взрослые игры

      — Господин Лапшин! — голос профессора Негрей прозвучал как гром среди ясного неба. — Раз вы в достаточной мере просветлены знаниями, чтобы не слушать меня, а рассказывать истории госпоже Рудик, то скажите, пожалуйста, почему категорически запрещено добавлять в зелье обездвиживания бадьян дождевой, легко путаемый с анисом обыкновенным?       В кабинете повисла насмешливая тишина, а все взгляды были обращены к резко замолкшему Ромке, только-только строящему Миле страдальческую гримасу с возведенными к небу глазами. Вот он не спеша поворачивался к профессору, на ходу с профессиональной скоростью изображая сладкую улыбку и при этом же незаметно вглядываясь в книгу. Рудик, не то спасая друга, не то от терпеливости, сама подняла руку, зная ответ на столь очевидный ей вопрос, а Лапшин лишь в очередной раз закатил глаза к небу, явно мысленно вымаливая возвращение Акулины, никогда не валившей рассеянного Ромку. Госпожа Негрей насмешливо изогнула бровь, прищурено глядя на тщетные потуги Лапшина прочитать её мысли, и также проигнорировала рыжую волшебницу, медленно отводя глаза.       — А это чертежник, господин Лапшин, — пропела она приторно, выгибаясь всем телом от удовольствия. — Если добавите по ошибке в зелье обездвиживания бадьян, можете и обезвредить человека навсегда. Но это ведь не так уж и важно?       Едва прозвенел звонок на перерыв, Лапшин со скоростью звука отодвигающихся стульев направился к выходу, даже не дожидаясь рыжей подруги, с ухмылкой собирающую сумку. Выйдя в коридор, Мила тут же была схвачена Ромкой за рукав так, что едва не покатилась кубарем вниз по лестнице.       — Ромка, осторожнее… — прошипела рыжая, схватившись за колонну.       — Нам нужно пробраться в её кабинет, — ответил ей друг, многозначительно расширяя глаза. — Сейчас она пойдет на обед.       Мила с сомнением покосилась в коридор, где около кабинета зельеварения стояло несколько студентов. Рудик не могла избавиться от странного чувства траты времени зря, но, как и всегда, решила прислушаться к подозрениям друга и проверить его догадки на всякий случай. Через минуту, как и предсказывал Ромка, дверь открылась, и профессор неспешно направилась в сторону лестницы, вынуждая ребят вжаться в пространство между стеной и колонной. Как только она исчезла за углом, Лапшин вытянул Рудик на свет, предвкушающе улыбаясь.       — Твоё отношение предвзято, — проворчала Рудик недовольно. — Она тебе просто не нравится.       Ромка громко фыркнул, проигнорировав реплику подруги и вновь грубо схватил её за шкирку. Уже через секунду они стояли внутри кабинета, как раз возле их парты. Ромка первым делом проверил её рабочий стол из светлого дерева, магией открывая тумбочки и аккуратно осматривая их наполнение. Мила всё с той же неохотой открыла небольшую сумочку профессора, саркастически спрашивая Лапшина, можно ли убить человека с помощью пудры. Не теряя энтузиазма, он кивком головы указал на дверь в подсобку, где учительница зьеварения держала все необходимые для уроков вещи.       — Стереги дверь, — бросила Рудик, подбегая к подсобке первой.       — Сама стой на шухере, — возмутился Ромка.       — Ромка, — угрожающе нахохлилась Мила, вынуждая Лапшин недовольно направится к двери.       Усмехнувшись, она торопливо проникла внутрь маленького помещения с травами и зельями, которое нисколько не изменилась за отсутствие Вариводы. Среди книг и шкафчиков с ингридиентами для рецептов внимание Милы сразу обратилось к небольшой тумбочке, где, как Рудик знала, Акулина обычно держала свои личные вещи. Проверив комнату на наличие какой-либо магии, меченоска принялась рыться внутри, опасливо поглядывая в сторону Ромки и встречаясь с его надутым выражением лица. То ли к облегчению, то ли к озадаченности Рудик, в тумбе, как и на столе Полины, не обнаружилось ничего интересного. Вытянув руку с кольцом, Мила тихо прошептала заклинание, надеясь найти хоть что-нибудь с помощью магии.       — Убинус Диптерикс душистый.       Но всё оставалось на своих местах. Убедившись, что всё лежало, как и до её прихода, Мила вышла в кабинет, тихо прикрыв за собой дверь. Её взгляд оставался победоносным.       — Пусто, — прошептала Мила. — Она чиста.       Но Ромка лишь недоверчиво хмыкнул, как бы намекая, что они ещё не закончили, а потом вдруг резко дернул голову к двери. В следующий момент, они уже вновь стояли за колонной, тихо подсматривая за профессором Негрей, открывающей дверь в кабинет. Возле неё стоял Владыка Велимир, тихо посмеивающийся над чем-то. Ребята выдохнули лишь тогда, когда дверь за учителями закрылась, и они, торопливо перескакивая ступени, вышли во двор.       — Абсолютно бесполезно едва не попалились директору школы за проникновение, — констатировал Ромка, направляясь к Дому. — М-да.       — Будет сложно проникнуть к ней в комнату, — хмыкнула Рудик.       — Но не невозможно, — отказал Лапшин холодно.       Закрыв за собой дверь в Львиный зев, ребята сразу направились в гостиную, к камину, надеясь отогреться после холодной прогулки. Там же, к их удивлению, попивая какао, сидела в окружении книг Белка, выписывая что-то в тетрадь. Изумленно переглянувшись, ребята приземлились на пол возле подруги, отбирая у неё чашку с ароматным напитком.       — В кабинете Негрей пусто, — заявила Мила. — Если она и есть вор, тогда наверняка прячет то растение в более укромном месте, подальше от детей и учителей. А почему ты не на уроке Шляха?       Белка наконец оторвалась от писанины, удовлетворенно возводя глаза на подругу.       — Он отменил урок, и я решила поискать больше полезной информации для вас. Только послушайте, — она отыскала среди нескольких объемных книг пыльный фолиант и продолжила, открыв его на закладке: — Диптерикс душистый — это действительно сильное растение, которое имеет удивительные свойства в разных применениях, и также действует на любое создание как, эм, успокоительное. Но на некоторых животных, особо крупных и очень опасных, лишь он и имеет эффект, а потому его почти не изготовляют на постоянной основе, больше на заказ. Время приготовления для использования - месяц.       И Белка указала пальцем на затертый рисунок обыкновенного зеленого растения с маленькими темно-желтыми листочками. Ромка задумчиво пододвинул книгу к себе, пока Белка, вновь нырнув в море из книг, не достала следующий фолиант, на обложке которого золотистыми буквами писало «Энциклопедия магии» и вновь заговорила.       — Атакующую охрану, о которой говорил Фреди, практикуют крупные магические животные, а потому это очень опасно не только для злодеев, а и для обыкновенных людей попадаться им на глаза в местах, которые они охраняют. Не знаю, где держат это животное, но Владыка действительно рискнул, размещая его на территории. Атакующая охрана означает, что безопасного входа в Думгрот или выхода из него здесь нет — мы все под угрозой.       И Белка замолчала, позволяя друзьям обдумать сказанное. Рудик задумчиво жевала губу, не совсем понимая, как должна относиться к этой информации. Единственной задачей, которую она обязана была выполнить теперь — найти последнюю часть Посоха Тьмы раньше, чем Многолик. В его руках это оружие означает смертный приговор миру, который знала Мила и начало новой, ужасающей эры, чего никак не можно было допустить.       — Ты молодец, — улыбнулся Ромка, приближаясь к лицу Векши. — Я горжусь тобой.       — Да, спасибо, Белка, — задумчиво добавила Мила. — А как насчет Посоха? Ничего такого не видела?       Оторвавшись от Лапшина, Белка состроила Рудик виноватую гримасу.       — Я перерыла всё в разделе артефактов и магического оружия, но, где он и упоминался, то лишь вскользь и о том, что мы уже знаем. Ничего о местонахождении я не нашла.       Рудик опять нахмурилась, задумчиво листая фолиант. Конечно, те, кто прятал части посоха определенно позаботился о том, чтобы его никто не смог найти через сотни лет. Но ведь должны существовать источники, которые невозможно отследить. Такие, как…       — Твой пра-пра-прадед, Ромка! — воскликнула Мила вдруг. — Его архив должен брать начало с очень давних времен и быть действительно важным, если до сих пор маги пытаются найти его, разве нет?       Лапшин задумчиво уставился на подругу, понимая поток её мыслей.       — Да, — медленно произнес он. — Думаю, там может быть что-то о посохе. Вот только, сейчас у нас не слишком много возможностей покинуть Думгрот, а уж тем более Таврику.       Мила раздосадованно вздохнула, принимая во внимание столь решающую деталь.       — Значит так, — тихо начала она, пододвигаясь ближе к друзьям. — Как бы там ни было, через месяц вор попытается обойти охрану. Мы сможем воспользоваться моментом или умереть, здесь уж как повезет. Если это действительно подсобник Воранта, тогда у нас есть время; если же нет — неприятности дадут о себе знать раньше. В любом случае, или Многолик не знает, где последняя часть, или же не может туда попасть, и потому так медлит. Да и выбраться отсюда — это меньшая проблема, чем попасть в Симферополь, а потому нам нужно придумать план.       Лапшин вдруг весело улыбнулся подругам.       — Ну, надеюсь, месяца хватит.

***

      Но месяца катастрофически не хватало. Ожидание изнуряло. С приходом февраля ребята всё больше напоминали заряженный пистолет, вот-вот норовящий выстрелить в пустоту. Морозы не отпускали холодную землю, а настроение зимы и немного не напоминало прощающееся, создавая ещё большее давление на меченосцев. Просыпаясь каждое утро, Рудик первым делом таращилась в окно, словно бы готовясь увидеть на белоснежных полях Думгрота алые пятна предстоящей войны. Тишина казалась оглушающей, и лишь готовность к худшему придавала девушке хоть немного чувства самоконтроля.       — Мы сможем использовать твою картину Крыма? — вдруг спросила Рудик с проблеском надежды в глазах, поворачиваясь к Белке на уроке антропософии.       Векша на секунду призадумалась, а сидящий возле неё Ромка встрепенулся, ухватываясь за новую мысль.       — Нет, — шепотом ответила Векша, косясь на Альбину, рассказывающую новою тему. — Это не совсем Порог Темперы, ведь мы не можем рисовать порталы во Внешний мир. Я сделала выдуманную версию Крыма…       Надежда в серых глазах мгновенно потухла, а плечи опустились.       — А Вирт не мог бы помочь? — спросила Белка также тихо у спины Рудик.       Повернувшись, рыжая устало вздохнула.       — Он не отвечает на письма, — в её голосе послышалась тревога. — Чувствую что-то неладное. Но он в последнее время был очень занят, потому…       — Госпожа Рудик, — холодный голос декана Львиного зева звучал как приговор. — Я требую тишины.       — Простите, профессор, — дернувшись вперед, смущенно пролепетала Мила.       И больше не оборачивалась, играясь гусиным пером в раздумьях. За окном разражалась битва между снегом и ветром, создавая белоснежную картину. Казалось, что не было дней, которые не замело; что солнце, подобно Господу, стало лишь пустым образом, которого любили и восхваляли, но он лишь принимал тепло, не отдавая его. Надежда протекала сквозь пальцы, оставляя лишь влажный след и желание исчезнуть вместе с ней.       Ожидание изнуряло.       Нечто из ряда вон выходящее произошло накануне четырнадцатого февраля, когда ребята после уроков привычно пошли в библиотеку, чтобы вновь зарыться в кучу ненужной информации, делать домашнее задание и погрузится с головой в депрессию. Мила взяла книгу, которую не закончила накануне и, заметив за столиком Глеба, пишущего что-то, присела возле него, устало разминая шею.       — Привет, малышня, — улыбнулся Глеб, отрываясь от тетради. — Вы бы погулять сходили, что ли. Как ботаны уже, ей-Богу.       Рудик закатила глаза.       — А ты в свой единственный выходной, я вижу, развлекаешься по-взрослому, — подметила она, взяв один из его фолиантов. — «Артефакты Древней Японии». Хардкор. Полегче надо.       Глеб улыбнулся и легко пихнул девушку под бок, заставив её пошатнуться, а потом резко приблизился.       — Это для работы, — тихо сказал он ей на ухо. — Только не говори Поперечному, засмеет.       Рудик прыснула, когда он начал её щекотать, и лишь спустя минуту была освобождена. На всякий случай она решила отодвинуться от парня подальше, кидая на него многозначительные взгляды, и углубилась в чтение, совершенно не замечая, что стала объектом пристального наблюдения сзади.       Библиотека закрывалась, а ребята, как всегда, безуспешно перерыли все стоящие источники информации и выглядели теперь ещё более разбитыми. Выходя из помещения, они заметили, что были «последними клиентами», ведь Глеб таки ушел развлекаться, но чуть позднее обычного. Все улицы страшно замело, и лишь проводники ребят, сияющие разными цветами, помогали не потеряться среди белоснежных полян. Ромка с Белкой о чём-то шушукались, тихо посмеиваясь, а Рудик, устремив взгляд вдаль, чувствовала как усталость берет верх над переживаниями, заставляя её широко зевать.       Вдруг, она остановилась, не дойдя пяти шагов к территории Львиного зева, от чего её друзья удивленно повернулись к ней, а затем вернули взгляд вдаль, тихо переговариваясь. Возле ворот к их Дому кто-то стоял, облокотившись плечом на забор, в длинной черной мантии.       — Ты кто такой и чего там торчишь? — спросил грубо Ромка, подходя ближе к фигуре с явной агрессией.       Человек дернулся, словно вырвавшись из дремы. Мантия слегка волочилась по снегу, когда её хозяин, чуть усмехнувшись, повернулся к меченосцам, раскрывая свою личность одним лишь сверх высокомерным вздохом, демонстрирующим всё его презрение к спрашивающему.       — Полегче на оборотах, Лапшин, — прозвучал до икоты знакомый голос. — Я ведь мог бы оказаться кем-то не ознакомленным с твоими животными манерами и даже обидится.       И в свете их проводников блеснул золотистая каемка накидки. Нервно вздохнув, Рудик опустила глаза, наперед вкушая горечь предстоящих событий, виновником которых, несомненно, окажется Нил. Он медленно стянул с головы капюшон, упрямо всматриваясь в лицо девушки, на губах его блуждала пьяная ухмылка. Откинувшись от своей опоры в роли забора, он нетвердо двинулся в сторону меченоски, вынуждая последнюю сделать шаг назад, а Ромку — вперед, вытягивая руку в сторону Нила, словно предупреждая.       — Нам нужно поговорить, — сказал Лютов, проигнорировав Лапшина и глядя лишь на Рудик. — Ты хотела этого, разве нет?       Его голос не звучал насмешливо, скорее устало.       — Нет, Лютов, — холодно прервал их с Милой гляделки Лапшин. — Иди и поговори с постелью.       Рыжая всё так же молчала, одновременно соглашаясь с другом и злясь на него за этот командный тон. Златодел же всё больше терял терпение, чувствуя, как алкоголь в крови закипает, отравляя его глупой решительностью и агрессией. Отбросив руку меченосца, Лютов двинулся вперед, без особой цели и желания: не он хотел говорить с Рудик, а виски, бушующий в организме. Это была отвратительная затея, но он сорвался впервые за две недели, увидев эту чертову меченоску с другим парнем в библиотеке.       Ревность, эта глупая, не нужная никому ревность. Клише, глупый повтор, ненужный момент из дешевых романов, но он, подобно рычагу движения, играл решающую роль. Как добрался к Дому Львиного зева вспомнить Лютову не удалось, но рыжие кудри и робкие шаги парень мог узнать с закрытыми глазами среди тысячи прохожих.       Просто поговорить…       — Лютов, — предупреждающе воскликнул Ромка, схватив златодела за плечо.       Не получится.       — Защитник, — иронично протянул Нил, направляя кулак с кольцом в сторону лица меченосца.       Послышался испуганный зойк, в его локоть вцепилась Векша, но Лютов, отпихнув девушку, ринулся в бессмысленный поединок, едва различая в ночном свете и своём притупленном состоянии очертания Лапшина. Златодел мечтал об этом моменте с первого класса, но никак не ожидал, что проиграет. Сильный удар в солнечное сплетение заставил парня закашляться, и в тот же момент, незамедлительно, он получил в нос, унизительно повалившись на спину, чувствуя как на губах застывает его собственная кровь. Преодолевая тошноту и голос разума, он заставил себя сесть, чуть пошатываясь.       Чёрт.       Неужели это он?       Неужели он действительно превратился в столь чувствительного ублюдка, который позволял себе и другим видеть его слабости, быть слабым?       Неужели он и правда валялся на земле, перед этими ничтожными меченосцами?       Господи, да, именно так.       — Прекрати! — Рудик схватила за руку Лапшина, вновь приближающегося к Лютову. — Он пьян.       И она посмотрела прямо в глаза златоделу, всё так же пытающемуся подняться на ноги. Её первым порывом было помочь, защитить. Потом накричать и ударить. Но всё, что сделала Рудик — промолчала, изумляясь ясности его глаз, не сочетающейся с заплетающимся языком и сумасшедшим поведением. Отводя взгляд, она не замечала, как менялось выражение его лица, демонстрируя ярость и агрессию в ответ на презрительность Милы.       — Иди сюда, Лапшин, — прокряхтел Лютов, медленно поднимаясь и стараясь сохранять баланс на своих двоих. — Или же тебе легче прятаться за её юбкой, как всегда? Слабак. Ты ничтожество, Лапшин. Ничт…       Что нужно знать наверняка: Лютов — максималист, не знающий золотой средины. Если он ненавидит — то всеми фибрами души, а если любит — то навсегда. Если Нил не показывает эмоции — его можно спутать со стеной, но если его эмоциональную дамбу прорывает — парень не может остановится, пока не выплещет всё до последней капли. И если вдруг он начинает беситься, всё человеческое в нём отключается, оставляя лишь звериные порывы. И вот, разозлившись на меченосцев, Лютов медленно начал демонстрировать всю свою безжалостность, за что и получил весьма неприятный ответ, пришедший в грубой и прилично болючей форме. Он вновь почувствовал на лице кровь, теперь уже возле левого глаза, но ничего не предпринимал, словно бы позволяя Лапшину его избить.       Нужно сильнее.       — Несчастный влюбленный мальчик, — Лютов неожиданно горько рассмеялся. — Она предпочла разделить кровать со своим врагом, нежели с тобой, Лапшин.       В ожидании удара, Лютов упустил тот момент, когда Лапшин пораженно замер с поднятым вверх кулаком. Лишь спустя секунду он изумленно повернулся к своей лучшей подруге, словно бы ожидая опровержения сказанного. Но она молчала, переводя изумленный взгляд с Лютова на свои руки, сложенные в кольцо.       На секунду Рудик показалось, что даже тишина пораженно воззрилась на неё, не веря в слова златодела, так неожиданно замолкшего. Кровь прилила к бледным щекам, что лишь ночь позволяла скрыть её панику и страх, но не разочарование в глазах Лапшина. Ей было невозможно тяжело заставить себя посмотреть на него, чуть приоткрывшего губы, но так ничего не сказавшего.       — Как… неловко, — тихо протянул Лютов, чувствуя своё учащенное сердцебиение. — Так ты не все рассказываешь друзьям, Рудик? Буду знать…       Блять.       — Я… — тихо начала Рудик.       Но слушать её не собирались. Схватив Белку за руку, Ромка резко открыл ворота, не без ненависти глядя на Лютова, всё так же сидящего на земле с отсутствующим выражением лица. Вся былая уверенность и решительность утихла, оставляя лишь неприятное чувство вины. Он внезапно почувствовал, что сделал глупость. Что сделал ошибку. И это чувство оказалось до тошноты огорчающим.       Мила не сдвинулась с места, спрятав лицо в ладонях. Он опять всё испортил, даже не планируя этого. Талант.       — Рудик… — прокашлялся златодел, чувствуя себя ужасно глупо.       — Заткнись, — процедила девушка сквозь зубы и направилась к калитке, едва сдерживаясь, чтобы не ударить Нила.       О, нет.       — Не уходи, Рудик, — прорычал Лютов, приближаясь к ней нетвердой походкой. — Пожалуйста…       Она остановилась, но не повернулась к нему, разрываясь между злостью и… другими чувствами.       — Рудик, — прошептал Лютов. — Я… прости.       Прости за то, что я действительно влюблен. Прости, что не умею выражать свои чувства. За то, что я ублюдок, идиот, мерзавец. За то, что разрушаю всё, к чему прикасаюсь. За то, что тебе не повезло быть единственным человеком, которого я так сильно хочу, что мне легче пытаться убить тебя в своей голове, чем сказать правду. Прости за то, что я не тот, кто тебе нужен, что ты не та, кем я тебя считал. Прости за всю боль, что я когда-либо тебе причинял, прости за то, что я на самом деле слабак. Прости за то, что я не могу поцеловать тебя без ужасных последствий для нас обоих. Прости за то, что я тебя ненавижу. Но всё же не так сильно, как люблю. Прости за то, что я не искренен с самим собой, за то, что никогда не буду. Прости меня за то, что я уничтожаю себя пытаясь не любить тебя.       Прости за то, что я тебе этого не скажу.       — Лютов, — Мила вздохнула. — Зачем ты здесь? Зачем ты делаешь всё это, зачем мешаешь мне ненавидеть тебя, а потом извиняешься?       Ты такая тупая, Рудик.       — Потому что… — слова застревают у него в горле. — Повернись ко мне.       И Мила оборачивается, тяжело дыша и устало глядя в бледное лицо сомнений и боли. Он хмурит брови, опуская глаза на её руки, теребящие край мантии. Лучше бы он ушел просто сейчас, прекратил позориться и мяться словно тринадцатилетняя девчонка. Действительно перестал бы мешать ей пытаться забыть всё, и позволил бы себе по-настоящему избавится от чувств к ней. Но он не мог. Не хотел делать этого. И что-то ему подсказывало, наверняка виски, никак не отпускающий голову, что стоит ему уйти сейчас, и у них больше не будет шанса. Даже поговорить. Даже вот так.       — Рудик.       Оригинально.       — Лютов, — раздраженно парировала она.       — Ты не делаешь это проще, — он горько усмехнулся. — Просто помолчи. И не мешай мне, прошу тебя.       Она возмущенно хмыкнула, но промолчала. Слава Мерлину.       — Прости, что сказал то, что сказал. И не только сегодня, — слова давались ему очень тяжело, даже несмотря на воздействие алкоголя. — Мне жаль, что мы не смогли исправить то, что натворили. Я говорю правду, Рудик. Мне действительно жаль.       Мила пораженно уставилась на него, с трудом вникая в объяснения Лютова.       — Я был зол. На себя и на тебя. До сих пор зол, потому что твой… выбор меня раздражает…       Рудик изумленно уставилась на него. О чём он говорил? Разве это не он тот, кто всё испортил?       — Ты о чем, Лютов? — озвучила свои мысли Рудик.       Нил холодно сверкнул глазами, не понимая, к чему этот фарс в момент, когда он изо всех сил пытался быть честным. Но, встретившись с непонимающим взглядом, ещё больше нахмурился. Стараясь не звучать как всё та же ревнивая тринадцатилетняя девчонка, Лютов длительно подбирал слова в своей голове, прежде чем озвучить вопрос, всё никак не дающий ему покоя.       — Рудик, почему ты уехала с Соколовым на следующее утро после… нас? — и всё равно вопрос прозвучал почти смущенно и весьма обвинительно.       Уставившись на парня, меченоска медленно прокручивала в голове события того дня, после которого всё кардинально изменилось. Вот она с Лютовым, потом его нет, а она… уходит, наврав Акулине про Марка. И Лютов каким-то образом узнал об этой лжи, истолковав всё совершенно по-своему. Совсем как Рудик решила, что он… что?       Удивительно, какими глупыми могут быть люди, если дело касается любви. Они с Лютовым так сильно боялись реакций друг друга на свои чувства, что портили всё самостоятельно, даже не сговариваясь. Осознав это, Мила рассмеялась, откинув голову назад так, что шею опять свело. Она хохотала над собственной глупостью, недоверием и гордостью. Над тем, что разрушила всё, не веря в искренность человека, который впервые в жизни полюбил и просто не имел возможности этого показать и об этом рассказать, так как она убежала, сделав выводы из ничего.       Какая же она всё-таки бестолковая, Господи.       — Я… — начала она, замечая злость на его лице. — Ох. Мы расстались с Марком в тот же вечер. Я убежала не к нему, а от тебя. Я была напугана, Лютов. Ты исчез утром, и я решила… ох… Я не знала, что мне делать, а потому… ушла. А ты лишь подтвердил мои страхи, когда мы встретились вновь.       Нил был поражен. Глубоко и надолго. В его голове бушевал рой мыслей, но лишь одна ярко горела, словно маяк, пробивающий путь в самую темную ночь.       — Ты меня любишь? — голос Лютова вдруг прозвучал намного ниже.       Мила упрямо посмотрела на него, словно готовясь к драке, но спустя мгновение раздраженно опустила глаза, чувствуя усталость и облегчение, тянущие плечи вниз.       — Зависимо от твоего ответа на этот же вопрос.       Нил дёрнул бровью, глубоко дыша.       — Тогда… я рад, — заключил он не слишком радостно.       — Потрясающе, — холодно ответила Мила, открывая калитку. — Спокойной ночи, Лютов.       Парень колебался лишь секунду, прежде чем схватить Рудик за холодную ладонь. Словно ужаленная, она смотрела на их руки также испуганно, как и сам Лютов, вновь растерявший все мысли в голове.       — Ответ «да», — сухо добавил он, все так же не поднимая глаз. — К сожалению.       Рыжая насмешливо улыбнулась, мягко разделяя их руки, тут же чуть морщась от внезапного холода, пронзающего тело. Ей хотелось уйти, чтобы скорее заснуть и увидеть завтра, в котором трезвый Нил Лютов всё так же бестолково признается ей в любви, а она, всё так же бесконечно и бесповоротно отвечает ему взаимностью.       — Я рада.       И ушла, оставив его одного.