухо и допивает свой чай. – Значит, ты раньше такие корабли не видела?       - Такие – нет, - я мотаю головой, сосредотачиваясь на давних воспоминаниях, - но похожие – да. Как раз пять лет назад мы втроем с Богданом и Котей гоняли одного над Алтаем: они на «фуриях», я на третьем прототипе «семьдесят седьмого». Тот чужак был раз в десять больше этого, но тоже блестящее блюдечко и тоже верткий, зараза, и тоже стрелял первым. От нас сбежал, но от С-500 не ушел.       - Вот как? – Кузнецов чуть чашку не уронил. – Ага! Шторм, скажи мне, пожалуйста – по твоим оценкам, вчерашнее блюдечко имело шансы проскользнуть мимо С-500?       Я пожимаю плечами.       - Если оно, удирая от нас, выложилось на полную, то против С-500 шансы у того блюдечка очень маленькие, - выдаю я после недолгого раздумья. – Особенно если С-500 в автоматическом режиме и заряжена – как бишь их, все забываю - этими новыми ракетами, которые валят тридцать пять махов и при этом еще маневрируют. Шанс там по большому счету один – если ПКО в полуавтомате, а на КП лоханулись и проспали.       - Лоханулись и проспали, - повторяет за мной Доктор, и на его щеке проступает ямочка, а взгляд становится холодным и жестким, аж мурашки по коже. – А если бы у этого блюдечка был какой-нибудь стелс-режим?       - Защита от тепловых головок у него была, - я продолжаю припоминать, - но полноценный стелс-режим – это вряд ли. Блюдечко у меня на радаре нарисовалось без проблем, Р-112 за ним пошли как приклеенные. А ведь есть еще спутниковая и наземная радиоразведка, они бы дали подсветку С-500 легко и непринужденно. А что?       - Так, всякие мысли, - Кузнецов хватается за переносицу и прикрывает глаза. – Знаешь что? Лучше расскажи мне про «семьдесят седьмой». Как испытатель эксплуатанту. Что в нем самое интересное?       Я подливаю кипятка в чайник и в поднос и широко улыбаюсь.       - Неограниченные возможности, - я вздыхаю, вспоминая, как знакомилась с первым прототипом Т-77, очень приблизительно напоминавшим ту элегантную стройняшку, в которую эта машина превратилась к третьей альфа-версии. – У нее принципиально иная энергетическая установка. Никакого горения топлива, никаких газогенераторов – суперкомпактный ядерный реактор на урановой плазме и бериллиевом замедлителе. С рециркуляцией, чтобы избежать радиационного загрязнения атмосферы. По сути, просто кварцевая колба с хитрым покрытием для удержания нейтронов, магнитная ловушка, прямой нагрев рабочего тела и очень хитрая система дросселирования – как карты впрыска и зажигания в спортивных моторах внутреннего сгорания. В атмосфере рабочее тело маршевых моторов – забортный воздух для большей дальности полета, на малых скоростях его подают нагнетатели, на гиперзвуке включается прямоток, а в космосе мы переходим на воду из баков. Реактор превращает рабочее тело в плазму с бешеной скоростью истечения, поэтому что импульс, что тяга у этих двигателей на порядок больше турбореактивных. Рулевые моторы – электрические и всегда работают на воде, так проще подавать рабочее тело и можно точнее управлять дросселированием. Они подвешены на шаровых соединениях с электроприводами и могут поворачиваться на 270 градусов по обеим степеням свободы. Поэтому на «семьдесят седьмом» РУС сделана как два в одном – чтобы можно было управлять тягой и вектором рулевых в ручном режиме, не полагаясь на управляющую нейронную сеть. Да ты это наверняка заметил.       - Заметил, - Кузнецов разливает по чашкам пятую заварку, снова принюхивается и одобрительно кивает. – Отлично, еще пара заварок у нас точно получится. Кипяток у нас есть еще? Так о чем это мы – нейронная сеть? И вы, испытатели, ее обучали?       - И до сих пор продолжаем, - я встаю, чтобы подлить воды в чайник. – Сначала на симуляторе и на летающей лаборатории – «пятьдесят седьмом», потом на прототипах, затем на предсерийных образцах, а сейчас у нас на испытаниях первая серийная партия из шести машин. И знаешь, в чем основная сложность?       - Думаю, да, - Доктор с интересом смотрит на меня. – Вы должны научить машину правильно действовать в предельных режимах, но для этого вам надо выйти за свои собственные пределы. И это вопрос не столько отваги, сколько воображения.       - Э..э… Ну да, - я потянулась за своей чашкой. – Воображение, расчет и жопомер. Знаешь, Доктор, ты мне сейчас открыл глаза на любопытную вещь.       - Какую же? – он берет свою чашку, вопросительно поглядывает на меня поверх нее, и я улыбаюсь ему в ответ:       - Да так, странности. Эти предсерийные машины, они во многом индивидуальны, каждую надо обучать с нуля. Так вот, при этом мы меняемся машинами, и абсолютно все ругаются на мои настройки. Мол, реакции на РУС слишком нервные, разбаланс слишком большой, УВТ работает слишком резко, и вообще машина все делает не так. У остальных таких проблем нет – Богдан и Котя с Русланом спокойно меняются. Выходит, это потому, что мое воображение помогает мне летать по-другому?       - А мне понравились твои настройки, - задумчиво произносит Кузнецов. – Интересно, как твоя машина будет себя вести после меня?       - Это не самое интересное, - я пристально смотрю ему в глаза. – Намного интереснее было бы дать тебе необученный «семьдесят седьмой» и посмотреть, сможет ли кто-нибудь летать на нем после того, как ты обучишь его под себя от начала до конца. Я к чему это говорю: если у вас много летунов твоего уровня, серийные настройки вас точно устраивать не будут.       - Мои настройки точно никому не подойдут, - Доктор криво усмехается, и его взгляд снова становится жестким. – Базовые настройки наверняка устроят большинство наших летунов-перехватчиков. Как вариант, попросим загружать твои настройки как программу «Б» - продвинутые ребята будут в восторге.        Мы допиваем чай, и Кузнецов откидывается на спинку стула, но вдруг, наверно, вспомнив о чем-то, вскакивает как подброшенный.       – Ох, извини! - он смотрит на часы-ходики на стене. - Уже без десяти двенадцать, ты устала, завтра тяжелый день, а я тут сижу и трачу твое время. Я, пожалуй, пойду.       - Ну… как скажешь, - почему-то мне не хочется, чтобы он уходил, но он прав, и не буду же я спорить с будущим командиром. – Доброй ночи!       - Доброй ночи, Шторм! – Доктор порывисто пожимает мне руку и выскакивает в подъезд. Стоя у открытой двери, я слышу его быстрые шаги по лестнице.       – До завтра! - кричит он мне уже откуда-то снизу. – Хороших снов!       - До завтра! – кричу я ему в ответ, закрываю дверь, иду в кухонный отсек убираться и поглядываю на настенные часы – электронные, но сделанные в деревенском стиле ходиков с кукушкой. Я забыла поменять в них батарейку, и они позавчера остановились на половине восьмого. Наручные часы я оставила возле мойки, и они-то как раз показывали точное время – 23:52.       А Кузнецов пришел ко мне в гости без часов и после чаю к мойке не подходил – тогда, спрашивается, как он умудрился назвать мне точное время?       -----       Примечания автора       * Инцидент на «Салюте-7» - реально имевшая место быть авария на советской космической станции «Салют-7», в результате которой станция потеряла ориентацию и лишилась связи с ЦУП. Автор предполагает, что тут не обошлось без злобных пришельцев.       * «Золотая нашивка» - нашивка за тяжелое ранение.       * Центроплан – центральная часть крыла, которая переходит в фюзеляж       * Угол (угол атаки) – грубо говоря, угол между плоскостью крыла и набегающим потоком воздуха, из-за которого и возникает подъемная сила. Критический угол – тот угол, при котором подъемная сила начинает пропадать, и воздушный поток вокруг крыла перестает быть ровным (срыв потока). Закритические углы – это все, что выше. На этих углах полета делается высший пилотаж.       * Сверхманевренность – способность самолета к управляемому полету на закритических углах и практически неограниченно изменять ориентацию самолёта относительно направления полёта.       * «Хвосты покрутить», «крутить хвостом» - не только высший пилотаж, но и воздушное хулиганство вообще.       * «Горка», «бочка», ранверсман, петля Нестерова, «чакра Фролова», «столб», «кленовый лист», «кобра», «колокол» - фигуры пилотажа. Петля Нестерова – она же «мертвая петля», горка – «резко вверх-вниз», «чакра» - разворот с минимальным радиусом, когда самолет запрокидывает нос и как бы делает кувырок назад, «кобра» - самолет встает на хвост, и хвост немного обгоняет нос, «кленовый лист» - вращение по горизонтали, то есть вокруг вертикальной оси (как фигурист), «колокол» - самолет как бы тормозит пузом об воздух и проваливается вниз. Ранверсман – скоростной разворот на «горке».       * Тангаж – наклон корабля или самолета по оси нос-хвост, крен – по оси вправо-влево.       * РУС – ручка управления самолетом, РУД – рычаг управления двигателями – органы управления истребителем.       * Разгрузка – тактический жилет с множеством карманов.       * Макивара – деревянный манекен для тренировки ударов.       * «Нитка» - авиационный учебно-тренировочный комплекс в Крыму.       * ДРГ – диверсионно-разведывательная группа.       * «достаю из кухонного шкафчика китайский бамбуковый чайный поднос, маленькие, размером с яйцо, фарфоровые чашки и чайничек из исинской глины, простенький на вид, но стоивший чуть дешевле вертолета, а затем лезу в холодильник» - все необходимые аксессуары для правильного китайского чаепития. Китайские зеленые чаи и улуны действительно хранятся в холодильнике.       * Дахунпао, «большой красный халат» – один из самых знаменитых и можно даже сказать легендарный китайский чай. Правильный дахунпао не только очень вкусный и полезный, но и вызывает легкое опьянение.       * О-Сэнсей – основатель искусства айкидо МорихейУэсиба.       * Танто – прямой кинжал длиной обычно 30 см, с граненым острием.       * УВТ – управляемый вектор тяги.       * С-500, «Прометей» - система ПВО/ПКО разработки концерна «Алмаз-Антей».